Джоанна Шуп - Барон. В плену твоих чар

– Мадам Золикофф, я знаю, что вы здесь, – раздался мужской голос.

Эйва не узнала его. Наверное, какой-нибудь клиент, явившийся не ко времени? Снова нырнув в саквояж, Эйва извлекла оттуда парик и торопливо нацепила его.

Открыв дверь, женщина увидела перед собой Чарльза Томпкинса, человека, руководившего предвыборной кампанией Уилла и Джона.

На нем был темно-синий костюм в клетку и жилет в тон, туго натянутый на большом животе. Держа в одной руке котелок, мужчина улыбался ей сквозь пышные усы.

– Добрый день. Надеюсь, я не помешал?

– Нет, – осторожно ответила Эйва с русским акцентом. – Хотя я теряюсь в догадках, что могло понадобиться от меня политическому советнику мистера Беннетта. С Джоном все в порядке?

Томпкинс небрежно махнул рукой.

– О, с Джоном все хорошо, он в добром здравии. Можно мне войти?

И, не дожидаясь разрешения, протиснулся в комнату, коснувшись ее животом.

Эйва тихо закрыла за ним дверь. Несмотря на внутреннюю дрожь, женщина старалась выглядеть спокойной и собранной.

– Зачем вы хотели меня видеть?

– Вы можете не утруждать себя имитацией русского акцента, мисс Джонс. Думаю, мы с вами хорошо знакомы.

– Я… Так вы знаете, кто я?

Он коротко кивнул.

– Да, мне стало известно об этом совсем недавно. Вы такая… предприимчивая. Немногие женщины нашли бы в себе мужество делать то, что делаете вы.

Эйва промолчала. Поскольку Томпкинс появился здесь с какой-то определенной целью, ей хотелось, чтобы он поскорее перешел к сути дела.

– Джон, разумеется, ничего не знает, – продолжал посетитель. – У меня просто не хватило духу рассказать ему об этом.

В воздухе повисла скрытая угроза, и от этого волосы у Эйвы на затылке зашевелились.

– Но?…

Томпкинс прошел вглубь комнаты, по пути проводя пальцем по гладкой поверхности деревянного комода, как будто проверяя, нет ли на нем пыли. Но Эйву трудно было обхитрить. Она сама была актрисой и знала, как заставить зрителей заволноваться. И хотя сейчас они были не на сцене, Томпкинс разыгрывал перед ней спектакль – это было ясно как божий день.

– Мы с Джоном очень тщательно подбирали человека, который мог бы стать его компаньоном, мисс Джонс, и остановили выбор на Уилле Слоане. У этого человека безупречное происхождение, обширные связи, колоссальное состояние и сильная харизма. А то, что он умен и недурен собой, является дополнительным преимуществом. – Остановившись, Томпкинс прислонился к комоду и сунул руки в карманы. – Беннетт и Слоан почти наверняка станут кандидатами от республиканцев – от уважаемой политической партии Линкольна, мощной силы, выступающей против тирании Таммани-холла. И поскольку эти двое сейчас олицетворяют целую партию, демократы будут изо всех сил стараться их дискредитировать.

Эйва напряженно выпрямила спину. Одним из необходимых ей профессиональных качеств было умение хорошо разбираться в людях. Томпкинс был для нее словно открытая книга, набранная крупным шрифтом. Поэтому Эйва прекрасно знала, что последует дальше, – знала и была возмущена.

– Вы должны понимать, что ваша связь с мистером Слоаном ставит под угрозу успех нашей предвыборной кампании. Одно неосторожное слово может разрушить все, что мы намерены совершить.

Его взгляд скользнул по фигуре Эйвы. Томпкинс неторопливо изучал ее, как будто раздевал глазами. Тело женщины покрылось гусиной кожей от отвращения. Слава богу, что она была закутана от шеи до пят.

– Мужчины ужасно глупеют, когда дело касается женских «кисок».

От этого грубого слова – слова, которое сама Эйва никогда не произносила, – она вздрогнула, и это вызвало на лице Томпкинса улыбку, холодную, злую.

– Вы ведь не возражаете против того, чтобы я говорил с вами по-простому, открытым текстом? Полагаю, что при общении с дýхами вам приходилось слышать и не такое.

Да как он смеет? Ненависть обожгла грудь Эйвы, к горлу подкатил липкий комок.

– Собственно говоря, это слово мне незнакомо.

Уголки его рта дернулись, и Томпкинс изобразил на лице удивление.

– Вам следует выяснить его значение, мисс Джонс, потому что именно этим вы и являетесь для таких людей, как Уильям Слоан: объектом для траханья. Ни к чему не обязывающим. Удобным. Теплое тело с раздвинутыми ногами, благодаря которому можно снять напряжение. А если это тело исключительно красиво, мужчин это может ослепить.

У Эйвы пропал дар речи. Ей казалось, что ее язык распух и больше ей не повиновался. Ее распирало от злости и возмущения. Слова Томпкинса причинили Эйве боль, и он произнес их именно с этой целью. Она и сама не питала иллюзий относительно связи с Уиллом, но услышать все это от постороннего человека… Это было словно удар под дых.

– Боже правый, поверить не могу! Вы думали, что имеете для него хоть какое-то значение. Я вижу это по выражению вашего лица. – Томпкинс откинул голову назад и несколько раз отрывисто хохотнул, отчего его внушительный живот заходил ходуном. – А может, вы надеялись, что он на вас женится? Что высшее общество посмотрит на вашу «блистательную» карьеру сквозь пальцы? Что миссис Астор будет приглашать вас к себе на чай? Бросьте, мисс Джонс. Я думал, вы умнее.

