Джеки Коллинз - Бедная маленькая стерва

Я попыталась заговорить с одним из детективов — темнокожим парнем, похожим на постаревшего Уилла Смита. Про себя я решила, что когда-то он приехал в Голливуд в надежде получить роль и стать знаменитостью, но что-то не сложилось, и он оказался в полицейском управлении Беверли-Хиллз. Что поделать, такова судьба большинства жителей города — тысячи людей приезжают сюда в надежде на славу и богатство, но удача улыбается единицам.

Фамилия парня была Престон. Его напарницу — женщину азиатского происхождения — мне представили как детектива Ли.

Интересно, подумала я, кто-нибудь из них уже позвонил Аннабель и сообщил ей ужасные новости?

При одной мысли об этом мне стало не по себе. Как вообще делают такие звонки? «Добрый день, мисс Маэстро, с вами говорят из полиции Беверли-Хиллз. Ваша мать убита — застрелена в собственной постели. Главный подозреваемый — ваш отец. Примите наши соболезнования и — раз уж так получилось — позвольте заодно поздравить вас с наступающим Рождеством».

— Эй, что с тобой? — окликнул меня Феликс. Как я уже говорила, он привык полагаться на меня как на свою правую руку, и его очень раздражало, когда его правая рука о чем-то задумывалась.

— А дочь Ральфа известили о несчастье? — брякнула я.

Феликс подозрительно прищурился.

— Откуда ты знаешь, что у него есть дочь?

— Это всем известно, — нашлась я.

— Насколько мне известно, полиция еще никому ни о чем не сообщала, — сказал Феликс, нашаривая в кармане пиджака коробочку с мятным освежителем дыхания. Забросив пару таблеток в рот, он снова убрал коробочку; предложить приятную на вкус таблетку мне ему даже не пришло в голову.

— Ты хоть представляешь, с какой силой пресса вцепится в этот лакомый кусочек? — проговорил он, и в воздухе сразу запахло мятой. — Это убийство будет покруче, чем дела Фила Спектора и Роберта Блейка, вместе взятые.

— Вы не в курсе, полиция собирается взять Ральфа Маэстро под стражу? — спросила я.

— Пока я остаюсь его адвокатом, этого не будет, — отчеканил Феликс с непоколебимой уверенностью в голосе. — Никаких улик, которые указывали бы на то, что он мог совершить это убийство, полиция не обнаружила.

«А он его совершил?» — хотелось мне спросить, но я промолчала. Иногда узнаешь больше, если держишь язык за зубами.

— Ты поклялся, что разведешься с женой! — воскликнула Кэролайн Гендерсон, и ее светло-голубые глаза наполнились слезами. Ее босс, ее любовник, обещал многое, но ничего не сделал. — Ты говорил, что расстанешься с нею еще до Рождества!

Сенатор Грегори Стоунмен нервно расхаживал по своему кабинету, глядя себе под ноги. На прелестную девушку с короткими волосами цвета светлого меда он старался не смотреть. Сенатору было за пятьдесят, он был высокий, с крупной головой, шапкой густых седых волос, резкими орлиными чертами лица и тонкими губами, которые, как у большинства политиков, в нужный момент легко и непринужденно складывались в приятную улыбку.

— Выслушай меня, дорогая… — проговорил сенатор приятным, хорошо поставленным баритоном. — Ты должна…

— Я тебя уже слушала, — перебила Кэролайн, невольно повышая голос. — Два года ты кормил меня пустыми обещаниями. — Она бросила на Стоунмена гневный взгляд. — Ты клялся, что к Рождеству мы будем вместе и никто не сможет нам помешать. Ты обещал бросить жену и уйти ко мне, но ничего не сделал!

— Я знаю, дорогая, но…

— Ты лгал мне, Грегори! — почти выкрикнула Кэролайн. — Я почти уверена, что ты до сих пор даже не сказал ей о нас!

При этих словах стоявшие в ее глазах слезы покатились по щекам, и сенатор отвернулся — женские слезы его всегда раздражали. Мало того, что ему приходилось терпеть истерики жены, так теперь еще и любовница вздумала устраивать сцены! Какое право она имеет что-то от него требовать? Да, она хороша собой, чертовски хороша, но ведь есть и другие. Буквально на днях сенатор познакомился с английской журналисткой — корреспонденткой влиятельной лондонской газеты. Девушка была юна и свежа; по сравнению с ней Кэролайн выглядела деревенской дурнушкой, хотя сенатор не мог не признать, что тело у его нынешней любовницы было потрясающее. Особенно великолепны были груди — именно они и заставили Грегори наобещать девчонке черт знает чего.

Но и Кэролайн тоже хороша. Надо же было вообразить, будто ради нее он разведется с собственной женой!

Как бы не так!

В Вашингтоне играли по-крупному, и правила этой игры были жесткими, как нигде. Одно из них гласило: интрижки допускаются при условии, что они не влияют на брак. И каждый, кто хотел участвовать в большой игре, должен был строго соблюдать это правило.

— Тише, тише!.. — попытался успокоить девушку Грегори. — Не надо так кричать, услышат!

— А мне наплевать! — выкрикнула Кэролайн в ответ.

— После Рождества… — начал он.

— Нет! — взвизгнула Кэролайн. — Ты обещал, и я хочу, чтобы ты сдержал слово. Иначе…

— Что — «иначе»? — спросил он с угрозой.

