Ей бы следовало испытывать чувство вины из-за того, что ее обслуживают рабы, сонно подумала Брианна. Ей надо подумать об этом немного позже. Впрочем, было множество вещей, о которых она даже позже не собиралась думать; ей не хотелось добавлять себе тревог.

В конце концов, ей было тепло и хорошо. Откуда-то издали доносились обычные домашние звуки, умиротворяющие, неразборчивые… А в самой комнате было тихо, и лишь потрескивание дров в очаге нарушало эту тишину.

Брианна перевернулась на спину и, позволив себе снова погрузиться в полусон, начала заново знакомиться с собственным телом.

Это был ее обычный утренний ритуал; нечто такое, что она, еще не слишком осознанно, начала делать еще в подростковом возрасте, а теперь уже совершала целенаправленно… чтобы найти для себя успокоение в тех небольших переменах, что произошли за ночь, чтобы не обнаружить вдруг среди дня, что она чужая в собственном теле…

Вполне достаточно было и одного незнакомца внутри нее, подумала Брианна. Она отбросила одеяло, медленно, еще немного сонно провела руками по выпуклости своего живота. Легкая дрожь пробежала по ее телу, когда тот, кто был внутри, слегка повернулся, — точно так же, как она сама поворачивалась в постели несколькими минутами раньше… он был там, окутанный теплом, укрытый со всех сторон…

— Эй, привет! — мягко сказала Брианна В ее ладонь что-то ткнулось изнутри — и затихло, квартирант ее живота вернулся в свою загадочную дрему.

Брианна медленно задрала ночную рубашку, — это была теплая фланелевая рубашка из запасов Джокасты, — обнажив гладкие длинные бедра, пушистую выемку между ними… Потом подняла рубашку еще выше, поглаживая ладонями свои ноги, и живот, и грудь… Гладкое и нежное тело, круглые и упругие груди; мускулы и кости… но теперь это не только ее мускулы и кости.

По утрам ее кожа была совсем особенной, похожей на змеиную шкуру, новенькую, только что сменившуюся… она была такой нежной и слегка светящейся… А позже, днем, когда Брианна уже занималась своими делами, когда ее кожи касался воздух, — она становилась жестче, она становилась скучной, превращаясь просто в необходимую для тела оболочку.

Брианна откинулась на подушку, наблюдая за тем, как в комнате становится все светлее. Дом за стенами ее спальни уже проснулся. Брианна слышала мириады различных звуков; люди занимались своими делами, и это успокаивало. Когда она была маленькой, то летом по утрам обычно просыпалась от того, что под ее окном начинала трещать отцовская газонокосилка; она слышала его голос, когда он здоровался с соседями… И ей было хорошо от того, что отец находился где-то рядом, готовый защитить ее от любой беды.

А совсем недавно она просыпалась на рассвете и слышала звучавший снаружи голос Джейми Фрезера, говоривший на мягком гэльском языке… он обращался к лошадям… и внезапно к ней возвращались детские чувства. Но больше этого не будет.

Да, то, что ей говорила мать, оказалось правдой. Брианна отстранилась от всего окружающего, изменилась, стала другой, не желая того, не осознавая… лишь много позже восприняв это как простой факт. Брианна наконец окончательно сбросила с себя одеяло и встала. Незачем валяться в постели, предаваясь грусти о том, что потеряно, теперь никто не обязан защищать ее. Теперь это ее собственное дело, и ничье больше.

Ребенок стал для нее ежеминутной реальностью, и — что казалось несколько странным, — ежеминутной утехой. Поначалу она воспринимала его как благословение, как некий фактор примирения с жизнью; ее тело ощутило младенца гораздо раньше, чем ее ум. Так что и это было правдой… слова, которые не раз повторяла ей мать: «Прислушивайся к своему телу».

Брианна прислонилась к оконной раме, глядя на пятна снега в огороде. Какой-то раб, закутанный в плащ и шарф, стоял на дорожке на коленях, выдергивая из грядки зазимовавшую морковку. Высокие вязы стояли вдоль садовой ограды; а далеко-далеко за их обнаженными, окоченевшими ветвями лежали горы…

Брианна долго стояла неподвижно, прислушиваясь к ритмам своего тела. Тот, кто поселился внутри нее, слегка пошевеливался, и волны, рождаемые его движениями, сливались с биением ее собственной крови… их общей крови. В ударах своего сердца она слышала отзвук ударов другого, крошечного сердечка, и эти звуки по крайней мере дарили ей храбрость, и она могла отчетливо думать о том, что даже если случится самое худшее… Брианна крепче прижалась к раме окна, и та негромко скрипнула, если даже случится худшее, она по крайней мере не останется совершенно одна.

Глава 53

Чувство вины

С того момента, как мы выехали из Фрезер Риджа, и до нашего прибытия в деревню тускара, которая называлась Теннаго, Джейми почти не сказал никому ни слова. Я скакала следом за ним, пребывая в состоянии полного уныния, разрываясь от ощущения вины из-за того, что оставила Брианну, от страха за Роджера и боли из-за молчания Джейми. Он же обращался с краткими фразами только к Яну, да произнес несколько абсолютно необходимых слов в Кросскрике, Джокасте. Мне же он вообще ничего не говорил.

