– Надеюсь, что да, – ответила я, поспешно освобождая носик и рот от слизи. – Самый страшненький младенец на моей памяти; если это девочка, ей очень не повезло.

Брианна издала какой-то звук, похожий на смех, перешедший в длинный утробный стон. Я едва успела развернуть младенцу плечики – и с громким чпоканьем длинное мокрое тельце, извиваясь, как форель, выскользнуло на влажное одеяло.

Я торопливо завернула его в чистое полотенце (и да, это был мальчик, в складочке между бедрами виднелась круглая пурпурная мошонка). Судя по основным показателям – цвету кожи, дыханию, сердцебиению – малыш был в норме. Он сердито фыркал, но всерьез не плакал, только размахивал крошечными кулачками.

Положив его на кровать и придерживая одной рукой, я наскоро осмотрела Брианну. Бедра были измазаны красной слизью, кровотечения вроде бы не наблюдалось. Пуповина пульсировала, толстой змеей еще связывая мать с ребенком.

Брианна тяжело дышала, откинувшись на смятые подушки; спутанные волосы прилипли к вискам – но на лице у нее играла победная улыбка. Я положила руку ей на живот, ставший непривычно мягким, и ощутила, как внутри движется плацента.

– Еще разок, солнышко, – попросила я.

Схватка – и послед выскочил. Я перевязала пуповину, разрезала ее и вложила Брианне в руки увесистый сверток – ее сына.

– Он красавчик, – прошептала я.

Предоставив ребенка материнской заботе, я занялась более насущными вопросами – стала энергично разминать ей живот, чтобы матка лучше сокращалась, не допуская кровотечения. По всему дому возбужденно загомонили, Федра пронеслась по коридорам, разнося радостную весть. Я подняла глаза. Брианна светилась, Джейми тоже улыбался, щеки его были мокры от слез. Он что-то пробормотал на гэльском, поглаживая ей волосы, и нежно поцеловал в висок.

– Ребенок голоден?.. – надтреснуто прошептала Брианна и хрипло откашлялась. – Мне его покормить?

– Попробуй, увидишь… Иногда младенцы сразу засыпают, иногда требуют ласки.

Брианна нащупала на шее завязки и распустила их, обнажая высокую полную грудь. Она приподняла ребенка, и тот, громко фыркнув, с неожиданной силой впился в сосок.

– Он крепыш, правда?

Я только сейчас поняла, что плачу. На губах ощущался соленый привкус слез.

Чуть позже, когда спальню прибрали, Брианну переодели и принесли ей ужин, я в очередной раз убедилась, что с ней и ребенком все хорошо, и вышла в темный коридор. Казалось, что я парю, не касаясь ногами ступеней.

Джейми незадолго до этого спустился, чтобы рассказать Иокасте все подробности, и теперь ждал у подножья лестницы. Не сказав ни слова, он сгреб меня в объятия и поцеловал. Я успела заметить на его руках кровавые полукруглые следы, оставленные ногтями Брианны.

– Ты просто чудо!.. – шепнул он и вдруг расплылся в ехидной улыбке. – Бабуля.


– А он темный или светлый? – спросил Джейми, приподимаясь на локте. – А то я забыл глянуть. Отвлекся, пересчитывая пальчики.

– Пока сложно сказать, – сонно потянулась я в постели. Пальчики я тоже пересчитала, но и об остальном не забыла. – Сейчас он весь красный, и только через пару дней кожа примет нормальный оттенок. Родился с темными волосами, но они еще могут сменить цвет.

Я снова потянулась, наслаждаясь приятной болью в ногах и спине. Роды – дело непростое, даже для акушерки.

– Да и родись он светленьким, это еще ничего не доказывало бы, – добавила я. – Брианна в детстве тоже была блондинкой, может, он пошел в нее.

– Ааа… Ну, будь он брюнетом, мы бы знали наверняка.

– Не обязательно. Твой отец был брюнетом, и мой тоже. Ребенок мог унаследовать от нас рецессивный ген, и тогда…

– Что унаследовать?

Я задумалась, вспоминая, когда Грегор Мендель ставил опыты с горохом, но от усталости мысли путались. Все равно Джейми о нем не слышал.

– У ребенка могут быть волосы любого цвета, и это ничего не докажет. – Я широко зевнула. – Мы узнаем, лишь когда он подрастет и станет похожим на отца… кем бы тот ни был. И даже тогда…

Я замолчала. Какая разница, на кого он похож, если отца у него все равно нет?

Джейми перекатился на бок и заключил меня в объятия. Мы спали раздетыми, и волоски на его груди щекотали мне кожу. Он нежно поцеловал меня в затылок.

Я парила на грани сна, слишком счастливая, чтобы полностью забыться. Где-то неподалеку послышался тихий недовольный вопль и приглушенное бормотание рабынь.

– Ну и ладно, – вырвал меня из полудремы решительный голос Джейми. – Пусть мы не знаем, кто его отец, зато у него есть дед.

– И я знаю… дедуля, – похлопала я его по ноге. – Успокойся уже и спи. Каждому дню – свои заботы.

Джейми хмыкнул, но все-таки расслабился. Рука по-хозяйски легла мне на грудь, и через мгновение он уже крепко спал.

А я, открыв глаза, смотрела на звезды за окном. Почему я так сказала? Это ведь было любимое выражение Фрэнка; он всегда успокаивал нас с Брианной, когда мы нервничали из-за предстоящих событий: «Каждому дню – свои заботы»…

По комнате прошелся сквозняк; он шевельнул занавески и погладил меня по щеке.

