— Он и сейчас ее любит, — прошептала Брианна, скорее обращаясь к самой себе, чем к кому-либо еще. — Он никогда ее не забывал.

— Конечно, он ее не забывал.

Брианна открыла глаза и увидела в шести дюймах от себя длинное лицо и добрые карие глаза Яна. Широкая натруженная ладонь легла на ее пальцы, теплая и крепкая, — большая рука, даже больше, чем ее собственная.

— И мы тоже, — добавил Ян.

— Может, хочешь еще немножко, кузина Брианна? — Джоан, жена Джейми-младшего, улыбнулась ей через стол, указывая сервировочной лопаткой на остатки гигантского крыжовенного пирога, лежавшие на плоском блюде.

— Спасибо, нет. Я больше ни кусочка проглотить не могу, — сказала Брианна, тоже улыбаясь. — Ужасно объелась!

Эти слова заставили Мэтью и его младшего братишку Генри громко захихикать, но, увидев обращенный к ним буравящий взгляд дедушки, оба тут же замолчали. Однако Брианна, окинув взглядом сидевших за столом, заметила, что все они с трудом сдерживают смех, — от взрослых до самых маленьких; похоже, ее небрежное высказывание всем показалось невероятно забавным.

Но за этим скрывалось что-то еще, поняла Брианна. И дело было не в ее неординарной одежде, и не в том, что здесь редко появлялись новые люди, подумала она… пусть даже очень странные новые люди. Нет, причина была иной; все члены этой большой семьи чему-то радовались, и эта радость насыщала воздух гостиной, как электрические разряды.

Лишь после того, как заговорил Ян, девушка поняла причину их радостного настроения.

— Мы даже и не подозревали, что у Джейми есть свои дети, — с улыбкой сказал Ян, сидевший на другом конце стола, и в его голосе было столько тепла, что им можно было бы растопить ледяную глыбу. — Но ты ведь его никогда не видела, правда?

Брианна покачала головой, проглотив последнюю крошку пирога, и невольно расплылась в улыбке. Вот оно в чем дело, подумала девушка, они радуются не за нее саму, а за своего любимого Джейми. Они любили его и были счастливы тем, что у него есть дочь.

И когда Брианна осознала это, на ее глаза навернулись слезы. Обвинения Лагхэйр потрясли ее, будучи совершенно дикими и безобразными, и теперь ей было бесконечно приятно слышать, что для людей, хорошо его знавших, Джейми Фрезер не был ни лжецом, ни непорядочным человеком; он был и в самом деле таким, каким его считала Клэр.

Решив, что слезы Брианны вызваны тем, что она подавилась, Джейми-младший хлопнул ее по спине, от чего девушка и в самом деле чуть не задохнулась.

— Так теперь ты напишешь дяде Джейми, сообщишь, что приехала к нам? — спросил он, не обращая внимания на ее кашель и покрасневшее лицо.

— Нет, — хрипло ответила она. — Я не знаю, где он.

Роскошные брови Дженни взлетели вверх.

— А, но я знаю… более или менее. Если ты и вправду ничего больше не хочешь, пойдем со мной, девочка. Я тебе дам почитать его последнее письмо.

Брианна выбралась из-за стола и поспешила за Дженни, но вдруг остановилась у порога комнаты. Она уже и прежде заметила краем глаза картины, висевшие на стенах гостиной, но не присматривалась к ним внимательно, захлестнутая бурными чувствами и стремительным ходом событий. Но теперь она увидела одну из них.

Два маленьких мальчика с огненно-красными волосами, ужасно серьезные, в килтах и жакетах, в белых рубашках с оборками, казавшихся просто ослепительными на фоне темной шкуры огромного дога, сидевшего рядом с ними. Собака свесила язык, и на ее морде была написана терпеливая скука.

Старший из мальчиков был высок и хорош собой; он смотрел прямо перед собой, гордо вскинув голову, одна его рука лежала на голове собаки, а другой он обнял за плечи младшего брата, словно защищая его.

Брианна долго смотрела именно на младшего мальчика. Его личико было круглым, нос — курносым, щечки походили на румяные яблочки. Большие голубые глаза, слегка раскосые, смотрели из-под яркой шапки волос, уложенных с неестественной аккуратностью. Поза его была слишком напряженной и официальной, в классическом стиле восемнадцатого века, но тем не менее было что-то в этой крепкой маленькой фигурке, заставившее Брианну улыбнуться и, протянув руку, дотронуться пальцем до лица мальчика.

— Ну разве ты не прелесть? — мягко сказала она.

— Джейми был прелестным мальчиком, но при этом ужасно упрямым дьяволенком, — голос Дженни, раздавшийся прямо над ухом Брианны, заставил девушку вздрогнуть. — Хоть бей его, хоть ласкай, — никакой разницы; если уж он что-то задумал, так обязательно своего добьется. Идем со мной; там есть еще один портрет, он тебе понравится, я думаю.

