— Аркадий, крайне глупо скрываться от собственной матери! Да еще эта ужасная тварь набросилась на Мими, стала её рвать, я пережила такой стресс…

При этом её мальчик, уже почтительно склонившийся для поцелуя, замер, затем в недоумении повернулся ко мне. Еще бы, я тоже было подумала, что ужасная тварь это я.

— В чём дело, Ксения?

Вообще-то мне захотелось нагло ответить, что ни в чём. Вот захотела и набросилась, и может быть, еще наброшусь и порву, потом, если захочу…

— Мало того, что ты приводишь в свой дом незнакомую мне женщину, так еще и ее ужасную собаку! Как ты мог такое допустить, Аркадий!

— Собака?! Ксения, откуда здесь собака?

— Это Георг, и он не набрасывался, она первая начала. И не рвал он никого, то есть порвал, но только трусы.

Судя по выражению лица Аркадия, он решил, что у меня сносит крышу. Но тут вмешалась его мать:

— Мне страшно представить, что там произошло! У Мими маленькое женское недомогание, а этот мерзавец сорвал с неё памперс… если он что-то с ней сделал…. Мне просто страшно думать о последствиях!

— Он кастрированный, — брякнула я и покраснела.

— Нет, это просто невообразимо… — мадам поднесла ко лбу когтистую сверкающую камешками лапку и потёрла висок. — Аркадий, у меня в сумке лекарство.

Пока Аркадий поил лекарством мать, я вдруг успокоилась — а ведь всё получилось очень даже неплохо. Сейчас мне велят выметаться, и я сделаю это с готовностью. Вот только достану из-под кровати Георга и выметусь. Да где же в этом доме швабра?

— Почему эта чашка оказалась здесь? — прервал мои мечты Аркадий, и они оба, не сговариваясь, посмотрели на шкаф.

— Кошмар… — снова простонал мадам.

Сразу стало ясно, что я сделала что-то не менее ужасное, чем затеянная Георгом драка. Но это тоже пойдет нам в актив.

— Я хотела выпить чаю. — Надо было смело сказать, что уже выпила и осквернила эту несчастную чашку.

— Чика, не нужно ничего брать без разрешения, — Адольф сказал это с нажимом на последнем слове, а мадам поморщилась.

— Это Гарднер, милая, из этого чай не пьют, — прошелестела она, в её голосе отчетливо слышалась безнадёжность.

Странно, вообще-то с виду это была чашка как чашка, хоть и не новая, а оказывается, какой-то гарднер…

— Я совершенно тебя не понимаю, абсолютно. Нет, а ты сам понимаешь, что происходит? Ты снова приводишь непонятно кого, не считаясь с моим мнением, хотя в прошлый раз я оказалась абсолютно права… Хорошо, оставим сейчас это. Но почему, в конце концов, в этом доме ничего не запирается?

Мадам обратилась к Аскольду таким тоном, что я даже задержала дыхание — вот оно, начинается! Вот сейчас она приступила к делу вплотную и я, что называется, могу паковать чемоданы. Денисова, с вещами на выход!

— Мадрэ, Ксения ещё совершенный ребёнок. Ничего страшного не произошло, я объясню ей некоторые вещи, но не всё сразу. Нужно проявить терпение…

Так-так, начался врачебный консилиум — один специалист считал, что пациент слетел с катушек окончательно, а второй — что нет, не вполне. Надо было высунуть язык и закричать как Тарзан или хлопнуть об пол чашку, которая гарднер, тогда бы консилиум сразу и закончился, едва начавшись. Но я растерялась, и момент был упущен.

— Да, вот именно ребёнок, снова ребёнок, который не в состоянии понять, оценить… Ты только что получил очередной урок, как будто тебе мало прошлых… Между прочим, Наталью ты тоже считал ребёнком! И, похоже, забыл, что выкинула тогда эта…

— Мадрэ, я прошу!

Ого, как мы умеем просить, у меня даже мурашки по коже побежали от такого тона, и мадам всё-таки замолчала. Жаль, мне страшно захотелось узнать, что именно "выкинула" некая Наталья. Судя по прошедшему времени и возникшей напряженности, что-то стоящее. Пожалуй, я бы не возражала против обмена опытом.

— Как знаешь, — мадам поднялась и взяла сумку. — Можешь не провожать, я сама найду дорогу. А собаке здесь не место, надеюсь, хоть это ты понимаешь? Просто чудо, что она еще ничего не испортила.

Испортила, испортила спинку вашему сыну — так и хотелось сказать мне, но мадам уже пошла к дверям Конечно, сын пошёл за ней следом, а меня никто не удостоил и взгляда. И слава богу.

Ну вот, эта старуха сразу разгадала твою собачью сущность, доложила я Георгу, присев на кровать. Он не стал спорить, ответив своим фирменным "гау".

— Чика, кота нужно отсюда убрать, и чем скорее, тем лучше, — сказал Арчибальд, когда вернулся, — этот дом не приспособлен для животных. — Он, между прочим, был явно настороже.

Спорить тут было не о чем. Этот дом, если угодно, совершенно не был приспособлен и для людей тоже. Здесь прекрасно смотрелась бы интеллигентная старушка-смотрительница, дремлющая в уголке на стуле, а перед стеклянными шкафами — заградительные веревки — посторонним вход воспрещён. Всё что можно — заперто и задраено, глубина погружения двести метров. И страшно подумать, что я могла и не поймать историческую голову.

