Мы, почти обнюхивая каждый угол, дошли до двери, которая грозила многообещающей надписью: "Не входи! Убьет!". На самом деле там хранились всякие хозяйственные принадлежности, и убить могла разве что швабра, попав входящему черенком по лбу. На своего провожатого я старалась не смотреть, и его терпение когда-нибудь кончится. Да и Люшка напоминала закипающий чайник — того и гляди засвистит.

Вот сейчас я нырну в эту комнату, закроюсь изнутри, и пусть меня там и в самом деле убьет, а эти пусть тут бегают, а я буду как Володя Шарапов из классного фильма, а они как волки позорные… Я включила свет, тупо оглядела полки. Уфф! Ключи лежали у входа на самом видном месте. Ну я-то, тупица, про них забыла, а куда смотрела Люшка, когда пришла на работу? Конечно, я была виновата, но как же мне захотелось прибить подругу!

Я вручила ключи группе сопровождения и очень тихо спросила, могу ли я уйти.

— Да я тебя отвезу, вот только ключи Наталье Андреевне передам. А ты к ней зайди, она велела, — это уже было сказано Люшке.

У меня засосало под ложечкой. Всё было ясно, сейчас Люшу из-за меня выгонят. А она так старалась, надеялась, красилась, так готовилась к судьбоносной встрече. Ждать я никого не собиралась — у нас, униженных и оскорбленных тоже есть своя гордость, хватит с меня! Когда парень с Люшкой исчезли из виду, и ринулась к выходу.

И почему, спрашивается, все двери в учреждениях обязательно должны выглядеть одинаково? Лично я красила бы входную-выходную в какой-нибудь другой цвет — красный, синий или зеленый. Специально для тех, кто способен заблудиться в трех соснах или плохо ориентируется в пространстве, или ходит без очков, или очень нервничает. Я все-таки взяла себя в руки и почти бегом устремилась по коридору… Человек возник передо мной совершенно внезапно, и я носом врезалась во что-то твердое и шершавое.


Я и не знала, что у меня такой паршивый нос, то есть чуть что, и из него сразу начинает течь кровь, причем в каких-то ненормальных количествах. Да еще ко всему прочему из глаз хлынули слезы, и стало совершенно ничего не видно. Дядька будто клещами взял меня за локоть и поволок куда-то. Кажется, в противоположную от входа сторону.

Самым худшим из всего случившегося оказалось то, что он притащил меня прямёхонько в кабинет все той же Натальи-как-там-ее… Я начала поспешно вытирать слёзы — еще не хватало раскисать на глазах у этой мегеры, хватит с неё моего расплющенного носа. Ладно хоть Люшки и парня в кабинете уже не было. А мегера-то как выскочит из-за стола, как выпрыгнет, и прямиком к тому, кто меня к ней приволок.

— Аркадий Петрович, у вас кровь!

Я хрюкнула разбитым носом и посмотрела на мужчину — как, и у него тоже?

Кошмар! Белоснежная рубашка на груди у господина была вся в темных пятнах. При этом он вытащил из кармана носовой платок, которого у меня отродясь не бывало, и протянул мне, повторив мегерины слова: "У вас кровь…". Я взяла платок, чего уж там, и прижала к своему пораженному органу. Теперь скорее домой! Но дядька приказал: "Сядьте!" и снова сжал мою руку, усаживая в мегерино кресло. Её это дело возмутило, хоть она ничего и не сказала. При этом Мегера Натальевна рвалась оказать помощь, но не мне, конечно, а дядькиной рубашке. Она сжимала в руках стакан с водой и носовой платок, ее личный, и всё порывалась кинуться со всем этим делом господину на грудь.

— Аркадий Петрович, это нужно немедленно замыть, иначе останутся пятна!

Но Аркадия Петровича такая перспектива вроде не испугала, и он велел:

— Вы лучше девушке компресс сделайте, пока она у нас тут кровью не истекла. — И они оба посмотрели на меня, причем сестра милосердия с явным возмущением.

Естественно, я не имела права истекать кровью у неё в кабинете, на её рабочем месте, да я этого делать и не собиралась. Я собиралась встать и уйти. Но мегера послушно подошла и налепила мне на переносицу свой мокрый платок. Я чувствовала, что с гораздо большим удовольствием она меня этим платком удавила бы, но… Мегера холодным голосом отдавала команды: голову выше, не дергайся! и я, стиснув зубы, подчинилась.

Потом, к счастью, мадам оставила меня в покое, и они заговорили о каких-то своих делах. Я сняла со своей физиономии кружевной компресс и, положив его на край стола, осторожно выбралась из кресла — посидела, пора и честь знать. "Ну я пойду", — сказала я в дядькин испорченный платок гнусавым голосом.

Мужчина промолчал, а мегера вообще даже бровью не повела — её спасательная миссия закончилась. Я поняла, что мне позволено удалиться, и можно тихонько вынести с поля боя свой распухший нос, какой ни наесть, а он у меня один. Мы с ним благополучно выбрались из кабинета и осторожно пошли по коридору, понимая, что второго столкновения нам уже, пожалуй, не пережить.

