Люшка ухитрялась думать обо всём и обо всех сразу, может быть, поэтому я позволила себе впасть в некое подобие летаргического сна. Я всё слышала, всё видела, даже кое-что понимала, но при этом оставалась совершенно безучастной ко всему, что происходило вокруг. То есть прочно заняла место в зрительном зале и наблюдала за странным спектаклем, где актеры постоянно упоминали имя главной героини, моей тезки, и при этом время от времени подавали реплики прямо в зал, непосредственно мне. Я при этом могла отвечать, а могла сделать вид, что ничего не слышу. В ходе спектакля это решительно ничего не меняло, он знай себе шел своим чередом.

Подруга провела воспитательную работу с Лёвчиком, потребовав чтобы он перестал валять дурака. Его дуракаваляние заключалось в том, что Лёвчик, глядя куда-то выше моей головы, объявил, что он "в глупом фагсе пгинимать участие не намеген". На самом деле, было сказано очень даже неплохо, я бы тоже хотела это сказать, но не смела. И Полковник меня предал…

— Наша чика выходит замуж первый раз, а ты говниться надумал. Вот ты у неё сколько кастрюль борща слопал, а?

— Да уж поменьше твоего, — огрызнулся Лёвчик, но потом все-таки, видимо, сосчитал кастрюли и пообещал взять себя в руки и помочь. И очень кстати, потому что я как огня боялась всяких этих салонов для новобрачных. Несмотря на Люшкины завывания я упёрлась, то есть железно встала на том, что ни в какой свадебный салон не пойду. Ну как бы я смогла что-то говорить надменным дивам, царившим среди кружев и шелков и при этом еще выбирать из вороха чего-то невесомого и летящего. Да я из примерочной кабины ни за что не выйду, мне придется там остаться пожизненно. Хватит с меня одного салона, того в котором я работаю.

— Это ты хорошо придумала, — похвалила Люшка, — они должны причесать тебя бесплатно, как свою. Вот Милка, когда собиралась замуж…

Я даже обиделась, заподозренная в разработке военной операции. — Я ничего не придумывала, и никакая я не своя, если работаю там без году неделю.

— Ну это мы посмотрим, — пообещала вконец распоясавшаяся подруга.

— Я ничего не хочу, никаких салонов вообще, ни своих, ни чужих. — У меня начали окончательно сдавать нервы.

— Тогда выбирай — или мы тебя несем в ЗАГС в твоей любимой коробочке с ба-а-альшим розовым бантом или, скажем, в кружевном мешке. А еще можно чадру напялить, тоже хорошо. Но тебе ведь придется там всякие вещи говорить, типа, что ты согласна быть этому своему подругой в горе и радости и еще руками шевелить — обмен кольцами и всё такое. Потом еще поцеловаться. Из мешка все это делать будет трудно, так что решай. А вот жалко, — тут у Люшки заблестели глаза, — что у нас нельзя жениться по доверенности, как за границей. Я бы, так и быть, пострадала за тебя. Уж я бы там показала… — ее явно занесло, и Люшка предусмотрительно замолчала.

— Люшь, а давай ты за него пойдешь. Честное слово, я бы только обрадовалась. — На какой-то сумасшедший миг мне показалось, что такое и правда возможно. Люшка перестала орать и размахивать руками и, серьезно посмотрев на меня, сказала совершенно нормальным голосом:

— Но он тебя выбрал, а не меня. И потом, Семён, для тебя это отличный выход. Ну вот что бы ты стала делать дальше, а? Полы мыть или селедкой в ларьке торговать? Так куда тебе, ты же у нас эта, как там твой говорит, чика… — тут Люшка все-таки не выдержала и фыркнула, но я совершенно не обиделась, потому что и в самом деле чувствовала себя полной абсолютной чикой. И ведь Он меня полюбил, разве нет?


Куда ты лезешь, дурочка? Да у него таких соплюшек пруд пруди, ты уже пятая… Так, кажется, сказал голос в трубке? Я знала, всегда знала, что эта пластмассовая сволочь, телефон, меня ненавидит и никогда не скажет мне ничего хорошего, но все-таки подошла и взяла трубку, чтобы в очередной раз попасться.

— А вы кто? А вы что? — это всё, что я смогла проблеять в ответ.

Нет, голос не должен был так вот со мной поступать, он должен был все объяснить, тем более я готова была слушать. Само собой, эта тварь больше не заквакала, и я напрасно кружила рядом, готовая вопреки всему снова схватить трубку. Я, кажется, где-то такое видела: вот героиня, прекрасная даже в своем смятении, мечется по своему прекрасному дому, а в другом кадре — коварная соперница, или нет, кто-то таинственный плетёт свою паутину… Вот только Арсений Петрович, даже со своей точно приклеенной бородкой, в этот сценарий вписываться не хотел. Но я готова была закрыть на это глаза — а вдруг женщина могла сообщить мне что-то такое, что позволило бы мне запереться в своей комнате и все поломать, то есть все то, что он затеял.

Люшка… нет, она даже не захотела толком меня выслушать.

