– Спасибо, гэздэрица [59], спасибо вам всем. Разрешите, ромалэ, еще раз лошадей глянуть? Чистое золото, видит бог!

Цыгане понимающе заулыбались, и седоусый старик кивком разрешил парням покинуть стол. Илья и Митро поднялись. К счастью, никто не пошел за ними.

– Ну, что ты? – нетерпеливо спросил Митро, когда они оказались за шатрами.

Там почти никого не было – лишь носились дети да храпела под кустом, забыв вынуть трубку изо рта, приглядывающая за конями старуха. Илья подошел к огромному вороному жеребцу, неспешно огладил его, не обращая внимания на злой визг и фырканье, раздвинул коню челюсти. Пристально всматриваясь в зубы, сказал:

– Вот что, морэ. Мы ее украдем.

– Как это? – растерянно переспросил Митро.

– А очень просто. Не цыган, что ли? Хотя тебе-то откуда… Не слыхал, как это в таборе делается?

– Ну, слыхал… А… а если догонят?

– Плохо будет, если догонят, – усмехнулся Илья. – Ну, если хочешь, сам не езди. Я для тебя это сделаю.

– Один?

– Зачем? Конаковых возьму. Только смотри, лошадей нужно самых лучших, чтобы от погони ушли. Тройку нельзя, верхом все равно догонят. Вот если дашь мне своего Зверя да ту караковую в придачу, Змейку, – вот тогда…

– Зверя не дам, – машинально сказал Митро. – У него забег в субботу.

– Ну, знаешь!.. – возмутился Илья, но тут Митро пришел в себя и замахал руками:

– Да нет, Смоляко, я сам с тобой пойду! И разговору нет! Что она подумает, если вы ее для меня без меня красть будете?! Я сам!

– Ну, смотри, – неохотно сказал Илья. – Тогда пошли, время терять нельзя.

– Куда – пошли?

– Илонку эту упредить надо. Я к ней Варьку пошлю.

Варька неожиданно встала на дыбы:

– Илья, ты с ума сошел! Девка просватана, жених есть, летом замуж идти! Хочешь, чтобы переубивали вас? Посмотри, какие у них кони! Догонят, как бог свят, догонят! Дмитрий Трофимыч, ну что ты, ей-богу, в голову забрал? К чему тебе она? Глупая, таборная… Будет по базарам гадать бегать, тебя позорить!

Митро сердито молчал. Но пришедшая вместе с Варькой Настя заспорила:

– А мне она тоже нравится. Какая красивая! Глаза, волосы… Цыганки говорят – пляшет хорошо. Еще и в хор ее пристроим. Только… как же красть? Может, по-хорошему договориться можно? Засватать? Ну да, есть жених… Но наш род богаче, известнее! Может, отдадут родители? Яков Васильич и заплатит за нее…

– Не отдадут, – авторитетно сказал Илья. – Котляре чужих цыган не очень любят, между собой все больше стараются родниться. Ладно, Варька, хватит вопить. Ступай к этой Илонке.

Варька свирепо взглянула на брата и широкими шагами пошла к кучке девушек, смеющихся и брызгающихся водой у зеленого озерца. Митро искоса следил за тем, как Варька отзывает в сторону Илонку, как они садятся вдвоем возле зарослей ракиты и шепчутся, тесно прижавшись друг к другу.

– Да не мучайся ты, – полусердито сказала Настя, садясь рядом с братом. – Все получится. Видела я, как она на тебя смотрела. Она сама влюбилась насмерть. Главное – чтобы дело получилось. – Она взглянула на Илью. Тот не нашелся что сказать, пожал плечами. К счастью, в эту минуту прибежала Варька.

– Митро! Дмитрий Трофимыч! Согласна она! Согласилась убежать!

– Ну, слава богу, – облегченно сказала Настя. – Как теперь будем?

– Вот что… – решительно сказал Илья. – Сейчас собираемся и уходим. Стемнеет скоро, нам в хор надо. Отпоем вечер, а потом – берем лошадей, Конаковых Ефима и Ваньку и – сюда. Как раз самый волчий час будет, перед рассветом. Ты, Варька, беги опять к ней, упреди, чтобы из шатра вылезла да до дороги дошла. Мы ее там, в кустах, ждать будем. Нам к табору подходить нельзя, собаки всполошатся. Посадим ее на лошадь – и в Москву!

Его слушали молча, даже Митро не решался перебивать и только хмурил лоб да изредка кивал. Варька стояла насупленная, водила носком ботинка по пыли. Настя смотрела на Илью в упор, и он видел в ее глазах восхищение. И крылья росли у него за спиной от такого взгляда.


Ночь спустилась лунная, полная света, заливавшего дорогу и цыганские шатры. «Сияет, как таз, проклятая…» – беспокоился Илья, сидя в кустах и озабоченно поглядывая на луну, повисшую над полем. В траве верещали кузнечики, изредка сонно вскрикивала какая-то птица. Издалека, от затянутого туманом озерца, несся жалобный плач лягушек. Густые заросли кустов были влажными от росы, тяжелые капли с шелестом скользили по серебристым от луны листьям, падали на теплую землю. Остро пахло цветущей бузиной и молодым щавелем. Совсем низко над табором висели две звезды – голубая, лучистая и яркая, и бледно-желтая, болезненно мерцающая. Илья не сводил с них глаз. Рядом чуть слышно всхрапывали кони. Чуть поодаль в кустах сопели Конаковы, которым на все было плевать – лишь бы выспаться после ресторана. Возле лошадей сидел Митро. Он тоже молчал, но Илья, оглядываясь, видел ярко блестящие белки его глаз.

