— Ну если вы меня подставите, если что-то вытворите, то всё, Галошко, учти…, - я почти рычала, и притворяться не надо было. — Я тогда Наталье Петровне сама позвоню…

Теперь девчонка смотрела на меня с опаской, позабыв про свою крутизну. И Люшка, кажется, тоже что-то поняла, еще бы, по фамилии я называла её только в особых случаях.

— Да не боись, мы только сходим сегодня в одно место и всё. Ты же меня знаешь, Семён. Ничего такого, просто у Таньки мать строгая, вечно её пасёт.

— И правильно делает, — сказала я, презрительно глядя на Таньку. Танька только шмыгнула носом и сказала подруге: "Ну пошли уже".

— Я зайду завтра, — пообещала Люшка в дверях, а я промолчала.

Назавтра она на самом деле явилась, хотя я уже никого и не ждала. Я пропустила подругу на кухню, даже не стала ничего ей накладывать, пусть сама себя обслуживает. Люшка и обслужила, подмела чуть не все, что я приготовила на два дня. Судя по всему, в "одном месте" их с Танькой не очень-то кормили. При этом Люшка закатывала глаза и сопровождала каждую ложку невнятными выкриками вроде "вкуснотища", "красотища" и так далее. В общем, подлизывалась, как могла.

— Чай с пирогами будешь? — сурово спросила я.

Люшка с несчастным видом вздохнула и потрогала свой тощий живот, прикидывала, влезут ли пироги.

— Семён, ты эта… ну не злись…

Ага, значит, пироги не влезут.

— Короче, все нормально, Танька в порядке. И мать ее в порядке.

— Люшь, ты меня больше ни о чем таком не проси, никогда. Обманывать мать это последнее дело.

— Всё, всё, замётано! — с облегчением завопила подруга. — Пироги-то давай, можно без чая.

Часть 2

Я стояла перед часами и смотрела на свое отражение. Фигура в стекле виднелась престранная: головы на плечах не было, потому что не поместилась, зато вполне полноценная голова имелась на уровне коленей. На самом деле она принадлежала Лёвчику, который ползал у моих ног. Бедный рыцарь ползал у моих ног и что делал? Молил о любви, то есть издавал довольно странные звуки — что-то среднее между мычанием и бульканьем. Боже мой, ну зачем мне такой поклонник? И, откровенно говоря, с какой точки зрения на эту сцену не посмотри, она выглядела просто смешно. В этот день куранты показывали комедию, и амур едва не надорвал животик.

Я со вздохом посмотрела на всамделишнего Лёвчика, а не на того, что отражался в стекле. Он сосредоточенно ползал вокруг меня, а я изображала гусеницу, замотанную в розовый (фу…) кусок ткани. Нет, ну зачем я поддалась на уговоры, что это мне к лицу? Лёвчик вдумчиво драпировал розовую тряпку на моей талии или, по крайней мере, на том месте, которое он решил считать таковым. Даже с набитым булавками ртом он пытался комментировать свои действия: тут у нас бувэт сквадошка, а тут отсташим… То есть Лёвчик наивно рассчитывал, что из созданного им кокона все-таки вылупится прекрасная бабочка в моем исполнении, и самозабвенно вонзал мне в бок очередную булавку.

— Какие еще, блин, складочки? Оно будет её жутко жопить, неужели не ясно?

Конечно, это сказал кто-то, кого совершенно не было видно в стекле часов. Потому что Люшка сидела в излюбленной позе на моей кровати. А я, между прочим, наотрез отказалась делать примерку перед огромным допотопным трюмо, которое во всех деталях отражало чуть ли не половину Бабтониной квартиры. А всё почему? Да потому что уж в нем мне точно пришлось бы лицезреть свои прелести во всей красе и объеме. Вот часы, это было как раз то, что надо. Особенно, если Люшка не лезет со своими комментариями. И теперь, даже не глядя на неё, я точно знала, какую физиономию она скорчила в этот момент.

Лёвчик тоже знал, поэтому даже не посмотрел в её сторону и ответил вроде бы не Люшке, а мне, чтобы успокоить:

— А это как скгоить…Кгой гефает фсё.

Еще бы, он у нас уже год учился "на портного", как неизменно говорила Бабтоня, неизменно вызывая на Лёвином лице гримасу недовольства.

— Ну да, ну да, он у нас учится на этого, ну как его, на Диора, — ехидничала Люшка. Её иронию, между прочим, Лёвчик принципиально не замечал, потому что да, он учился на Диора.

— И цвет, не, ну надо было придумать такой гнусный цвет, прямо розовый-розовый… — это тоже сказала Люшка.

Вот здесь она попала в самую точку, я тоже считала, что в розовом буду выглядеть полной дурой, или точнее, толстой дурой. Эдакий ходячий тамбовский окорок (и откуда вдруг взялось это сравнение?), или все три поросенка в одном флаконе.

Лёвчик методично вытащил изо рта все булавки, все-таки Люшка его достала.

— У Ксении, между пгочим, великолепный цвет лица, и кожа, и волосы, и…

— И все равно оно будет Сеньку жопить.

Я, кстати, иногда задумывалась, а есть ли среди нас троих хоть один совершенно нормальный человек? И мне надоело, что эти двое разговаривали так, будто я была лишь бессловесным манекеном.