Я сделала лишь несколько шагов, когда дверь за моей спиной открылась, и стало ясно, что господин, отдав на ходу какие-то распоряжения, пошел за мной следом. Я почти размазалась по стене, уступая ему дорогу, но не тут-то было. Он тоже притормозил, вроде бы пропуская меня вперёд, мол, только после вас. Это он меня контролирует — догадалась я — хочет убедиться, что я выберусь отсюда по крайней мере живой и не создам им проблем. Наплевав на чувство самосохранения, я ринулась прочь, прижимая к носу испачканный платок одной рукой и выставив вперед другую. Именно так я и пронеслась мимо удивленного охранника и тех, кто там еще попался на моем пути — с простёртой вперёд дланью, указывая путь себе и следовавшему по пятам товарищу. Да-да, он тоже прибавил скорость и сидел у меня на хвосте.

За дверями Аркадий э…., не важно, в который уже раз ухватился за мою руку и в который раз скомандовал:

— Не надо так спешить!

— У меня автобус, — прогнусавила я, и в который раз пожалела, что не умею коротко и ясно, как Люшка, сказать: отвали!

И вот поэтому дядька теперь буксировал меня опять же куда угодно, но только не к автобусной остановке. А я вспомнила, как всегда "кстати", своего друга Мики, который, не желая идти домой с прогулки, ложился на брюхо, и хозяин тащил его за ошейник как мешок с картошкой. Я вот тоже так однажды поступила, и Федора не смогла сдвинуть меня с места. Может, мне и сейчас проделать похожий фокус: завалиться на здоровый бок? Но тогда на мне уж точно не останется ни одного живого места…

Пока я лихорадочно примеривалась, решиться или нет, мы подошли к тёмной машине и остановились. Точнее, остановился мой провожатый и, не отпуская моей руки, попытался меня мягко, но настойчиво в эту машину запихнуть. Нет, я не мешок с картошкой, я овца, приготовленная к закланию, я и проблеяла очень похоже:

— Мне надо домой, я с вами никуда не поеду!

— Ёшкин кот! Так это опять та самая! — вдруг подал голос водитель, которого я только сейчас и заметила. Вот уж точно, она самая, только кота нет. А это, значит, как раз и есть та компания, которая принялась за меня неделю назад, а сегодня поставила в этом деле жирную точку, причем на моем лице.

— Гена! — рявкнул мужчина и, воспользовавшись моим замешательством, втолкнул в машину. — Девушка сейчас назовёт адрес, и ты нас отвезёшь.

Кого это нас? На фиг они мне сдались? Я молчала, затравленно глядя на усевшегося рядом дядьку. Среди бела дня запихивают в машину, командуют…

— Так куда ехать-то? — более миролюбивым тоном спросил водитель. Ладно, я обреченно назвала адрес, и мы поехали.

— Ну, конечно же вспомнили… — голос моего соседа прямо сочился довольством. — Я вас почти сразу узнал. Да… получается, что я приношу вам одни проблемы, но ничего, мы это обязательно исправим.

Он меня, видите ли, узнал. И что я должна была помнить — бампер его машины? Только его я и разглядела более менее отчетливо, и темное пятно без лица… Хотя голос мне точно показался знакомым. Я и теперь знала про мужчину, сидевшего рядом, только то, что он с бородкой, седой и сильно загорелый. Можно подумать, что в их офисе светит персональное африканское солнце. Да, а еще то, что он на ощупь будто сделан из камня. Если, конечно, носом можно что-то ощупывать.

Зато теперь мне стало кое-что понятно: вначале этот господин набил мне своей машиной синяк на ноге, потом грудью расквасил нос, а теперь решил как-то оправдаться. Хотя, если разобраться, я тоже во всём этом сыграла не последнюю роль, если не главную. Но уж синяки, которые у меня непременно останутся на руках, я могла смело отнести исключительно на его счёт.

Вообще-то я совершенно не хотела, чтобы он поднимался со мной в квартиру. Я искренне считала что, доставив меня до подъезда, мой провожатый полностью искупил свою вину, даже, можно сказать, перевыполнил план. Но не тут-то было, он попытался снова ухватить меня за руку, когда помогал вылезти из машины. Видимо, это означало "подать даме руку", но вся штука заключалась в том, что конечности у дамы почти отказались работать, причем, все четыре разом. Я приложила сверхусилие, чтобы вылезти из машины самостоятельно, а не дать вытащить себя точно куль.

Потом я безо всяких терзаний нарушила одно из основных табу Полковника, то есть поехала в лифте да еще с мужчиной, да еще и не знакомым. Просто все мои ушибы, старые и только что приобретённые начали хором подвывать и скулить. Это, наверное, потому, что я слишком вжилась в образ жертвы, решила я.

Заветная цель была рядом, я начала медленно копаться в своей сумке, ожидая, когда же, наконец, мой благодетель откланяется и уйдет. Ну же, миссия по доставке "ценного груза" — не кантовать, не бросать — была выполнена, уже пора бы ему возвращаться восвояси. А я уж тут как-нибудь сама. Но нельзя же было рыться в сумке до вечера, и мне пришлось открыть дверь.

Непрошенный гость, как его, Арсений вроде бы… безо всяких церемоний прошёл в квартиру, хотя его никто не приглашал. Так, кто сейчас выйдет ему навстречу: Георг? А может, сам Полковник? Полковник, дорогой, любимый, выйди, пожалуйста, и выпроводи этого чужого дядьку! Как же, держи карман шире. Вот если бы он тут был сто лет не нужен, то сразу бы вылез и демонстративно продефилировал на своих кривых ножках: а кто это у нас здесь шляется? А когда нужен… Кстати, о кривых ножках… Георга тоже не было, никто до сих пор не затянул свою боевую песню.