Жизнь в темной вонючей коммуналке была унизительной для Игорька, выросшего в собственной комнате в красиво отделанной квартире. Их с Алкой комната — а вернее, Игорька, ведь прописан в ней он — огромная, тридцатиметровая, с камином начала века. В квартире еще восемь комнат, на кухне стоит девять столов под грязными клеенками и всегда дымит «Беломором» пьяный сосед Петруша в черной от грязи майке.

Такие варианты маклеры называли провальными и никогда за них не брались, что бы клиенты им за это ни предлагали. Занявшись обменом, Игорек не расставался с тетрадкой в зеленом переплете за сорок четыре копейки, где чертил огромные разветвленные цепочки, в которые выстраивались алкоголики, обладательницы служебной жилплощади, тетеньки — работницы ЖЭКов и просто граждане, желающие изменить свои жилищные условия.

Мудро рассудив, что в процессе обмена граждане реализуют не только и не столько свои жилищные амбиции, сколько никак не желающие сбываться мечты, Игорек подошел к процессу обмена как первоклассный психолог. В примечаниях к каждому варианту Игорек подробно описывал пристрастия и семейную ситуацию всех членов цепочки.

Алкоголикам полагалась водка и душевный разговор, тетенькам из ЖЭКа кому духи, кому последняя любовь. Непримечательных алкоголизмом и служебным положением граждан надо было поженить, выселить, развести, а для кого-то не было слаще убеждения, что ненавистный сосед получит при обмене жилплощадь поменьше да похуже, чем он сам.

Игорек занимался обменом год. Он везде появлялся со своей зеленой тетрадкой, не мог говорить ни о чем другом, иногда впадая в эйфорию от кажущихся успехов. Но нелепые граждане никак не выстраивались в нужную цепочку, все ломали и ломали сложнейшие комбинации, построенные Игорьком.

Когда обломы происходили один за другим, Игорек впадал в отчаяние, истерически кричал, что он больше не может, сейчас же все бросит, пытался порвать зеленую тетрадку, но тетрадка в этот момент всегда почему-то не оказывалась под рукой, и вечером он уже опять чертил свои схемы, ни разу по-настоящему не помышляя бросить начатое дело.

Через год все наконец срослось. Игорек переженил и развел граждан, обаял всех тетенек, напоил и переселил всех алкоголиков и произвел невиданный, фантастический обмен. Наградой за упорство и комбинаторный талант стала огромная стометровая двухкомнатная квартира на улице Восстания. Она удачно располагалась по соседству с его бывшей коммуналкой, так что, глядя на свой прежний дом, Игорек каждый день получал положительные эмоции от своих достижений, наслаждаясь сравнением, кем он был и кем стал.

В такой гигантской квартире даже при необыкновенной ловкости его ни за что не прописали бы одного, так что ему пришлось поделиться пропиской с матерью. Прописывать Лялю он очень не хотел, но выхода у него не было, поскольку Алку он не хотел прописывать еще более страстно. Прожив год в обмене, Игорек хорошо понимал, какие человеческие страсти разгораются при словах «прописка» и «жилплощадь» и каких трудов стоил ему метр этой самой жилой площади.

Игорька поздравляли целый месяц. Именно Игорька, а не Алку, которой он разрешил жить, собственноручно поклеить обои и побелить потолки в своей квартире.

Скромную усталую небрежность Игорек не изображал, он торжествовал и так по-детски откровенно демонстрировал свое счастье, что его радость расплескивалась брызгами на всех вокруг и никому даже не приходило в голову позавидовать.

Пока Игорек в драных джинсах вальяжно встречал гостей и демонстрировал квартиру, Алка резала бесконечные бутерброды и доставала с балкона водку. Холодильника, так же как и стола, шкафа и посуды, у них еще не было. В коммуналку Игорек ничего не покупал, ведь свою курицу всегда можно было сунуть в холодильник к соседям, а рыжая соседка Галка всегда готова была отдать ему не только рюмки и тарелки, но и все, что у нее есть, включая любовь.

Но в эту квартиру Игорек хотел самую красивую на свете мебель, посуду и занавески, потому что квартира обладала самым бесспорным в мире качеством: она принадлежала ему.

Женька долго почтительно тряс Игорьку руку, а Марина, очень красивая в черной кожаной куртке, из.под которой выглядывал воротничок розовой блузки, оглядев огромную прихожую, задержалась удивленным взглядом на драных джинсах Игорька. Как будто увидела не дырки на коленках, а что-то новое в Игорьке для себя открыла.

Свою квартиру Игорек любил с нежным и страстным удивлением сорокалетней тетеньки, неожиданно родившей первенца после долгих лет бесплодия. Среди своих одногодков он был единственным владельцем такой потрясающей жилплощади, не забывал об этом ни на минуту, и остальные об этом тоже всегда помнили. По крайней мере он был в этом уверен. Его всегда немного по-петушиному задиристые повадки приобрели оттенок значительной важности, поскольку масштаб его личности увеличился на сто метров роскошной жилплощади в историческом центре города.

Через месяц после переезда в новую квартиру Алка брела по Восстания, еле волоча сумку с тетрадями. Сегодня на последнем уроке в восьмом классе была четвертная контрольная, и весь урок Алка тихо сидела за своим столом, глядя в окно и делая вид, что не видит, как по классу волной гуляют шпаргалки, на последних партах спокойно открыли учебники, а Пирогова прямо у нее под носом раз десять наклонилась в проход, пошуршала тетрадкой и умудрилась списать прямо из портфеля.