— А чё это ты должна обращать внимание на какую-то стерву? Да ты, Сенька, у нас совсем чиканутая. Обозлённая баба, которую он бросил, теперь бесится. Так пускай, наплевать и растереть. И чё в этом такого? Ты же не думала, что он как и ты, всё это время в соседней коробке сидел, тебя ждал (вот дались ей эти коробки). Он дядька интересный, толк в бабах знает, тебя вон раз, и разглядел. Слушай, а может это Наташка, а? А ведь она очень даже может, гадина такая. Эх, если бы точно знать, можно было бы на нее накапать — вдруг бы он ее выпер с работы…

Люшка уже было мечтательно закатила глаза, кажется, совсем позабыв о главной теме, но все-таки опомнилась и поспешила меня "утешить":

— Не бери в голову, таких звонков, может быть, еще много будет. Пятая, десятая… ну и что? Мы же не знаем, на что он способен.

Вот в этом и было всё дело, мы не знали. И звонок оставил противное ощущение. И голос… я ему почему-то поверила, а может, мне просто хотелось верить. И неужели в самом деле пятая?

— Ты лучше вот о чём подумай, ну про это самое, про первую брачную ночь. Уж на это он сподвигнется.

Подругу эта тема очень волновала и, пожалуй, раздражала. Может, он больной? Тогда че женится, хотя, потом разберемся… А я разбираться не хотела, с моей точки зрения, это был главный, а может быть, и единственный плюс в моем женихе.

Люшка уже который раз пыталась завести свою шарманку, но я ничего не хотела слышать, даже от неё, хотя прекрасно понимала, что уж это-то верх глупости. Люшка тоже так считала, только на свой лад.

— Не дергайся, а слушай меня. Ты главное, перед этим делом побольше выпей, тогда будет порядок. Так все делают. А тогда уже тебе будет на всё наплевать.

— Меня стошнит, — завопила я, — прямо сейчас.

— А щас-то чего? А тогда очень может, а чтобы не стошнило, я и говорю, выпей побольше…

Накануне свадьбы я совершенно не могла уснуть. Господи, ну сделай так, чтобы утром ничего не произошло! Ну бывает же так, жених вдруг подумает — ба, да что это я делаю, да зачем мне всё это надо? И я не расстроюсь, ни капельки не расстроюсь!

И платье… Оно висело поникшей розовой тряпочкой на стуле и совсем не выглядело торжественным. Ну не пришлось ему побывать на выпускном вечере, так и свадьбу можно пропустить. Потом я обязательно найду повод, чтобы его надеть, я клянусь. Платье, между прочим, тоже не возражало против такого поворота дел, я это чувствовала.

Люшка бушевала как заправский тайфун, когда узнала, что я собираюсь надеть именно этот наряд. Она-то думала, она-то надеялась, да что же он так жлобится! Я даже заступилась за Арнольда — он не жлобится, он предлагал деньги, честное слово! Я сама настояла, я сама так захотела. Имею я право хоть на чем-то настоять?

Георг, подумав, запрыгнул, было, на стул и совершенно непочтительно попытался устроиться среди розовых оборок. А я и не собиралась возражать. Интересно, испорченный наряд может быть поводом для отмены свадьбы? Георг такую ответственность на себя взваливать не захотел и через минуту спрыгнул с таким звуком, будто упал мешок средних размеров, ещё через пять минут мешок мирно спал, придавив мне ноги. А я так и не смогла заснуть.

Кукла сидела лицом к окну и тоже смотрела в темноту. Я так и не решилась засунуть ее куда-нибудь с глаз долой — уж лучше пусть будет на виду, а то я невесть что насочиняю. По крайней мере, я очень подозревала, что в любой момент она может обернуться и озарить меня сияющим взглядом, почти как прожектор. Может, опять сунуть ее в шкаф к Полковнику? Он, дав свое высочайшее разрешение на брак, снова исчез. И это в такое-то время! "Слинял от греха подальше", как-то странно объяснила его отсутствие Люшка. Козетта и та, между прочим, утёрла мне нос. Она надавала пощёчин Генри и объявила, что уезжает в неизвестном направлении — вот вам и малохольная. Одним словом, утром я встала с больной головой.

Подружка невесты, похоже, ночевала под дверью, потому что едва я успела принять душ и почистить зубы, как она была тут как тут. В первую секунду, увидев в дверях подругу, я отшатнулась, придушено пискнув. В поднятой вверх руке Люшка держала огромный чёрный мешок. Что это? Зачем?! Сотрудница похоронной компании, не сводя с меня гипнотизирующего взгляда, длинным бесцеремонным звонком позвонила в соседнюю дверь и рявкнула, не дожидаясь ответа: "Выходи, подлый трус"!

Лёвчик появился минут через десять, и вид у него был не многим лучше моего. Тоже трещит голова, сразу же определила я.

— Немедленно измени морду лица, — уже через секунду скомандовала ему подруженька.

— Ты сначала на свою взгляни внимательно, — огрызнулся Лёвчик. Ничего не скажешь, знаменательный денёк начинался так, как надо.

— Я-то в порядке. А вот ты… Семён, можно сказать, жить начинает, а он тут корчит из себя принца Чарльза. Ты бы ещё с траурным венком припёрся. Не смей портить нам праздник!

Нам! Праздник! Именно поэтому она заявилась с чёрным мешком?

Люшка с громким треском рванула на мешке молнию, и я зажмурилась. Из чёрного нутра хлынула сверкающая алая кровь, тьфу, то есть ткань… И через секунду подруга любовно встряхивала нечто невозможно яркое, усыпанное серебристыми блестками.