В самом дальнем уголке своего сердца, которого никто никогда не видел и о существовании которого она и сама только догадывалась, Эйва питала слабую надежду на исполнение этой мечты. И ей хотелось верить, что Уилл желает того же.

Но Эйва выросла в трущобах, где очень быстро учатся тому, что пустые мечты существуют лишь для детей и дураков. Она сколько угодно могла грезить о том, чтобы прожить вместе с Уиллом до самой смерти, но ее рассудок никогда не упускал из виду тот факт, что этому не суждено свершиться. Варианту «и жили они счастливо и умерли в один день» препятствовали определенные обстоятельства.

– К чему вы клоните? – спросила Эйва, сама удивившись тому, что ее голос прозвучал твердо, несмотря на кипевшие внутри эмоции.

– А клоню я к тому, дорогая леди, что разумнее всего вам будет порвать с Уильямом, и как можно быстрее. Если вы этого не сделаете, я буду вынужден поделиться вашими секретами с газетчиками. И тогда мадам Золикофф просто выгонят из города.

– Вы этого не сделаете, ведь, разоблачая меня, вы поставите Беннетта в нелепое положение. Не говоря уже о том, что во время доверительной беседы он сообщил мне много интимных подробностей. Так что вы далеко не единственный, у кого есть что рассказать газетчикам.

На самом деле Эйва, конечно, не собиралась злоупотреблять доверием Беннетта, но Томпкинс-то этого не знал.

Да, Уилл был прав в отношении тебя – ты шантажистка.

Томпкинс закивал, как будто ожидал такого ответа.

– И кому же поверят жители Нью-Йорка – герою войны и бывшему сенатору Соединенных Штатов или шарлатанке, выскочившей неизвестно откуда и стремящейся побыстрее заработать? К тому же на сцену выйдет Стивен Ван Данн. Он оказался прелюбопытнейшим типом, этот мистер Ван Данн. Кстати, у него просто потрясающая память – это выяснилось после того, как я пообещал ему, что его имя нигде упоминаться не будет.

Эйва прижала руку к животу, и пол у нее под ногами пошатнулся.

– Я ведь не дурак. Едва сообразив, что происходит между вами и Уильямом Слоаном, я разузнал о мисс Эйве Джонс все, что только можно. Вам крупно повезет, если вы успеете унести ноги, когда я все это закончу.

Унижение обжигало Эйве кожу, как будто прошлое вывалило ей на голову ведро тлеющей золы. Стивен, их роман, беременность… Боже мой… Женщина представила, что все это стало достоянием общественности, и по ее спине пробежал холодок.

И тем не менее она не собиралась отступать. Ей были ненавистны угрозы и даже предположение о том, что она больше не может управлять своей жизнью. Мысли хороводом кружились в ее голове, и Эйва пыталась их упорядочить. Вероятно, разоблачение не причинит ей большого вреда. В конце концов, ей приходилось переживать и не такое. И даже удалось преуспеть – и это в городе, где выживают только самые сильные и сообразительные. К тому же газеты вряд ли напечатают непристойности, ведь в их стране действует закон Комстока.[6]

Приняв решение, Эйва стиснула зубы.

– Угроз я не приемлю. Если мистер Слоан захочет прекратить наши встречи, он скажет мне об этом сам, без вашего посредничества.

– Не хотел я этого делать, но вы просто не оставляете мне выбора. – Театрально вздохнув, Томпкинс вынул из внутреннего кармана жилета газетную вырезку. – Вы знаете, где мистер Слоан провел этот уик-энд?

– В Ньюпорте.

Он осторожно развернул статью.

– Да, верно. Но вам известно, чем он там занимался?

Эйва заколебалась, и лицо Томпкинса исказилось злобной гримасой.

– Разумеется, нет. Видите ли, мисс Джонс, мистер Слоан ухаживал там за женщиной. За молодой леди, которая стоит с ним на одной ступеньке социальной лестницы. И еще до конца лета он намерен попросить ее руки.

Во рту у Эйвы внезапно пересохло, и она судорожно попыталась сглотнуть. Да, в начале лета Уилл сопровождал мисс Болдуин к ней на сеанс, но, по его словам, с тех пор они больше не виделись.

– Вы говорите о мисс Болдуин?

Злорадно поблескивая глазами, Томпкинс протянул Эйве вырезку из газеты.

– Нет, не мисс Болдуин. Весной у Слоана было четыре кандидатки на роль невесты, а теперь осталась всего одна. Вот, почитайте сами.

Эйва понимала, что не должна этого делать. О чем бы ни была эта статья, ничего хорошего в ней быть не могло. И все же женщина не смогла удержаться. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь, не так ли?

Трясущимися руками взяв у Томпкинса газетную вырезку, она принялась читать.

«Обязательства», – так он сказал однажды Эйве. Входила ли в число этих обязательств богатая наследница известного семейства Айзелин или же Уилл предпочел это скрыть? Женщина судорожно втянула воздух. Суровая правда смотрела на нее с газетной заметки, где все было изложено предельно ясно, черным по белому. Если ты будешь продолжать так и дальше, то станешь для него всего лишь эпизодом. Его игрушкой.