– Ты ведь знаешь? – беззвучно спросила я. – Знаешь, что у нее сын?

В ответ – лишь тишина, однако на меня снизошел покой, и я погрузилась в глубокий сон.

Глава 65

Возвращение во Фрейзер-Ридж

Иокаста не желала отпускать своих новых родственников, но нам надо было возвращаться во Фрейзер-Ридж, на запущенную ферму, тем более что с весенним севом мы в этом году запоздали. Брианна же наотрез отказалась оставаться в «Горной реке» без нас. Впрочем, это было даже к лучшему – ума не приложу, что Джейми делал бы без внука.

Лорд Джон к тому времени полностью оправился от ранения; он проводил нас до Бизоньих Троп, поцеловал Брианну и ребенка, обнял Джейми и – с ума сойти! – даже меня.

– Надеюсь, вы о них позаботитесь, – кивнул он в сторону фургона, где две ярко-рыжие головы склонились над запеленованным свертком.

– Конечно. Благодарю за доверие.

Он поднес мои пальцы к губам, скупо улыбнулся – и уехал, не оглядываясь. В Вирджинии его ждал сын.

Спустя неделю по поросшей травой колее мы добрались до горного гребня, где вовсю буйствовала земляника, вперемешку зеленая, белая и красная; сладкая и терпкая.

Хижина предстала перед нами грязной и заброшенной, в пустые сараи нанесло горы сухих листьев. Сад превратился в клубок ссохшихся путаных стеблей, конюшня была до уныния пустой. В стороне укоризненно чернел скелет нового дома.

Казалось, это место совершенно непригодно для жизни.

И все же я никогда не была так рада вернуться домой.


«Имя», – написала я и нерешительно опустила перо. Бог его знает… Тут с фамилией еще не решен вопрос, что уж говорить о христианском имени.

Я называла его «сладенький» и «мальчик мой», Лиззи – «парнишка», Джейми обращался к нему исключительно на гэльском, именуя «внук» или «ruaidh», рыжик, потому что темный младенческий пушок уже сменился ярко-пламенными волосками.

Брианне и вовсе не нужны были никакие прозвища, она просто не спускала сына с рук, свирепо ограждая его от чужих посягательств. Она заявила, что еще не определилась с официальным именем. Пока.

– А когда? – наивно спросила Лиззи. Брианна не ответила. Впрочем, я и так знала: когда вернется Роджер.

– Если не вернется, боюсь, бедный парень так и проживет всю жизнь без имени, – пробормотал Джейми. – Черт возьми, эта девчонка такая упрямая!

– Она верит в Роджера, – парировала я. – Ты бы поучился у нее.

Джейми внимательно на меня посмотрел.

– Саксоночка, вера и надежда – отнюдь не одно и то же.

– Ну, значит, поучись у нее надежде, – огрызнулась я, стряхивая с пера излишки чернил.

У нашего безымянного малыша на попке выступила сыпь, отчего он – а заодно и весь дом – не спал всю ночь. У меня резало от недосыпа глаза, я была не в духе и не испытала желания проявлять терпимость.

Джейми обогнул стол и сел напротив, пристроив подбородок на сложенные руки.

– Обязательно. – Глаза у него насмешливо сверкнули. – Вот только определюсь сперва, на что лучше надеяться: чтобы он пришел или чтобы заблудился на полдороге.

Улыбнувшись, я пощекотала кончиком пера ему переносицу и вернулась к работе. Джейми громко чихнул и склонился над столом, заглядывая в мои бумаги.

– Чем это ты занимаешься, саксоночка?

– Делаю малышу Джонни Доу свидетельство о рождении.

– Какому еще Джонидоу? – недоуменно переспросил он. – Это что, в честь какого-то святого?

– Вряд ли, хотя кто знает? Может, это имя навроде Панталеона или Онуфрия. Или Ферреола…

– Ферреол? Я о таком и не слыхал.

– Мой любимый святой, – пояснила я, аккуратно внося в нужную графу дату и время рождения. Хоть с этим все ясно. Два раздела я могла заполнить с чистой совестью: дату рождения и имя принимавшего роды врача.

– Ферреол, – с некоторой долей веселья пояснила я, – покровитель больной птицы. Христианский мученик. Он был трибуном римской армии. Когда выяснилось, что он тайный христианин, его схватили и посадили в тюремную выгребную яму. Должно быть, камеры были переполнены. Этот смельчак умудрился высвободиться из цепей и сбежать через канализацию. Однако его схватили и на сей раз отрубили голову.

– А при чем здесь больная птица?

– Понятия не имею. Напиши в Ватикан, поинтересуйся.

– Хм… Ну и ладно. Все равно мне больше нравится святой Гиньоль.

Вот понимала ведь, что здесь кроется подвох!..

– А он чему покровительствует?

– Говорят, он помогает импотентам. – Джейми уже не скрывал веселья. – Я как-то видел его статую. Поговаривают, ей тысяча лет и что она известна неким чудом. Представляешь, у этой статуи член размером с немаленькую такую дубинку, и…

– И что тут такого?..

– А то, что не в размере дело, – нетерпеливо взмахнул он рукой. – По крайней мере, не только. Поговаривают, за тысячу лет местные жители не раз отрезали щепку-другую… ну как реликвию, а член меньше не становится. – Он ухмыльнулся. – А еще говорят, если держать в кармане кусочек статуи святого Гиньоля, можно развлекаться без устали день и ночь напролет.