Можно было не сомневаться, что он проклинает меня за то, что я не рассказала ему сразу же о Стефане Боннете. Да я и сама горько кляла себя за это, видя, к чему привело умолчание. Джейми оставил у себя мое золотое кольцо; я понятия не имела, что он с ним сделал.

Погода, как назло, то и дело менялась, но в основном была плохой, облака висели над горами так низко, что цеплялись за вершины и опускались до перевалов, и мы несколько дней подряд ехали в густом холодном тумане, и вода конденсировалась на шкурах лошадей, а с их грив и хвостов постоянно стекали капли, и влага блестела на их боках. Мы ночевали в любом убежище, какое только удавалось найти, и каждый из нас превращался в некое подобие туго спеленатого кокона, — так плотно мы заворачивались в одеяла, лежа каждый сам по себе вокруг тлеющего костра.

Несколько индейцев, знавших нас еще с тех пор, как они жили в Аннэ Оока, приняли нас вполне приветливо, когда мы добрались наконец до Теннаго. Я видела, как мужчины следили взглядами за бочонками с виски, когда мы снимали груз со спин наших мулов, — но ни один из индейцев даже не попытался попросить спиртного. Бочонками мы нагрузили двух мулов — двенадцать маленьких бочонков, вся доля Фрезера за целый год работы винокуренного заводика. Королевский груз, если говорить языком торговцев. И достаточно, чтобы выкупить одного молодого шотландца, как я надеялась.

Виски было лучшим — и единственным — что мы могли предложить в качестве платы, но это была и опасная денежная единица. Джейми преподнес один бочонок старейшинам деревни, и они с Яном вскоре исчезли в длинном доме, где должен был состояться совет. Ян передал Роджера кому-то из своих друзей племени тускара, но не знал, куда они его потом переправили. Я невольно надеялась, что в Теннаго знают, где его искать. Тогда бы мы вернулись в Речную Излучину в течение месяца.

Но, конечно же, это была весьма слабая надежда. Ведь во время той горькой ссоры с Брианной Джейми признал, что велел Яну сделать так, чтобы Роджер наверняка никогда не вернулся обратно. А от Теннаго до Фрезер Риджа было всего десять дней пути; расстояние явно слишком маленькое в представлении разъяренного отца.

Мне хотелось бы расспросить о Роджере женщин, приветивших меня, — но ни в одном доме не говорили ни на английском, ни на французском, а я знала лишь несколько слов на наречии тускара, и могла только вежливо поздороваться и попрощаться.

Так что надежнее было предоставить вести дипломатические переговоры мужчинам, Джейми и Яну. Джейми, с его особым даром к языкам, неплохо говорил на языке тускара; Ян, постоянно охотившийся вместе с индейцами, говорил с ними совершенно свободно.

Одна из женщин протянула мне деревянную тарелку, на которой горкой лежала жареная кукуруза с рыбой. Я чуть наклонилась, чтобы взять угощение, и тут же почувствовала, как качнулся под рубашкой висевший на моей шее амулет; его тяжесть напомнила мне и о потере друга, и о том, что эта вещица может как-то помочь…

Я взяла с собой оба амулета Наявенне, да еще и тот резной опал, который я нашла под красным кедром. Амулеты я прихватила, предполагая вернуть их, но кому — понятия не имела А опал мог послужить дополнением к бочонкам с виски, если вдруг во время торга окажется, что необходимо предложить нечто более того. По тем же самым соображениям Джейми взял все те ценности, что у него имелись (не так-то и много их было…), за исключением отцовского кольца с рубином, которое Брианна привезла ему из Шотландии.

Рубин мы оставили Брианне, на тот случай, если не вернемся, — такую возможность тоже ведь следовало учесть. Мы не обсуждали пока что вопрос, права или нет Джейлис Дункан в своей теории относительно использования драгоценных камней, но по крайней мере один камень у Брианны был.

…Она так крепко обняла и поцеловала меня, когда мы покидали Речную Излучину… Мне не хотелось уезжать. Но и оставаться тоже не хотелось. Я снова разрывалась между ними двумя… и между необходимостью остаться с Брианной и присматривать за ней, и настоятельной потребностью быть рядом с Джейми.

— Ты должна ехать, — твердо сказала Брианна. — Со мной все будет в порядке; ты же сама сто раз говорила, что я здоровая, как лошадь. К тому же вы вернетесь задолго до того, как мне понадобится твоя помощь. — Она искоса посмотрела в спину отца; он стоял у конюшни, проверяя груз на спинах лошадей и мулов. И тут же снова повернулась ко мне, не изменив выражения лица. — Ты должна ехать, мама. Я верю, что ты найдешь Роджера. — Она слишком выразительно подчеркнула это «ты», и я от всей души понадеялась, что Джейми не слышал ее слов.

— Но не думаешь же ты, что Джейми…

— Я не знаю, — перебила она меня. — Я не знаю, что он сделает. — Ее подбородок выпятился вперед; мне был слишком хорошо знаком этот жест. Что-либо доказывать не имело смысла, но я все же попыталась.

— Ну, зато я знаю, — уверенно произнесла я. — Он все для тебя сделает, Брианна. Все. Да даже если бы это была не ты, он все равно сделал бы все возможное, чтобы вернуть Роджера. Его чувство чести… — Лицо Брианны внезапно окаменело, и я с запозданием поняла свою ошибку.