— Вот так гости, а подарки-то, подарки как же!

И Бабтоня стала смешно вращать своим единственным глазом: "Батюшки светы, стыдоба какая"!

Мне было смешно смотреть, как Лёвчик, уронив со звоном ложку, кинулся куда-то, а тетя засеменила в прихожую. Надо же, еще и подарки!

И вот, Лёвчик, порозовев как девица, положил передо мной какой-то футляр.

— Ну кто же так вручает девушке подарок, — тут же прокомментировала Бабтоня, — шлепнул на стол — нате вам…

Она правильно сказала, потому что я как раз только что решила быть именно девушкой — взрослой и… ну, хотелось бы еще быть немного загадочной, но моя пылающая всеми цветами радуги физиономия к этому никак не располагала. Да и какие во мне могут быть загадки, это уж я так, поддалась праздничному настроению.

— Ну поздгавляю, конечно, желаю здоговоья… — пробубнил Лёвчик и покраснел еще сильнее. Ну то-то же. Эх, я бы как раз в этом месте могла чуть снисходительно улыбнуться, но чертовы синяки не позволили. А в футлярчике лежали изящные маленькие ножницы в виде летящей птицы, наперсток и еще какие-то не совсем понятные штучки.

— Это еще в Гегмании сделано, стагинная габота, — начал было объяснять Лёвчик, но Бабтоня едва заметно шлепнула его по руке, и он послушно замолчал.

Я уже как-то и сама догадалась, что подарок не куплен в ближайшей галантерее, и что выбирался он именно для меня, и кому другому, может, и не подарили бы, пожалели, а мне вот не пожалели. Совершенно не к месту я обо всем этом подумала и чуть ли не собралась плакать. Почему-то слово "спасибо" в эту минуту совершенно ничего не значило, а никакие другие слова в голову никак не приходили.

Ладно, зато оказалось, что можно запросто поцеловать Бабтоню в щеку, вкусно пахнущую чем-то сладким. И никто из присутствующих не догадался, что стал свидетелем редчайшего случая — я кого-то целую… Конечно, я была совершенно уверена, что целовала когда-то маму, а как же иначе, да я наверняка целовала ее сто раз в день. Вот только ни одного из этих ста раз я совершенно не помнила. Слепая, толстая, да еще и беспамятная.

Между прочим, Лёвчик как-то мне говорил, что есть такая болезнь — Альцгеймера. Это когда человек теряет память. Жаль, он в подробностях не знал ее симптомов, потому что я даже заволновалась немного: не в этом ли всё дело? Может, у меня была её редкая форма: я забыла какие-то куски своей жизни, будто вырвала из книги страницы. А мне хотелось эти страницы прочесть.

Но это я немного отвлеклась, в те минуты ни о какой болезни думать не хотелось. Я очень рьяно выражала свою благодарность и едва не забыла про тетю Валю. Да она и сидела тихо-тихо и смотрела на нас с чуть отрешенным выражением на лице, а на коленях у нее лежала красивая коробка, перевязанная розовым бантом.

Вот тут с моими бедными мозгами в очередной раз что-то случилось. То есть их снова заклинило. Я, как завороженная, уставилась на коробку и в голове стучала лишь одна мысль — это от мамы… Именно так и должен был выглядеть её подарок, тот самый, который я всё никак не могла вспомнить. Точно! И мне не шестнадцать, а только шесть. И под прозрачной крышкой таинственно улыбается прекрасная кукла — наконец-то я получила свою мечту. Вот только было непонятно, что там сбивчиво объясняет тетя Валя.

— Это от нас всех: от меня, Толи, мальчиков. Мы думали-думали, сомневались, все-таки уже шестнадцать, уже девушка. А потом решили: ну пусть будет это. Ты же так любишь кукол, целыми днями этим занимаешься…

Тетя Валя хотела что-то еще добавить, даже сделала вдох поглубже, но осеклась и ничего больше говорить не стала. И правильно.

Да-да, вот именно. Это ОНИ думали, а не мама. И мне уже шестнадцать, и правильно говорит Полковник про моё несерьёзное отношение к жизни. Я со спокойным любопытством заглянула под огромный бант, и в ответ на мое движение спящая красавица взглянула на меня огромными синими глазами.

— Ксюшенька, да ты сними бантик, достань куколку! — ну всё, тетя Валя пришла в себя. — Вот, у нее и глазки синие как у тебя, и волосы можно расчесывать и даже мыть, — моей тетушке впору в рекламе работать. — Это Барби. За ними так гоняются…

Хотя тетя говорила небрежным тоном, было ясно, что она ужасно гордится подарком. А еще я вдруг подумала, что ей было бы очень неплохо иметь дочку, может даже такую как я. Может, она тогда бы и "мальчиков" своих меньше доставала. И я снова чмокнула, теперь уже тетю. Оказалось, что это не так уж и трудно — коснуться губами лица другого человека. Тетя сияла, она была очень довольна. Я тоже.

Лёвчик помог мне распаковать коробку, и я наконец взяла в руки хрупкую красавицу с роскошными волосами. Надо же, на миниатюрных ножках матово блестели нарядные туфельки, были обозначены даже ноготки на крошечных ручках. Голова Лёвчика лежала у меня на плече, и сопел он прямо мне в ухо. Я не могла видеть лица моего товарища, но и так было ясно — он впал в транс. Ну что же, не у одной меня был непорядок с мозгами, но я-то хоть упала и ушиблась… И я не стала сгонять Лёвчикову голову. Подумать только — за один день два поцелуя в щеку и одна посторонняя голова на моем плече, хотя бы и такая! Своя собственная в счет не шла. Я решила все эти достижения занести в общий итог прожитой жизни. Жаль только, что Полковнику его не предъявишь.