Алка устала так, как будто сама написала пять контрольных подряд. Вчера у них с Игорьком были гости, она хотела уйти спать хотя бы в двенадцать, но Игорьку и гостям нужно было подать все, что принесли с собой гости, потом чай, потом опять водку и закуску, потом опять чай… и спать удалось лечь, только когда все разошлись, часов в пять утра… а кто-то, кажется, остался ночевать, Алка даже не помнила, кто именно.

Тридцать тетрадей с полностью списанными контрольными оттягивали руку. Сверху на тетрадях лежала курица, высунув наружу ноги. Куриные ноги не больно, но обидно царапнули Алку, оставив зацепку на колготках, и, совсем расстроившись, Алка прислонилась к водосточной трубе и на минуту закрыла глаза.

Через несколько минут она вошла в подъезд, поднялась на третий этаж и, только засунув руку в сумку и нащупав ключи, поняла, что пришла в свою старую коммуналку, где прожила с Игорьком несколько лет.

Алка со злостью пнула дверь ногой и, полностью проснувшись от обиды, что зря ползла на третий этаж с тяжелой сумкой, уже довольно бодро поскакала вниз по лестнице.

Через пять минут она была у двери своей квартиры и в тридцатый раз за месяц подумала, какое счастье, что они живут здесь, а не в коммуналке в доме напротив. Бросив сумку в прихожей, Алка прислушалась к домашним звукам. Игорька нет дома, вот стоят его тапки, но дом не кажется пустым. В гостиной, кажется, кто-то есть.

Она напряглась, пытаясь вспомнить, кто же все-таки вчера остался ночевать, но у них бывало столько народу, что это мог быть кто угодно. Алка шла по длинному коридору, злясь на гостей, которые не соизволили убраться к четырем часам дня. «Сейчас придется разговаривать с ними, поить чаем… О Боже, я сейчас их просто укушу!» — подумала она. Приготовив вежливое лицо с маленькой улыбочкой, Алка открыла двери гостиной и замерла в дверях, не в силах произнести ни слова.

— Маринка… Ты же ненавидишь Игорька? — наконец неуверенно спросила она и потрясла головой. Может быть, ей показалось и это не Марина, а просто очередная девица лежит рядом с Игорьком на их новом диване.

Мучительно красная Марина мгновенно забилась в глубь дивана, теперь только хохолок на ее светлой макушке торчал наружу из.под Алкиного клетчатого пледа. В этот плед Алка обычно заворачивала гречневую кашу.

— Игорек, — растерянно продолжала Алка, стоя в дверях. — Ты же говорил, что на бархатном диване нельзя валяться, бархат сотрется…

Игорек покрутил пальцем у виска и сказал:

— Дай.ка нам лучше поесть, Сучка!

Игорек давно уже называл Алку Сучкой, иногда это звучало злобно, иногда нейтрально, как любое имя, а сейчас прозвучало ласково. Игорек лоснился от довольства собой, как наевшийся сметаны кот. Теперь он хотел есть, пить чай и дружить с девчонками.

Алка повернулась и, осторожно ступая, пошла к двери. В прихожей она заметила, что курица протекла на рассыпавшиеся тетради. На тетрадке Пироговой расплывалось огромное розовое пятно. «Так тебе и надо, Пирогова, не будешь списывать!» — подумала Алка. Тихо прикрыв за собой дверь, она вышла на лестничную площадку и спустилась вниз.

— Я не могу его простить, — тупо глядя в одну точку, говорит она вечером Даше. — Все можно было вынести, и девиц этих бесконечных, они мне чужие… и даже рыжую Галку.соседку. Ты знаешь, что она к нему каждую минуту бегала, я пойду на кухню чайник ставить, возвращаюсь в комнату, а они там… даже двери не закрывали…

— Нет, я не знала, откуда я могла это знать, — в ужасе шепчет Даша. — А ты что?

— Ну, я пойду на кухню, там что.нибудь поделаю, потом вернусь.

— Аллочка, что же делать?

— Я к нему не вернусь. Не из-за Маринки, на нее я вообще не сержусь, просто это уже последняя капля. Я правда больше не могу.

— А что родители скажут?

— А как ты думаешь?! Они только счастливы будут, они Игорька ненавидят! — Алка улыбается, повеселев при мысли, что родители ее похвалят и поддержат. — Уйду! И не вернусь! И даже разведусь с ним… Не веришь? Правда разведусь!

Маринка прокралась к Даше поздно ночью, убедившись, что Алка ушла к родителям.

— Зачем тебе понадобился Игорек? Ты же всегда говорила, что он подзаборный, неприличный, грязный и так далее… — спросила Даша, решившая для себя, что встать в этой ситуации на чью-то сторону будет невероятно глупо.

Это личное дело каждого, с кем спать, пусть они хоть крест-накрест развлекаются — Маринка с Игорьком, а Алка тогда с Женькой.

— Знаешь, я как-то увидела его по-другому… Он так яростно добивался своего с этим своим обменом. Он молодец, я его уважаю! И еще я хотела проверить мою теорию.