Консул молча открыл свою карту. Девятка? Никто не назвал ее, и все-таки эта цифра таинственно разнеслась по залу.

Вилли почувствовал, как лоб у него покрылся испариной.

Черт побери, как быстро все произошло! Но ведь у него в запасе еще тысяча, даже больше. Нет, не стоит пересчитывать деньги — это приносит несчастье. Насколько же он сейчас богаче, чем был днем, выходя из поезда. Да, днем… Его же никто не заставляет ставить сразу всю тысячу! Можно начать снова с сотни или двух. По системе Флегмана. Только вот, к сожалению, остается так мало времени — всего минут двадцать.

Вокруг царило молчание.

— Господин лейтенант? — вопросительно произнес консул.

— Ах да, — засмеялся Вилли, сложил кредитный билет в тысячу гульденов пополам и объявил: — Половину, господин консул.

— Пятьсот?..

Вилли кивнул. Другие из приличия тоже поставили. Хотя все уже собирались прекратить игру. Обер-лейтенант Виммер стоял, накинув плащ. Тугут облокотился на бильярдный стол. Консул открыл свою карту. Восьмерка! Половина оставшейся у Вилли тысячи проиграна. Он покачал головой, словно не соглашаясь с этим.

— Остальное! — бросил он и подумал: «А ведь я. собственно говоря, совершенно спокоен».

Он медленно открыл карту. Восьмерка. Консул прикупил. Девятка. Вот ушли и пятьсот гульденов, от тысячи ничего не осталось. Все ушло. Все ли? Нет. У него оставалось еще сто двадцать гульденов — те самые, с которыми он приехал сюда днем, даже чуть больше. Смешно! Он теперь и в самом деле такой же нищий, как раньше. А на улице поют птицы… Как тогда… когда он еще мечтал поехать в Монте-Карло. Теперь он вынужден, к сожалению, прекратить игру — нельзя же рисковать последними гульденами… Да, прекратить, хотя еще только четверть третьего. Ну до чего не везет! За четверть часа можно с таким же успехом выиграть пять тысяч гульденов, как и проиграть.

— Господин лейтенант? — осведомился консул.

— Весьма сожалею, — звенящим голосом ответил Вилли, указывая на несколько лежавших перед ним жалких ассигнаций.

Он улыбнулся глазами и, словно шутки ради, поставил на карту десять гульденов. Он выиграл. Поставил двадцать и выиграл снова. Пятьдесят — снова выиграл. Кровь ударила ему в голову, он готов был заплакать от злости. Вот теперь ему везет — но слишком поздно. Внезапно его осенила смелая мысль. Он обратился к актеру, стоявшему позади него, рядом с фрейлейн Ригошек:

— Господин фон Эльриф, не будете ли вы так любезны одолжить мне двести гульденов?

— Мне бесконечно жаль, — аристократически пожимая плечами, ответил Эльриф. — Вы же видели, господин лейтенант, я проиграл все, до последнего крейцера.

Он лгал, и все это знали, но, казалось, находили вполне нормальным, что актер Эльриф солгал господину лейтенанту.

Тогда консул, не считая, небрежно подвинул ему несколько ассигнаций.

— Одолжайтесь, прошу вас, — сказал он.

Полковой врач Тугут громко кашлянул.

— На твоем месте я бы сейчас прекратил, Касда, — промолвил Виммер, и это звучало как предостережение.

Вилли медлил.

— Я отнюдь не уговариваю вас, господин лейтенант, — сказал Шнабель и протянул руку к деньгам. Вилли поспешно схватил ассигнации и сделал вид, что хочет их сосчитать.

— Здесь полторы тысячи, — сказал консул. — Можете не сомневаться, господин лейтенант. Угодно карту?

— Почему же нет? — рассмеялся Вилли.

— Сколько ставите, господин лейтенант?

— О, не все сразу, — возбужденно воскликнул Вилли. — Бедняки должны экономить. Для начала — тысячу.

Он взял карту, консул со своей обычной преувеличенной медлительностью — тоже. Вилли прикупил и получил к своей четверке бубен тройку пик. Консул открыл свою — у него тоже было семь.

— Я бы уже прекратил, — еще раз предостерег обер-лейтенант Виммер, и слова его прозвучали как приказ. А полковой врач добавил:

— Ведь ты уже почти при своих.

«При своих! — подумал Вилли. — И это называется „при своих“!» Четверть часа тому назад здесь сидел состоятельный молодой человек, сейчас он — нищий, и это они называют «при своих»! Не рассказать ли им о Богнере? Быть может, тогда они поймут.

Перед ним лежали новые карты. Семерка. Нет, он не собирается прикупать. Но консул и не спросил его об этом, он просто открыл восьмерку. «Тысяча проиграна, — пронеслось в голове Вилли. — Но я ее отыграю. А если и нет, то теперь уже все равно. Тысячу я так же не смогу заплатить, как и две. Теперь уже совершенно все равно. Но еще есть время — целых десять минут. Я могу еще выиграть четыре-пять тысяч».

— Господин лейтенант? — спросил консул.

Негромкий вопрос разнесся по всему залу. Остальные молчали. Подчеркнуто молчали. Не скажет ли еще кто-нибудь: «Я бы прекратил на твоем месте»? — «Нет, — подумал Вилли, — теперь никто не осмелится. Все понимают, что было бы идиотством бросить игру сейчас. Ну, так сколько же мне поставить?» У него осталось всего несколько сот гульденов. Неожиданно их стало больше: консул подвинул к нему еще две тысячи.

