Но вот в последний раз мелькнула ржаво-коричневая домотканая юбка — и Брианна исчезла. Она в этот вечер приходила одна, без малыша; Роджер не знал, как это расценивать, — то ли как прогресс в их отношениях, то ли наоборот. Они смогли поговорить, не отвлекаясь ежеминутно на смену пеленок, писк, сюсюканье, кормление и непрестанные легкие шлепки, — а это было редкой роскошью.

Но зато Брианна и задержалась здесь не так долго, как обычно… Роджер просто чувствовал, как ребенок тянет ее к себе, как будто Брианна была привязана к нему длинной резинкой. Но ведь невозможно негодовать на этого маленького бандита, мрачно сказал себе Роджер. Вот только… ну да, только он все равно сердился на мальчишку. Но это не значило, что он не любил его.

Роджер еще не ел; ему не хотелось тратить зря ни одной минуты их драгоценного уединения. Теперь же он открыл корзину, принесенную Брианной, и вдохнул теплый, сытный запах тушеного беличьего мяса и пресного хлеба со свежим маслом. И еще из корзины шел кисловатый яблочный дух.

Нога Роджера продолжала пульсировать, и ему приходилось прилагать немалые усилия, чтобы заставить себя не думать о полезных личинках, — но несмотря на присутствие в его ране этих интересных существ, аппетит у Роджера был отличный. Он ел медленно, смакуя и вкус еды, и изумительный пейзаж за окном… на горный склон внизу уже тихо вползали сумерки.

Фрезер знал, что делает, когда выбирал место для своего дома. Дом возвышался над склоном горы, из него были видны дальняя река и окутанные туманом долины, и темные пики гор, касавшиеся звездного неба. Здесь ощущалось все величие добровольно избранного одиночества, это было самое романтическое из всех мест на земле, когда-либо виданных Роджером.

И вот сейчас… Брианна была в хижине внизу, нянчилась с маленьким нахальным бездельником, а Роджер был здесь — один, с несколькими дюжинами личинок в ступне.

Он поставил пустую корзину на пол, на одной ноге допрыгал до помойного чана в углу, потом вернулся в свою одинокую постель, устроенную на новеньком хирургическом столе. Какого черта он ответил ей, что не знает, почему вернулся, когда она об этом спросила?

Ну, наверное потому, что в тот момент он действительно не знал. Он несколько месяцев подряд бродил по диким первозданным лесам, почти умирая от голода и сходя с ума от одиночества и боли. Он не видел Брианну почти год… год, в течение которого он прошел через ад и вернулся обратно. Он ровно три дня сидел на скале над тем чертовым каменным кругом, без еды и огня, все думая и думая, пытаясь прийти к какому-то решению. А в итоге он просто плюнул и пошел, зная, что это, пожалуй, единственный возможный вариант.

Долг? Любовь? Да черт побери, чего стоит любовь без обязательств?

Роджер беспокойно перевернулся с бока на бок, чтобы очутиться спиной к великолепию ночи и дуновениям прогретого солнцем воздуха. Роджеру очень хотелось, чтобы его нога поскорее выздоровела, и в то же время он чувствовал себя чертовски здоровым, и в этом была своя плохая сторона, потому что у него ни малейшего шанса ослабить внутреннее напряжение тела соответствующими упражнениями…

Он даже заикнуться не смел об этом Брианне. Во-первых, она могла подумать, что он вернулся только ради этого. Во-вторых, Роджер был уверен, что этот чертов Большой Шотландец не шутил насчет свиньи.

Но ведь теперь Роджер все знал. Он вернулся потому, что не смог бы жить по другую сторону времени от нее. Может быть, дело было в чувстве вины… он не мог бросить их; а может быть, это было простое понимание того, что без Брианны он умрет… ну, то или другое, а выбор был уже сделан и жребий брошен. Роджер знал, к чему он стремится, и все остальное не имело значения. Он хотел быть здесь, и все на этом.

Он повернулся на спину и уставился в светлые сосновые доски, накрывавшие его убежище. Легкий топот и попискивание возвестили о приходе ночных гостей — это были белки с ближайшего ореха гикори; они бегали по крыше, сокращая себе путь до соседней рощи.

Как сказать Брианне об этом, как заставить ее поверить? Господи, да она такая нервная, что едва ли позволит даже прикоснуться к ней! Стоит чуть задеть ее — и она тут же шарахается в сторону. Если не считать того дня, когда Клэр терзала его ногу. Да, тогда Брианна была по-настоящему рядом с ним, держала его изо всех сил. Он до сих пор чувствовал ее руки на своих плечах, и эти воспоминания вызывали странное чувство удовлетворения где-то в середине живота.

Но, думая об этом, он кое-чего не понимал. Да, конечно, операция была жутко болезненной, но Роджер мог выдержать что угодно, он бы просто покрепче стиснул зубы… и Клэр, с ее опытом военного хирурга, наверняка это знала.

Так может быть, она это сделала намеренно? Дала Брианне возможность прикоснуться к нему, и при этом не страдать от чувства, что ее преследуют или принуждают? Дала ему шанс вспомнить, насколько сильным было притяжение между ними?

Роджер снова перевернулся, на этот раз на живот, опустил подбородок на сложенные руки — и уставился в мягкую тьму за окном.