— Я не знаю, куда его девать, у Бабтони на кошек аллергия.

— Нет проблем, для этого и существуют специальные учреждения. Я распоряжусь.

У меня противно защипало в носу, хотя на самом деле я с первой минуты поняла, что Георгу здесь не место, то есть нам не место. И эти двое ни за что не оставят моего кота в покое.

— Ты сможешь его навещать, если захочешь. В конце концов его, может быть, пристроят в хорошие руки, хотя это вряд ли. И лучше, чика, сделать это прямо сегодня. Геннадий его отвезет.

И тут я сообразила, куда можно пристроить Георга. Елена Петровна поймет, согласится. Только бы согласился Георг. А он всё понял, честное слово, и чуть ли не сам залез в большущую сумку, еще и рявкнул на дорожку — давай, поехали отсюда!

— Поживешь у очень хорошего человека, пока, — сказала я ему в машине. Что подразумевалось под словом "пока", я и сама не знала, но что-то подразумевалось точно.


Я уже окончательно поверила в то, что большинство событий в моей жизни повторяется "на бис", хотя я этого слова даже мысленно не произнесла ни разу. Вот и теперь я почти не удивилась, когда поняла, что внизу, в холле первого этажа идёт сражение. Вначале домофон призывно пискнул, потом голосом пожилого отставника, очень похожего на Полковника, сообщил, что к нам вот пришли, дамочка тут вот требует… Отставник дежурил внизу, и мимо него не могла прошмыгнуть незамеченной даже мышь. Он был очень обстоятельным и нудным, но в этот раз ему не дали доложить как следует, потому что означенная дамочка, судя по всему, водворилась на его рабочее место.

— Я сейчас ОМОН вызову! — рявкнул пенсионер кому-то.

— Я сама ОМОН, нечего тут командовать… — а этот голос явно принадлежал Люшке.

Наконец-то. Мне казалось, что после свадьбы прошло несколько лет, а не недель, и за эти годы растворилась, исчезла вся моя прошлая жизнь, и Люшка тоже растворилась. Теперь у меня не было никого и ничего, даже Аркадий только "присутствовал". Хотя нет, была Долорес. Вот именно так, без отчества, Долорес и всё.

Она появлялась, и начинался сеанс: факир доставал свою дудку и под ее писклявые звуки из мешка нехотя выползала змея, я бы даже сказала, удав, довольно упитанный и неловкий. И, не смея отвести от факира глаз, начинал свой неуклюжий танец. Лёвчик однажды мне всё объяснил насчет этого "смертельного" номера: у змеи вырывают ядовитый зуб, затем факир систематически лупит беднягу дудкой по башке и вот, пожалуйста — аспид укрощён, то есть боится этой сопелки до смерти.

Ядовитых зубов у меня, положим, не было и никто меня не бил, но Долорес была самым, что ни наесть настоящим укротителем. Она смотрела на меня своими угольными глазами, кривила кровавый рот и я — готово — уже в холодном поту. И еще она меня презирала. Ну что поделать, если ее сын опять (!) женился на совершенно неподходящей девушке, но не пускать же это дело на самотёк и дальше. Мне до ужаса хотелось побольше узнать про ту, другую девушку, которая, судя по всему, в списке была предпоследней, а еще больше хотелось увидеть её. Я не умела вести себя как положено, говорить, двигаться, сидеть, одеваться. Интересно, чего не умела делать та, другая? И какой порядковый номер звонил мне перед свадьбой, если он вообще числится в списке?

— Аркадию придётся появляться с тобой на людях, — Долорес даже не пыталась скрыть сожаления. — Нельзя допустить, чтобы он выглядел смешным. Нет, о чём он только думает?

Ей в голову не приходило, что он в меня мог…, ну в смысле, что я ему очень понравилась. Только я и сама очень сомневалась насчёт его чувств ко мне. По-моему, влюбленный человек должен был вести себя как-то иначе. Конечно, я в его квартире "имела место быть", как говорит наш дорогой Полковник, вот только почему я, а не кто-то другой, оставалось для меня, как и для Долорес, тайной за семью печатями, за пределами всякого смысла.

Так вот, насчет драки. Просто замечательно, что в этот день я сидела дома с небольшой простудой, и факира с его дудкой рядом не было, он дрессировал кого-то другого. И вот теперь вместо него моя прошлая, моя прекрасная жизнь Люшкиным голосом орала где-то внизу:

— Семён, да скажи ты этому придурку, скажи, что я к тебе! Отвали, блин…

— Ксения Георгиевна… я не имею права… пропускать… это хулиганка какая-то… — По голосу мужика было очень похоже, что Люшка добралась до его горла.

— А ну вернись, я кому сказал! Я вызываю ОМОН!

Между тем Ксения Георгиевна бросилась открывать дверь, расчищая путь хулиганке, пока ту не сцапал бдительный старикан при поддержке вызванного ОМОНа.

Когда Люшка ворвалась в квартиру, я даже удивилась — странно, что она не верхом, потому что впечатление от её появления было именно таким. Ботфорты, малюсенькая шубейка, хлыст… нет, хлыста все-таки не было, и коня тоже.

— Не, ну ты тут окопалась, блин! Уже и лучшей подруге не пройти! Зазвездилась, да? А кто тебе все это организовал, забыла? Да и на свадьбе ты… — ну дальше Люшка коротенько осветила мне некоторые события, мною уже подзабытые. Но сама она была такой настоящей, такой реальной, и при этом походила на тигрицу, только что побывавшую в драке.