— Возьмите, господин лейтенант, прошу вас.

Ну конечно, он возьмет. Он поставил полторы тысячи и выиграл. Теперь он может вернуть долг, и у него еще даже останется немного.

Он почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо.

— Касда, — сказал обер-лейтенант Виммер. — Довольно.

Голос его звучал твердо, почти строго. «Но я не на службе, — подумал Вилли. — Я могу распоряжаться своими деньгами и жизнью, как мне угодно». И он поставил снова, поставил немного, всего лишь тысячу гульденов, и раскрыл карту. Восьмерка. Шнабель все еще рассматривал свою, рассматривал убийственно медленно, словно у них впереди было бесконечно много времени. Время действительно было, — разве их кто-нибудь заставляет прекращать в половине третьего? Прошлый раз они закончили в половине шестого. Прошлый раз… Прекрасное далекое время. Почему все столпились вокруг? Это как во сне. Ха, да они, кажется, волнуются больше, чем он! Даже у фрейлейн Ригошек, стоящей напротив него в соломенной шляпе с красной лентой на высокой прическе, странно блестят глаза. Он улыбнулся ей. Лицо у нее словно у знатной дамы из трагедии, а ведь она всего-навсего хористка.

Консул открыл свою карту. Дама! Ха-ха, ведь эта дама — Ригошек! И девятка пик. Проклятые пики, они всегда приносят ему несчастье. И тысяча передвинулась к консулу. Ну ничего, у него еще что-то осталось. Или он уже совсем разорен? О, ничего подобного… Перед ним опять лежит несколько тысяч. Благороднейший человек этот консул! Еще бы! Он ведь уверен, что получит деньги обратно. Офицер обязан платить карточные долги. Какой-нибудь господин Эльриф во всех случаях останется всего лишь господином Эльрифом, но офицер, если только его зовут не Богнер…

— Две тысячи, господин консул.

— Две тысячи?

— Конечно, господин консул.

Он ничего не прикупал, у него была семерка. А консул был вынужден прикупить. На этот раз он так спешил, что едва взглянул на карты и сразу прикупил к своей двойке семерку пик. Итак, у него ровно девять очков. Впрочем, достаточно было бы и восьми. Две тысячи снова перекочевали к консулу и обратно. Или даже больше? Три или четыре? Не стоит считать — это приносит несчастье. Нет, консул его не обманет, к тому же остальные стоят вокруг и наблюдают за ними. И так как Вилли уже не знал, сколько он, собственно, должен, он снова поставил две тысячи. Четверка пик. Да, к ней нужно, пожалуй, прикупить. Шестерка, шестерка пик. Перебор на одно очко. А консул, оказывается, преспокойненько ждал всего лишь с тройкой… и вновь две тысячи перекочевали через стол, и вновь вернулись обратно. Это просто смешно. Туда-сюда, сюда-туда. Ха-ха-ха! В эту минуту церковные часы пробили снова. Половина третьего. Но этого, кажется, никто не слышит. Консул невозмутимо сдает карты. Все вокруг стоят, не двигаясь, только полковой врач исчез. Да, Вилли еще раньше заметил, как яростно он качал головой и что-то бормотал сквозь зубы. Он был не в силах видеть, как лейтенант Касда ставит на карту свою жизнь. И как только у доктора могут быть такие слабые нервы!

И опять карты лежали перед ним. Он поставил… Сколько, он точно не знал. Целую пригоршню ассигнаций. Это был новый способ сражаться со своей судьбой. Восьмерка. Теперь все изменится.

Но ничего не изменилось. Консул открыл девятку, огляделся по сторонам и отодвинул от себя карты. Вилли широко раскрыл глаза.

— Я жду, господин консул?

Но тот поднял палец и указал на улицу.

— Только что пробило половину третьего, господин лейтенант.

— Неужели? — воскликнул Вилли с деланным удивлением. — Но ведь можно добавить еще четверть часика?

Словно ища поддержки, он посмотрел вокруг. Все молчали. Господин Эльриф отвел глаза и аристократическим жестом закурил папиросу, Виммер прикусил губу, Грейзинг нервно, чуть слышно посвистывал, и только секретарь грубовато, словно речь шла о каком-то пустяке, заметил:

— Господину лейтенанту сегодня поистине не повезло.

Консул встал и подозвал кельнера — как будто эта ночь была такой же, как и любые другие. На его счете значились лишь две бутылки коньяка, но для упрощения дела он предложил уплатить и за всех остальных. Грейзинг отклонил такую любезность и сам заплатил за свой кофе и папиросы. Остальные равнодушно согласились. Затем консул обратился к Вилли, все еще сидевшему на месте, и снова, как и раньше, когда он говорил о часах, указав на улицу, произнес:

— Если вам угодно, господин лейтенант, я отвезу вас в Вену в своем экипаже.

— Вы чрезвычайно любезны, — ответил Вилли.

И в этот момент ему показалось, будто последней четверти часа, равно как и всей этой ночи, равно как и всего, что произошло, на самом деле вовсе и не было. Наверно, именно так воспринимал это и консул. Иначе он не стал бы приглашать его в свой экипаж.