Между прочим, Полковник тоже не остался от описанных событий в стороне, видно, тетя Валя постаралась. Позже он вручил, правильнее сказать, положил свой подарок на стол, но не молча, как обычно. Видно, решил, что настала пора сопроводить подношение инструкцией. Вот Полковник и объяснил мне, что в своей жизни я не должна рассчитывать на разные глупости. Мне, может быть, нужны всякие там тряпки? Меха? Побрякушки там всякие? Всё в жизни нужно зарабатывать своим трудом и не гнаться за мишурой и дребеденью.

Вначале я подумала, что Полковник решил, будто именно в погоне за перечисленной выше ерундой я и заработала свои синяки, а потом мне в голову закралась другая мысль — а не отчитывает ли он, таким образом, маму, задним числом, так сказать. И в моем лице. Дурак! Старый нудный дурак! И я завопила:

— Да мне ничего от тебя не нужно! Ни-че-го! Я лучше буду вечно таскать эти чертовы обноски, чем хоть что-то возьму от тебя! И можешь засунуть свои меха и драгоценности в… мусорное ведро!

Конечно, я не стала ждать, чем мне ответит Полковник, и ринулась к себе. И наступила на Георга, который наблюдал всю сцену из-за угла. Тут мы заорали с ним дуэтом и этим, видимо, вогнали Полковника в оцепенение, потому что когда мы у себя в комнате зализывали раны, в основном душевные, его не было слышно. Вот правильно Георг делал, что даже близко не подходил к Полковнику и за всеми его передвижениями наблюдал исключительно из укрытия. Умница! И мне, идиотке, нужно поступать только так. Теперь лишь из-за моей неосторожности испорчен день и пострадал безвинный Георг.

Выходить на улицу я пока не могла, ведь всем на свете историю про дверь не расскажешь. Полковник тоже торчал дома, и наши с Георгом нечастые походы на кухню превратились в военные вылазки, полные опасности.

Георг, верный своему правилу, тоже не выходил на улицу и жирел прямо на глазах. То есть он грозился разрастись до размеров среднего поросенка. Когда Полковник, не смотря на все наши меры предосторожности, все-таки застукал нас на кухне, то уставился взглядом василиска уже не на меня, а на бедного Георга. А тот стоял, еще больше раздувшись и напыжившись, и нервно охаживал себя по толстым бокам пушистым хвостом. Зато он в этот момент совершенно не походил на свинью, он смахивал на тигра-альбиноса средних размеров. Я не без труда подняла его на руки и поволокла в светелку, зачем искушать судьбу. Ничего, сказала я Георгу, когда опасность миновала, мы ему отомстим, вот посмотришь.

И мы отомстили. Я сшила маленького Полковника. Он был вполне спесивый и важный, но совершенно не тянул на большой чин, то есть был так себе, для домашнего употребления. Георг обнюхал куклу и презрительно отвернулся, он меня прекрасно понял. Мы назвали новичка Воякой, ну не звать же его настоящим именем.

Вояка таращил круглые маленькие глазки и топорщил жесткие усы, их я пришила для маскировки, и в этом он был скорее копией Георга. Естественно я не стала обряжать Вояку в папаху и Мундир, я же не самоубийца. Наш герой носил ботфорты и зеленый камзольчик, а треуголка не скрывала огромных ушей, напоминавших воронки. Еще он сжимал в руке сабельку, но это так, для пущей важности, на самом деле сабелька из фольги никого не могла напугать. Жирафа надменно поднимала брови — а это что еще за старый хрен? Златовласка была спокойна и невозмутима. Эдак она могла бы назвать Вояку папенькой, если бы захотела. В общем, главным во всей этой компании был Георг, он иногда поглядывал на Воякины усы и презрительно дергал хвостом. А что я ему говорила?

Настоящий Полковник отбыл в очередной раз в неизвестном направлении, и всё стало просто замечательно. Теперь не было необходимости ходить по вечерам к Бабтоне смотреть телевизор, потому что это я предпочитала делать в одиночестве.

Особенно меня раздражал Лёвчик, который в самые ответственные моменты хрустел каким-нибудь сухариком или сушкой. Вот героиня поднимает навстречу любимому лицо для поцелуя, а тут — хрусть, хрусть… Я в гневе косилась на соседа, но он интенсивно жевал, не сводя глаз с экрана. Нет, все-таки он жутко толстокожий! И вообще, Бабтоня обожала сериалы, а я не очень. Все героини в них были похожи на диковинных птиц, и у меня никак не получалось представить себя на их месте. С Красоткой, к примеру, тоже было ох не просто, но я кое-как с этой проблемой справлялась. Если мне месяц посидеть на одной воде, а потом сделать пластическую операцию, то…

Кроме телевизора у меня было еще кое-что. Бинокль. Ясно, что в него предполагалось осматривать морские просторы или суровые ущелья, как это иногда происходило в кино. Непонятно, что именно мог разглядывать с его помощью Полковник, поскольку нигде поблизости не было ни гор, ни морей. Лично я рассматривала в бинокль окна в домах напротив. А что другое могла делать в свободное время дочь разведчицы?