К выходу в ресторан они все-таки успели, но вечер провели, как на иголках. Митро волновался, пел не в лад, несколько раз сфальшивил в аккомпанементе, а на сердитый выговор Якова Васильевича невпопад ответил: «Ну и ладно». Цыгане удивленно посматривали на него, шепотом спрашивали у всеведущей Стешки: «Что такое с Арапо?» «Я почем знаю? – злилась та. – Влюбился, может?» Настя прыскала в угол шали, поглядывала на Варьку. А она бросала взгляд на брата, Илья, в свою очередь, косился на Митро. Весь вечер они вчетвером обменивались многозначительными взглядами, одни из всего хора зная, что происходит.

Для Ильи это был лишний повод посмотреть на Настю, и к концу вечера он совсем уж не отводил глаз от тоненькой фигурки в белом платье. Настя, казалось, не сердилась, хотя и опускала торопливо ресницы, вспыхивая румянцем, и поспешно отворачивалась к Стешке. А под конец Илья дождался даже от нее осторожной улыбки, которой не видел уже бог знает сколько месяцев. Ободренный ею, он вышел петь последнее за вечер – «Твои глаза бездонные». И неожиданно для самого себя пел так, словно завтра нужно было умирать. Хмельные гости умолкли за столами; молодой ротмистр Грачевский с шальными от вина глазами, в расстегнутой на груди рубахе замер, навалившись на стол, и Аленка Дмитриева, кряхтя, уже силилась высвободиться из-под его отяжелевшей руки.

В открытые окна ресторана, шевеля занавески, входила ночная свежесть, всплывал запах цветущих деревьев. Поднималась луна, ее свет мешался на полу с отблесками свечей. Чуть слышно всхлипывали две гитары. Илья стоял перед столами и, спиной чувствуя взгляд Насти, брал дыхание для последних слов:

Пусть эта глубь – безмолвная, пусть эта даль – туманная,

Сегодня нитью тонкою связала нас судьба.

Твои глаза бездонные, слова твои обманные

И эти песни звонкие свели меня с ума…

К счастью, гости не остались до утра. Пьяного, рыдающего ротмистра увели под руки друзья. Разошлись остальные посетители, и цыгане, зевая, собрались домой.

В домике Макарьевны никто не спал. Сама хозяйка, посвященная в план кражи невесты, пообещала жечь свечу до утра и быть готовой принять молодых. Варька, еще недовольная, но уже не спорящая, тоже собралась ждать. Пришла Настя, отпросившаяся переночевать у Варьки. Братья Конаковы, с которыми Илья наспех переговорил после закрытия ресторана, пришли от задуманного в полный восторг и предложили своих лошадей – вороных донских двухлеток Вихря и Зарему, с начала сезона бравших призы на ипподроме. Илья выбрал для себя норовистую Змейку из конюшни Митро. Сам жених взял игреневого Зверя, который, помимо сказочной резвости, обладал еще и завидной выносливостью. Ему этой ночью предстояло вывозить на себе двоих. Когда время перевалило на второй час пополуночи, четверо цыган верхом в полном молчании выехали из Москвы на пустую, залитую лунным светом Владимирку.

Вскоре прибыли на место, пустили неразнузданных лошадей на траву, сами полезли в кусты. Конаковы вскоре заснули, наказав разбудить, «когда начнется». Митро уселся под развесистой бузиной, уткнулся подбородком в колени и умолк. Несколько раз Илья вполголоса спрашивал: «Спишь, морэ?» «Нет, – глухо слышалось в ответ. – Гляди лучше».

Час шел за часом, а Илонки не было. Луна начала садиться. На небо набежала цепочка облаков, и поле потемнело. Сильнее запахло сыростью. Илья тревожно поглядывал на восток, теребил пряжку на поясе.

– Да где она, босявка? – наконец, не выдержав, забурчал он. – Через час светать начнет, бабы проснутся… Передумала, что ли?

Митро молчал. Из темноты отчетливо слышалось его прерывистое дыхание. Насупившись, Илья уже начал прикидывать, как утешать Арапо, если чертова девчонка не придет вообще. В кустах захрустело: проснулся один из Конаковых, сиплым басом спросил:

– Ну, что?

– Ничего пока, – шепотом ответил Илья.

И в эту минуту луна выглянула из туч. Голубоватый свет хлынул на пустое поле, и цыгане увидели бегущую от табора маленькую фигурку.

– Ефим! Ванька! – зашипел Илья. – Вставайте!!!

Конаковы с треском выломились из бузины. Испуганно всхрапнула, шарахнувшись в сторону, Змейка, заиграл, вскидывая голову, Вихрь, и Илья повис на поводе, сдерживая его. Митро прыжком взвился на ноги. И невольно шагнул назад, когда перепуганная девочка вбежала в тень кустов и замерла, прижав кулачки к груди.

– Девлале… Май сыго трубул [60]… – пролепетала она, глядя расширенными глазами на обступивших ее мужчин.

– Говорит – скорее надо, – усмехнувшись, перевел Илья. – Сами знаем, чайори. Ну – иди к жениху.

Митро протянул руку. Илонка проворно спрятала лицо в ладони. Но Митро уже осмелел и, подойдя, бережно отвел маленькие ладошки, поднял за подбородок осунувшееся от страха личико. Улыбнувшись, прошептал что-то на ухо девчонке, и та смущенно засмеялась, загораживаясь рукавом.

– Вот, долго ли умеючи, – фыркнул Илья. – Ну, едем, что ли? Рассветет скоро!

Конаковы вскинулись в седла. Митро, вскочив на Зверя, протянул руку невесте, помогая ей сесть впереди него. Илья, пряча улыбку, спросил с деланной озабоченностью: