Перед глазами у женщины все еще стояла картина: Уилл, словно генерал на поле битвы, прорывается через этот хаос, и никто и ничто не в состоянии его остановить… При воспоминании об этом по ее телу разлилось приятное тепло.

– Я сожалею о том, что сегодня случилось, – сказал Уилл, отвлекая Эйву от размышлений. – Разумеется, я не хотел причинить вам вред.

– Надеюсь, что это так. И спасибо, что нашли меня в толпе. Я уже боялась, что мне придется ждать, пока они не поубивают друг друга или пока не начнется дождь.

Уголок его губ едва заметно приподнялся, но это было единственное свидетельство того, что услышанное ему понравилось.

– Полагаю, что толпа в конце концов угомонилась.

– Выходит, не каждый политический митинг оборачивается такой кутерьмой?

– Нет, конечно. Обычно люди начинают драться лишь после того, как съедят угощение.

Эйва слегка нагнула голову и внимательно посмотрела на него.

– Я, конечно, не уверена, но мне показалось, что Уильям Слоан только что пошутил.

– Вы говорите так, будто я полностью лишен чувства юмора. – Мужчина поднес к губам стакан и отпил из него. – А это весьма далеко от истины.

Полная чушь. Судя по их стычкам, этот человек был черствым, как сухарь недельной давности.

– Да что вы говорите? Так значит, у себя в клубе вы слывете весельчаком? – спросила Эйва, попытавшись сымитировать изысканно-светское произношение.

Уилл сокрушенно покачал головой.

– У вас просто ужасный выговор.

– Ничего подобного! Я могу спародировать кого угодно. – За последние два года несколько человек довольно лестно отозвались о ее таланте подражателя. А еще она была чревовещательницей – и этот фокус испробовала однажды на Слоане. – И все верят, что мадам Золикофф – русская.

– Ну, если вы так утверждаете… – ответил Уилл и, прежде чем пригубить коньяк, салютовал ей стаканом, словно пил за ее здоровье.

– Вы надо мной смеетесь, – сказала Эйва.

Как ни странно, но она ничего не имела против. Они препирались и поддразнивали друг друга, как обычно, но на этот раз в их перепалке не было злости, которая сопровождала их беседы прежде. Возможно, они еще не пришли в себя после недавних событий, но Эйва не могла злиться на человека, который спас ее от разъяренной толпы. Можно было не сомневаться, что через несколько минут она вспылит, если Слоан скажет ей что-нибудь обидное. Однако в данный момент женщина… получала удовольствие от общения с ним.

– Ну да, смеюсь, – согласился Уилл; в его голосе не было даже намека на смущение. – Но почему вы решили притвориться русской? Ведь медиум может быть французского или итальянского происхождения. Вы выбрали очень сложный акцент.

– Русский язык мало кто слышал, вот я и подумала, что так будет легче избежать ошибок. Кроме того, тогда в нашем доме жили несколько русских женщин. – Эйва часами слушала речь этих пожилых дам, учась произношению и оттачивая звуки. – Признайтесь, Уильям, – сказала она с русским акцентом (получилось что-то вроде Прызнайтес, Вилем). – Вы ведь поверили, что я русская, когда впервые увидели меня?

– Ни на секунду. А скажите-ка мне, сколько постоянных клиентов вы посещаете регулярно?

– Включая Джона – одиннадцать. А что?

– А остальной доход приносят вам выступления на сцене?

– Да. Но я также устраиваю домашние сеансы. Три раза в месяц, а иногда и чаще. Это очень прибыльно. – Странно было обсуждать с ним свой бизнес, но Уилл, несомненно, тоже частенько оказывался на острие бритвы. Вероятно, они понимают друг друга лучше, чем она думала.

– А чем это объясняется? – Он произнес это скорее с любопытством, чем с осуждением.

– Кроме стоимости общего сеанса многие посетители потом платят за индивидуальное гадание.

– Невероятно! – насмешливо фыркнул Уилл. – Человеческая глупость не знает границ. Расскажите мне, как вы заставляете стол подниматься в воздух? Кто-то сидит под сценой?

Еще раз отхлебнув коньяка и наслаждаясь теплом, которое, скользнув по горлу, разлилось в желудке, Эйва задумалась, стоит ли с ним откровенничать. Обычно она никому не раскрывала своих секретов. Ее трюки требовали определенных навыков и сноровки. Не каждый сможет выпутаться из веревок или открыть замок за спиной. Искусство медиума не сводилось лишь к тому, чтобы впадать в транс и распевать заклинания. Эйва упорно тренировалась, месяцами оттачивая свой номер. Для того чтобы стол начал двигаться, нужно, чтобы он был легким и она могла просунуть ступню под его ножку; а еще мышцы бедер у нее должны быть крепкими, а освещение – тусклым. Поднять стол в воздух сложнее: здесь необходимы тросы, натянутые из-за кулис.

Но признаться во всем этом означало разоблачить себя, а она не хотела доставлять Слоану такого удовольствия, ведь он давно уже обвинял ее в мошенничестве. Как только этот человек получит подтверждение своих догадок, он в ту же секунду побежит с доказательствами к Джону Беннетту.

– Дýхи очень могущественны и сильны. Это они поднимают стол, а не я, – сказала наконец Эйва, поднося к губам свой бокал и пряча за ним улыбку.

Уилл обиженно вздохнул.

– Жаль, что вы мне не доверяете.