— Иначе я сама расскажу о нас твоей жене, потому что ты, похоже, не в состоянии этого сделать.

Ее слова повисли между ними как тяжелый, плотный занавес, на мгновение в кабинете установилась глубокая тишина.

Грегори нахмурился сильнее. Он был уверен, что, если бы приятель Кэролайн Мэтт не исчез в неизвестном направлении, сегодняшнего неприятного разговора не было бы, но ему не повезло. Мэтту, по-видимому, надоела эта истеричная девчонка, и он слинял неизвестно куда, а в результате сенатор остался один на один с этой навязчивой девицей, которая теперь будет цепляться за него с еще большей силой. Она уже начала предъявлять ему требования, которые он не хотел, да и не мог выполнить. Хуже того — она пыталась угрожать. Неужели она не соображает, что он не какая-нибудь шантрапа из ночного клуба, он — сенатор, известный политик с незапятнанной репутацией, за плечами которого двадцать лет брака, не омраченного ни единым скандалом?

Подобное поведение было неприемлемым и непростительным, и он не собирался дальше терпеть ее выходки.

— Пожалуйста, давай поговорим об этом в другом месте, — проговорил Стоунмен, с тревогой покосившись на закрытую дверь кабинета.

— Почему в другом? — огрызнулась Кэролайн, и ее лицо покраснело от гнева. — Боишься, что нас услышат? Ерунда! Все и так скоро обо всем узнают!

— Нет, не узнают.

— А я говорю — узнают!

Грегори почувствовал, что с него хватит. Кем, черт побери, себя вообразила эта маленькая дрянь?

— Это почему же? — холодно спросил он.

— Потому что я им все расскажу, — с вызовом ответила Кэролайн. — Сначала твоей жене, а потом и остальным.

Резко повернувшись, Стоунмен, словно клещами, сжал ее руку.

— Ты никому ничего не расскажешь, — отчеканил он. — Даже не думай об этом!

— Ты не сможешь мне помешать, — с неменьшей решительностью отрезала Кэролайн.

— Но почему? Почему ты хочешь так поступить со мной? После всего, что между нами было… — проговорил сенатор, делая последнее отчаянное усилие обуздать свой гнев.

Кэролайн смотрела на него, нижняя губа ее дрожала, руки тряслись. Нет, не так она представляла себе этот разговор, но выхода не было. Грегори должен был знать…

— Я… я беременна, — выговорила она наконец.

— Что-о?.. — Стоунмен побледнел и отшатнулся. — Что ты сказала? Повтори!

— Я беременна. — Кэролайн опустила глаза.

— Но это невозможно! — взорвался сенатор. Такого оборота он и впрямь не предвидел. — Ведь ты же сказала, что принимаешь таблетки!

— Да, я принимала, но все бывает… — проговорила она. — Но, может быть, только…

— Что — только? Что, черт побери, ты имеешь в виду?!

— Даже таблетки не дают стопроцентной гарантии, — сказала Кэролайн. — Многое зависит от организма.

— О боже!.. — выдохнул сенатор.

— Вот, теперь я тебе все сказала, — пробормотала Кэролайн, чувствуя себя намного спокойнее. — Сам видишь — мы больше не можем скрывать наши отношения. Придется объявить обо всем открыто.

Схватившись руками за голову, Стоунмен чуть не бегом пересек кабинет и остановился в углу, потрясенно глядя на Кэролайн.

— Откуда ты… Почему ты решила, что это мой ребенок? — хрипло спросил он.

Кэролайн с самого начала ожидала от Грегори подобного вопроса. Слишком хорошо она знала своего босса, знала его слабые места. И в политике, и в реальной жизни сенатор Грегори Стоунмен не спешил признавать свои ошибки и свою вину, предпочитая переложить ответственность на чужие плечи. Несмотря на это, Кэролайн продолжала его любить — она просто не могла ничего с собой поделать.

А теперь, когда она носила под сердцем его ребенка, ей еще сильнее хотелось быть с Грегори.

— Это твой ребенок, — тихо сказала она. — В этом нет никаких сомнений.

— Откуда такая уверенность? — Сенатор понемногу овладел собой и даже нашел в себе силы усмехнуться.

Господи, невольно подумала Кэролайн, зачем он пытается унизить ее, зачем ему нужно, чтобы она чувствовала себя шлюхой? Ведь она любит его, так любит!..

— В последний раз я спала с Мэттом месяца три назад. Или даже больше, — тихо сказала она. — Это твой ребенок, Грегори. Имей мужество признать это.

— О боже! — снова воскликнул Стоунмен. — Зачем?.. Зачем ты это сделала?

— Зачем я это сделала? — переспросила она, на мгновение поддавшись вспыхнувшему внутри гневу. — Если мне не изменяет память, это ты два раза в неделю приезжаешь ко мне домой, чтобы трахать меня во все дырки!

Сенатор поморщился.

— Не надо грубостей! — бросил он. — Это тебе не идет.

Кэролайн покачала головой. Ей казалось, что после того, как она сообщит Грегори потрясающую новость, разговор непременно свернет в другое русло. «Ребенок? Мой ребенок?! Это же замечательно! — воскликнет Грегори. — Теперь мы должны быть вместе. Завтра же я позвоню своему адвокату и попрошу его начать бракоразводный процесс». Но сенатор Стоунмен ничего подобного не сказал. Больше того, в глубине души Кэролайн предполагала, что именно такой реакции ей следовало ожидать, но не переставала надеяться на лучшее.