Благодаря мадам Золикофф их семья могла позволить себе вполне пристойную жизнь. Тут определенно было лучше, чем в южной части Манхэттена, где они росли. Эйва могла покупать братьям и сестре одежду, обувь, еду. Они все ходили в чистом и имели крышу над головой. Четырнадцать месяцев тому назад ей удалось перевезти их сюда из ветхого многоквартирного дома в нижнем Ист-Сайде – подвиг, который не смогли совершить их покойные родители.

Более того – Эйва еще и откладывала деньги на будущее. Уже очень скоро она выдернет семью из этой забытой Богом дыры и увезет в прекрасное место – на природу, на простор. Ее братья и сестра смогут расти там… как дети, а не как рабы, которых перегружают, которым недоплачивают и с которыми обращаются не лучше, чем с бродячими собаками. Они смогут избежать ошибок, которые в свое время допустила она.

И поэтому нет, мистер Слоан, я не сдамся. Только не теперь, когда цель уже так близка.

Эйва открыла дверь, вошла в квартиру и поставила саквояж на пол. В нос ей ударил насыщенный запах картофельного супа, и женщина увидела Тома и Мэри: они сидели за столом и ели.

– Добрый вечер. – Эйва закрыла дверь на засов и расстегнула пальто. – Вы ужинаете супом, который я приготовила?

Ее тринадцатилетняя сестра кивнула; плечи девочки были устало опущены.

– Он очень вкусный. Спасибо, Эйва.

Мэри работала отделочницей на швейной фабрике в Ладлоу. Ее задачей было вручную подправлять готовую продукцию, нанося последние штрихи. Хотя эта работа была монотонной и изматывающей, она, слава богу, не была опасной.

Пятнадцатилетний Том ничего не сказал – он продолжал сосредоточенно уплетать суп. Эйва понимала, что, скорее всего, он не обедал. Том работал на табачной фабрике в Ривингтоне, неподалеку от того места, где трудилась Мэри.

– А Сэм где?

– Он лежит, – ответила Мэри. – Говорит, что ему нездоровится.

Грудь Эйвы сдавило знакомым узлом дурного предчувствия. Сэм был болезненным ребенком. «Слабая кровь», – часто говорила о нем мать. Эйва понимала, что все это полный вздор, но, как бы там ни было, двенадцатилетний Сэм болел чаще остальных членов их семьи. Она была уверена, что его самочувствие улучшится, когда они уедут из Нью-Йорка и Сэм сможет как следует отдохнуть на свежем воздухе.

Она прошла к спальне мальчиков и постучала в дверь.

– Сэм, дорогой, это Эйва. Можно мне войти?

Послышался приглушенный кашель, и Сэм сказал:

– Да.

Комната была окутана темными тенями. Оставив дверь открытой, Эйва зажгла газовую лампу у постели брата. На кровати под одеялами лежала худенькая фигурка, дрожавшая, несмотря на то что в комнате было тепло.

– Что случилось, Сэм?

– Пришлось уйти с угла. Мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание.

Эйва пощупала его лоб, убрав непослушные каштановые волосы.

– У тебя жар, ты весь горишь! Давно это с тобой?

– Со вчерашнего дня, – признался мальчик. – Прости меня, Эйва. Я вынужден был уйти, так и не распродав газеты…

Его голос дрогнул. Стоимость непроданных экземпляров вычиталась из жалованья. Издательства не принимали свой товар назад.

– О, об этом не беспокойся. Главное, чтобы ты выздоровел.

– Завтра я поправлюсь. Должен поправиться. Если я не выйду на угол, его займет кто-то другой.

Этот угол имел для Сэма очень большое значение, поскольку на оживленном перекрестке можно было продать сотню газет вместо десяти. И мальчик изо всех сил старался сохранить за собой это место недалеко от Бродвея и Визи-стрит.

– Ну хорошо, но только если тебе станет лучше. Нельзя рисковать твоим здоровьем. Ты ужинал?

– Нет, я не голоден. Мне хочется спать.

– Я сделаю тебе охлаждающий компресс, и ты должен будешь поесть. А потом можешь поспать.

– Эйва…

– Все, не скулить. – Она подошла к комоду и отыскала там кусок чистой ткани.

Туалет в коридоре они делили с семьей, жившей с ними на одном этаже. Эйва поторопилась туда, намочила ткань в холодной воде, а потом вернулась и сделала Сэму компресс. Наконец женщина тяжело опустилась на стул у кухонного стола.

– Трудный был денек? – Том уже доел суп и теперь потягивал пиво из стакана.

Появилась Мэри. В руках у нее была тарелка горячего супа, которую она поставила перед Эйвой.

– Спасибо. Садись, Мэри. Ты выглядишь усталой.

– Со мной все в порядке. Сидеть и шить не так уж тяжело. Не сравнить с тем, что делаешь ты.

С этим утверждением Эйва, конечно, была не согласна. Она знала, что пальцы у Мэри постоянно исколоты, что у нее все время болит спина из-за того, что приходится сидеть согнувшись.

– Сегодняшнее шоу прошло хорошо. Людей было даже больше, чем на прошлой неделе.

– Мэри, я должен поговорить с Эйвой, – сказал Том. – Один на один.

Сестра недовольно нахмурила брови, и Эйве захотелось утешить ее, несмотря на то, что у нее самой внутри все сжалось. За последние несколько месяцев Том стал злым и раздражительным. Казалось, чем больше он взрослел, тем чаще не соглашался с Эйвой.

– Все в порядке, Мэри. Ложись спать.

Девочка оглядела их обоих и остановила взгляд на Томе.

– Хорошо. Но надеюсь, речь пойдет не о тех мальчиках, с которыми я видела тебя после работы.

– Я уже сказал: это не твое дело, – резко бросил брат.

– Эйва, Том хочет присоединиться к уличной банде. – Мэри вызывающе скрестила на груди тонкие руки. – Эти ребята воруют вещи у людей, я сама видела.

– Заткнись, Мэри! – рявкнул Том. В этот момент он был так похож на отца, что у Эйвы кольнуло в сердце.

– Мэри, прошу тебя! Дай мне поговорить с Томом.

Закусив губу, девочка кивнула и оставила их наедине.

Наступила долгая пауза. Наконец Эйва отодвинула от себя миску с нетронутым супом.

– Так это правда? Ты намерен примкнуть к уличной банде?

– Это не банда. – Том допил остатки пива и откинулся на спинку стула. – Просто компания друзей.

– Которые воруют. Компания друзей, которые воруют у людей вещи, а потом перепродают их.

– Ты говоришь об этом, как о чем-то ужасном, хотя сама, по сути, делаешь то же самое: встречаешься с богачами и убеждаешь их в том, что слышишь голоса их умерших родителей. Брось, Эйва.

Эти слова причинили женщине боль, главным образом потому, что не прошло еще и двух часов с тех пор, как Уилл Слоан бросил ей такое же обвинение.

– Но то, что делаю я, никому не причиняет зла. Люди добровольно платят мне за развлечение. Это нельзя назвать воровством.

Тени в глазах Тома сгустились.

– Я ненавижу эту проклятую фабрику! Ты просила меня продержаться там еще год, но я больше не могу. Я выбился из сил. Эта работа либо убьет меня, либо сведет с ума. Там невыносимо.

– Я понимаю, Том. Но нам осталось потерпеть всего четыре месяца. Всего четыре месяца, и мы все сможем покинуть этот Богом забытый…

– А может быть, я не хочу никуда уезжать? Может быть, Мэри и Сэм тоже не хотят покидать Нью-Йорк? Об этом ты подумала?

Мысли Эйвы натолкнулись на эту неожиданную информацию. По какой причине они захотят остаться здесь, когда у них появится собственный дом и участок земли?

– Уехав из этого города, мы сможем жить лучше.

– И работать на ферме от восхода до заката? Черт возьми, и чем такая жизнь отличается от той, которую мы ведем сейчас? Я устал все время работать, Эйва. Есть люди, у которых имеются деньги, – настоящие деньги. И эти люди не вкалывают по четырнадцать часов в сутки шесть дней в неделю.

– Потому что они воруют – ты это имеешь в виду?

Том пожал плечами.

– Просить, брать взаймы, воровать… какая разница?

– Большая, Том. Огромная. Я не хочу, чтобы ты стал воришкой. Ты достоин большего.

– Ничего подобного. И чем раньше мы осознаем это, тем будет лучше. – Том встал. – Ты очень много сделала для нас. Не думай, что я не благодарен тебе за это. Но мне уже почти шестнадцать, пора вносить вклад в семейный бюджет.

– Прошу тебя, потерпи еще четыре месяца! Это все, что нам нужно.

Том скрестил руки на груди и повернулся к окну; его губы скривились.

– Попробую. Это все, что я могу тебе обещать.


У Нью-Йорка было множество лиц, и Уилл любил каждое из них. Переполненные грязные ночлежки нижнего Ист-Сайда, квартал богемы и иммигрантов к северу от его любимой Вашингтон-сквер, Юнион-сквер с ее огромными магазинами, Лонгэйкр-сквер, окруженная всевозможными увеселительными заведениями, – он обожал все это. Каждый перекресток, каждое здание, каждый дом в этом городе глубоко пустили корни в его душе.

Это был его город. Слоаны помогали Манхэттену расти и развиваться, инвестировали деньги в местную инфраструктуру, закладывая необходимый фундамент. Прадедушка Уилла прокладывал городской водопровод, а он сам вложил деньги в одиннадцать поездов надземной железной дороги, а также в телефонные и телеграфные линии, которые теперь накрывали небо, словно рыболовная сеть.

Северо-восточной железной дорогой Уилл начал управлять в шестнадцать лет и без перерыва проработал там до девятнадцати. Это были годы тяжелого труда, недосыпания, беспокойства и вынашивания дерзких планов, ведь в его руках была судьба огромного наследия семьи. Уиллу необходимо было очень многому научиться за короткий промежуток времени.

Многие годы его подпитывала ненависть. На пути к успеху его подталкивало отвращение к жестокому, бессердечному человеку. Ты слабый – совсем как твоя мать! Сколько раз Уилла называли разочарованием семьи, человеком, позорящим имя Слоанов! И все из-за того, что, как ему объяснили позже, в детстве он переболел скарлатиной и после этого, даже выздоровев, не мог надолго разлучаться с матерью. Откуда Уиллу было знать, что его родители ненавидят друг друга и что отец сочтет любовь к матери предательством?

Шли годы, однако отец продолжал игнорировать единственного сына. А когда старый мерзавец умер, Уилл поклялся завершить начатое Арчибальдом Слоаном и превзойти его.