Я уже очень давно научилась не доверять мужчинам вроде вас. Эти слова вертелись у Эйвы на кончике языка, и все же она сдержалась. Слоан не заслуживал дополнительной информации, он и так знал слишком много.

– Не доверяю вам так, как вы доверяете мне?

Он смотрел на нее изучающим взглядом, нервно барабаня пальцами по подлокотнику кресла.

– Я не устраиваю представлений, выманивая у людей деньги.

– Да неужели? Будь вы политиком, вещающим публике то, что она хочет от него услышать, или жестким бизнес-партнером, стремящимся во что бы то ни стало заполучить желаемое, вы все равно играете определенную роль. Все мы играем, хотя бы для того, чтобы показать зрителям то, что они хотят увидеть.

– И вы, конечно, искренне в это верите. – Уилл подался вперед, по-прежнему сидя в кресле, и по тому, как сжались его челюсти, женщина поняла, что он злится. – А я – нет…

Дверь внезапно распахнулась, оборвав его тираду, и в вагон вошел Беннетт. Тело Эйвы напряглось. Она мечтала, чтобы пол у нее под ногами разверзся и земля поглотила ее, но, к сожалению, этого не произошло. Все, что ей теперь оставалось, – это молиться о том, чтобы Джон ее не узнал.


Уилла перебили, и ему хотелось ругаться и рычать с досады. Однако, увидев вошедшего, он понял, что не может позволить себе ни первого, ни второго – поскольку если он попытается скрыть Эйву от своих соратников, это лишь еще больше разожжет их любопытство.

Беннетт неторопливо прошел в зону для гостей, переводя взгляд с Уилла на Эйву и обратно; за ним резво семенил Томпкинс.

– Я рад видеть, что молодая леди цела и невредима, – сказал Джон. – Вы не познакомите нас, Слоан?

Подавив раздражение, Уилл сказал:

– Мисс Джонс, позвольте представить вам мистера Джона Беннетта, будущего губернатора штата Нью-Йорк.

При этих словах Беннетт небрежно махнул рукой, как будто был смущен. Но Уилл хорошо его знал: Джон любил внимание – и это было одной из причин, почему ему так нравились встречи с «медиумом», мадам Золикофф.

– Ах, оставьте, Слоан! В конце концов, это решать избирателям. Очень приятно познакомиться с вами, мисс Джонс. – И Беннетт отвесил Эйве церемонный поклон, отчего она почувствовала себя еще неуютнее.

Повисло неловкое молчание. Пауза явно затянулась. Всего несколько слов – вот и все, что требовалось от Уилла, чтобы разрушить ее карьеру. Ему нужно было лишь открыть рот и рассказать Беннетту правду. А вы с ней уже встречались. Это тот самый медиум, которому вы платите за спиритические сеансы, – мадам Золикофф.

Эйва встретилась с Уиллом взглядом, и в ее карих глазах сверкнул вызов. Она полагает, что сейчас он ее разоблачит. И действительно, почему бы нет? Уилл несколько недель пытался заставить ее исчезнуть из жизни Беннетта. Но это было до того… до того, как он познакомился с братом Эйвы, узнал о ее лишениях и невзгодах. Услышал о ее младшей сестре, которая тяжело трудилась на швейной фабрике. О том, как Эйва в одиночку обеспечила своей семье пристойную жизнь.

И до того, как он почувствовал сладость ее губ…

Ради бога, держи себя в руках! Он был одним из самых завидных женихов Нью-Йорка, и если вдруг воспылает нежными чувствами к женщине вроде Эйвы, это будет выглядеть нелепо. Она была мошенницей до мозга костей, и Уиллу наконец представился шанс покончить с ней раз и навсегда. Ну, тогда скажи это. Скажи прямо сейчас. Он даже попытался произнести что-то сквозь плотно сжатые зубы… но с его губ не сорвалось ни звука.

– И мне очень приятно, – спокойным голосом нарушила тишину Эйва, кивнув. – Рада вновь видеть вас, мистер Томпкинс – впрочем, мне хотелось бы, чтобы это произошло при более благоприятных обстоятельствах.

– Да, сегодняшний день принес нам разочарование, – заметил Томпкинс, опускаясь в кресло.

Беннетт подошел к буфету и налил себе коньяка семидесятипятилетней выдержки – и это на какое-то время отвлекло Уилла. Он не считал Джона человеком с изысканным вкусом – на самом деле тот вряд ли смог бы отличить бордо от бурбона. Как и ожидалось, Беннетт проглотил дорогущий коньяк, как будто в палящий зной утолял жажду лимонадом на праздновании Дня штата Джорджия.

– Вы интересуетесь политикой, мисс Джонс? – Джон опустился на противоположный край дивана и наклонился в сторону Эйвы в очень знакомой позе, отчего Уилл невольно напрягся.

– Боюсь, что нет. Это мистер Слоан настоял на том, чтобы я сегодня приехала на митинг. А так я осталась бы в Бруклине, в пекарне у своего отца.

– Бруклин! – воскликнул Беннетт. – Бруклин – район приличных, трудолюбивых людей. Я и сам провожу там немало времени. Так вы работаете у своего отца?

– Да. Каждое утро замешиваю тесто для хлеба.

Какая же опытная лгунья эта женщина! Уилл находился под впечатлением и ничего не мог с собой поделать. Он не заметил в Эйве ни малейшего трепета или беспокойства по поводу того, что Беннетт может ее узнать.