Если Клэр захочется повторить эксперимент, он готов предоставить в ее распоряжение вторую ногу.

Клэр заглядывала к нему один-два раза в день, но ему пришлось ждать до конца недели, пока она решила наконец снять бинты, поскольку личинки, по ее расчетам, должны были наконец закончить свою работу, — Роджер искренне надеялся, что это так, — и пора было прогнать их прочь.

— О, чудесно! — сообщила Клэр, тыча пальцами в его ступню с истинно хирургической бесцеремонностью. Гранулируется просто бесподобно; воспаления почти не осталось.

— Великолепно, — откликнулся Роджер. — Так они оттуда повылазили?

— Личинки? А, да, конечно, — заверила его Клэр. — Они же окукливаются в течение нескольких дней. Неплохо поработали, а? — Клэр провела по ступне указательным пальцем, и Роджер дернулся от щекотки.

— Ну, верю тебе на слово. Я уже могу на нее ступать, да? — Он осторожно подвигал ступней. Она еще немного болела, но с тем, что было совсем недавно, не приходилось и сравнивать.

— Да, можешь. Только еще несколько дней не надевай обуви. И, Бога ради, старайся не наступить на что-нибудь острое.

Она принялась собирать свои медицинские штучки, негромко напевая себе под нос. Она выглядела счастливой, но очень усталой; под глазами у нее залегли тени.

— Малыш все еще плачет по ночам? — спросил Роджер.

— Да, бедняжка. А тебе его отсюда слышно?

— Нет, просто у тебя вид утомленный.

— Ну, удивляться нечего. Никто почти не спит всю неделю, особенно бедная Бри, в конце концов, накормить-то его может только она. — Клэр коротко зевнула и встряхнула головой, моргая. — Джейми уже почти закончил настилать пол там, в задней спальне; он хочет перебраться сюда, как только закончит… И Брианне с малышом будет просторнее, и нам с ним спокойнее, что тоже немало значит.

— Хорошая мысль. А… насчет Бри…

— Мм?

Роджер знал, что тянуть нет смысла; лучше сказать все сразу.

— Послушай… я стараюсь, как могу. Я люблю ее, я хочу ей это доказать, но… но она избегает меня, отгораживается. Она приходит сюда, мы разговариваем, и все прекрасно, но стоит только мне дотронуться до нее, попытаться поцеловать — и она вдруг уже в другом конце комнаты, подбирает с пола сухие листья. Может, я что-то не так делаю?

Клэр устремила на него взгляд янтарных глаз, прямой и безжалостный, как у ястреба; Роджер невольно смутился.

— Ты ведь был у нее первым, разве не так? Первым мужчиной, с которым она легла в постель, я хочу сказать.

Роджер почувствовал, что стремительно краснеет.

— Я… а… ну да.

— Значит, да. Таким образом, весь опыт Брианны на настоящий день состоит в том, что кто-то может, конечно, назвать радостями любви… но для нее это была дефлорация, а я могу тебя заверить, что как бы ты ни был осторожен, лишение девственности все равно причиняет боль. А двумя днями позже ее грубо изнасиловали, а потом она прошла через муки рождения ребенка. Как ты думаешь, может у нее после всего этого возникнуть горячее желание упасть в твои объятия и позволить тебе осуществить супружеские права?

Ты спросил, и тебе ответили, подумал Роджер. Прямо между глаз. Его щеки запылали еще жарче, как будто его терзала жесточайшая лихорадка.

— Я об этом не подумал, — пробормотал он, глядя в стену.

— Естественно, ты не подумал, — согласилась Клэр, явно не зная, то ли ей рассердиться, то ли рассмеяться. — Ты же мужчина, черт тебя побери. Поэтому я тебе и объясняю.

Роджер тяжело вздохнул и неохотно повернулся к Клэр лицом.

— Так к чему ты клонишь?

— К тому, что она боится, — ответила Клэр. Склонив голову набок, она рассматривала Роджера. — Хотя, должна заметить, боится она не тебя.

— Не меня?

— Нет, — словно рассердившись на его тупость, грубовато бросила Клэр. — Возможно, она убедила себя, что знает, почему ты вернулся, хотя она и ошибается… это даже полк слепых увидел бы без труда. Но это лишь потому, что она боится… боится, что не сможет… мм… — Клэр вскинула одну бровь и в упор уставилась на Роджера, как бы опровергая собственное предположение.

— Ясно, — пробормотал он, испуская глубокий вздох. — Но… как ты думаешь, я смогу с этим справиться?

Клэр подняла свою корзину и повесила ее себе на руку.

— Не знаю, — сказала она, снова сверкнув желтыми глазами. — Но полагаю, тебе следует быть очень осторожным.

Роджер едва успел вернуть самообладание после столь необычной консультации, как на пороге, загородив собой свет, возник следующий гость. Это был Джейми Фрезер, принесший дары.

— Я тут тебе бритву принес, — сообщил он, критически рассматривая Роджера. — И горячей воды.

Клэр несколько дней назад коротко подстригла его бороду хирургическими ножницами, но Роджер тогда чувствовал себя еще слишком слабым, чтобы решиться на бритье той штукой, которую тут называли «горлорезом», и не без причин.