— Да хватит уже вам. Что бы у нас не получилось, это в любом случае будет ручная работа. Да, Лёвчик?

На самом деле я пыталась внушить это прежде всего самой себе. Естественно, Лёвчик, почти лежа на полу, выразил свое полное согласие. Точь-в-точь морской тюлень, получивший порцию рыбки. Эх, мне бы его уверенность…

Люшку, оседлавшую любимого конька, остановить было куда сложнее.

— Не, Семён, ты врубись, ну куда ты в этом платьице выйдешь, а? Ну хорошо, попрешься ты в нем на вечер и чё? А я тебе сразу скажу — будешь стенку подпирать, потому что танцевать там не с кем. Ваши уроды сразу, поди, в сортире пить засядут… И ты в таком наряде подпираешь стенку, это умора!

Да, Люшка умеет все испортить даже одним единственным словом, а она этим количеством никогда не ограничивалась. И самое обидное заключалось как раз в том, что подруга была абсолютно права. Хотя, с ее слов получалось, что если я не буду танцевать на выпускном балу, то только из-за отсутствия достойных кавалеров. Это уже лучше. Потому что на самом деле я бы проторчала у стены, будь зал до отказа набит голливудскими красавчиками.

Левчик мог, конечно, до изнеможения корчить из себя добрую фею, но героиня ему попалась явно из какой-то другой сказки. Да, и туфелька, между прочим, имелась, та самая, сорокового размера, я как-то так и не решилась ее выкинуть, а Люшка про нее больше не вспоминала. Хотя чему тут было удивляться? Я могла стать героиней только какой-нибудь сумасшедшей сказочки — "упала туфелька с ноги Золушки и пришибла принца…".

Но Люшкины ядовитые замечания все же делали свое дело, и я теперь намеревалась "переться" в платье ручной работы лишь на торжественную часть. А подруженьке всё было мало.

— Слушай, Семён, старый хрен мог бы уж раскошелиться на что-то поприличнее, ну в смысле более подходящее к случаю, все же дочка школу заканчивет.

Может быть и мог бы, но просить деньги у Полковника "на дополнительные траты"? Я и так на зубок знала все его финансовые доклады о доходах и расходах, и усекла в них главную мысль — основной расходной статьей являлась именно я.

Одно унижение мне уже пришлось пережить, когда подошла, нет, припорхнула Ленка Зорина с вопросом, буду ли я сдавать деньги на банкет? Да я чуть не рухнула на месте, когда услышала сумму. Меня Полковник после такого вечера сослал бы на галеры отрабатывать долг, причем пожизненно. Ну и в воспитательных целях, конечно. Чтобы знала, что именно нужно в этой жизни ценить. Поэтому вместо галер я выбрала больную бабушку, естественно, в дальней деревне.

— Значит, я тебя вычеркиваю, — легко сказала Ленка. И вычеркнула — рраз! И Денисовой нет.

И Люшка была сто раз права, ну зачем вычеркнутой выпускное платье? Да еще гнусного розового цвета, да которое еще будет жопить. Ну не могла я ей признаться, что все-таки жду какого-то "вдруг". Имею я право хотя бы на один единственный шанс?

Мама? Я и сама не заметила, когда перестала ее ждать. Почти. Из очень редких "приветов издалека" я знала, что мама с мужем куда-то снова переехали — новое место и новый муж, но название страны для меня уже не имело никакого значения — тысячей километров ближе или дальше, какая разница? Я и редкие открытки хранить перестала. Не выбрасывала, конечно, но они сами как-то потихоньку прятались с моих глаз долой. Та, первая, с наивным пряничным домиком, так и осталась лежать в одиночестве, и в ней было сказано всё. И я тоже научилась писать на открытках коротко: "дорогая мама, у меня все хорошо…". Вот и замечательно, что мама не ждала от меня никаких таких новостей, потому что ну что я могла ей написать? Про то, что меня в очередной раз откуда-то вычеркнули?

Хотя было и другое, ведь бубнил Лёвчик что-то там про кожу и волосы. С одной стороны, Лёвчик разбирался в некоторых вещах получше нас с Люшей, с другой — я подозревала, что это розовое нечто он шьет как бы не совсем для меня. У Лёвчика в комнате сидели на столе три куклы Барби. Люшка знала только про одну, ту, что перекочевала к нему от меня, и то закатывала глаза и говорила замогильным голосом: "Вот где дурдо-ом!". Я в такие моменты тревожно смотрела на нее и думала — а вдруг и вправду дурдом? Ведь это передо мной Лёвчик, слегка потрясая зажатой в руке очередной мисс Совершенство, назидательно вещал, что вот где идеал женской кгасоты.

Я на ценителя совершенно не обижалась, тем более что с некоторых пор стала подозревать, что каким-то немыслимым образом затесалась в эту кукольную компанию. Да-да, я стала для Лёвчика как бы еще одной куклой, правда менее совершенной, чем заморские красотки. Но то обстоятельство, что я умела не только открывать-закрывать глаза, но и двигаться, было в его глазах большим плюсом. А моим главным недостатком, как мне кажется, он считал мою способность разговаривать, то есть вопить басом, что я ненавижу оборки и воланы. Вот если бы я лишь таращила ясные глазки, вертелась перед зеркалом и улыбалась, как его кгошки, то могла бы стать любимой Барби.