Второй портрет висел на лестничной площадке и выглядел так, словно находился совершенно не на своем месте. Уже снизу Брианна увидела пышную золоченую раму, — затейливые, сложные завитки ее резьбы абсолютно не сочетались со спокойной, солидной и слегка поношенной обстановкой этого дома. Рама напомнила Брианне о картинах, висевших в музеях; в домашней обстановке таким вещам делать нечего.

По мере того, как она поднималась по ступеням вслед за Дженни, свет, падавший из окна напротив портрета, все отчетливее выявлял перед ней удивительное полотно.

Брианна задохнулась и почувствовала, как на затылке у нее шевельнулись волосы.

— Замечательно, правда? — Дженни перевела взгляд с портрета на Брианну, потом обратно, и в ее глазах вспыхнули разом гордость и благоговение.

— Замечательно, — согласилась Брианна, сглатывая набухший в горле комок.

— Теперь ты видишь, почему мы сразу тебя узнали, — продолжила ее тетушка, нежно проводя рукой по резной сверкающей раме.

— Да. Да, теперь я понимаю.

— Это моя мама, догадываешься? Твоя бабушка, Элен Маккензи.

— Да, — выдохнула Брианна. — Да, я знаю.

Пылинки, поднятые их шагами, лениво кружились в лучах полуденного солнца, лившихся сквозь окно.

Брианна чувствовала себя так, словно и сама кружилась в воздухе вместе с ними, и ничто больше не привязывало ее к реальности.

Через двести лет после этого дня она стояла… она будет стоять?, нет, в этом невозможно разобраться… Она стояла перед этим самым полотном, в Национальной Портретной Галерее… и не желала верить своим глазам, яростно отрицая правду, представленную ей этой картиной.

И вот сейчас Элен Маккензи смотрела на нее так же, как тогда… величественная, с длинной шеей и раскосыми глазами, в который таилось веселье… но смех, скрытый в глазах, не затронул губы женщины. Нет, Брианна не была точной копией своей бабушки; лоб Элен был немного выше и уже, чем лоб внучки, и подбородок был округлым, а не заостренным, да и в целом лицо выглядело более мягким, в чертах не было такой дерзости, резкости…

Но тем не менее сходство было очевидным, и настолько сильным, что это просто поражало, а широкие скулы и густые ресницы и рыжие волосы были абсолютно одинаковыми у обеих. И еще на шее Элен висело жемчужное ожерелье, и его золотая оправа мягко светилась…

— Кто его написал? — спросила наконец Брианна, хотя на самом деле она уже знала ответ. На табличке под портретом — там, в музее, — было написано: «Неизвестный художник». Но после того, как Брианна увидела портрет двух маленьких мальчиков внизу, в гостиной, ей все стало ясно, как божий день. Эта картина была написана с меньшим мастерством, она была явно старше портрета детей… но в том, что это одна рука, Брианна не усомнилась ни на секунду.

— Мама сама писала, — ответила Дженни, и в ее голосе прозвучали нежность и гордость. — У нее был большой дар, она умела и рисовать, и писать красками. Я часто сожалела, что мне это не передалось.

Брианна вдруг заметила, что ее пальцы сами собой согнулись, словно держа невидимую кисть, — и на мгновение ей даже показалось, что она чувствует кожей гладкое дерево…

«Так вот откуда это, — подумала она, чуть заметно содрогнувшись и почти въявь услышав щелчок — это встал на место последний кусочек головоломки. — Вот от кого это мне досталось».

Фрэнк Рэндалл часто говорил в шутку, что неспособен провести даже простую прямую линию длиной в дюйм. Клэр в этом ничуть от него не отличалась. Но Брианна обладала большим даром; ей давались и линии, и объемы, и свет, и тени… и вот теперь она знала, от кого унаследовала свой талант.

«А что еще?» — подумала вдруг она Что еще досталось ей — от женщины, изображенной на портрете, от мальчика с упрямо вскинутой головой?

— Мне привез его из Леоха Нед Гоуван, — сказала Дженни, снова почтительно прикасаясь к раме. — Он спрятал картину, когда англичане разгромили замок… ну, после восстания. — Дженни чуть заметно улыбнулась. — Он очень много сделал для семьи, этот Нед. Он сам из Эдинбурга, и у него совсем нет родственников, но он стал считать клан Маккензи своим кланом… даже несмотря на то, что теперь и клана-то не осталось.

— Не осталось? — вырвалось у Брианны. — Неужели все умерли? — Ужас, прозвучавший в голосе девушки, заставил Дженни удивленно посмотреть на гостью.

— Ох, нет, конечно. Я совсем не это имела в виду, девочка. Но Леох уничтожен, — мягко произнесла она. — А последними вождями были… были Колум и его брат Дугал, а они погибли, сражаясь за Стюарта.

Конечно, Брианна все это знала; Клэр ей рассказывала. Но что было удивительным для девушки — так это внезапно охватившее ее чувство потери, горя… сожаление о совершенно незнакомых людях, связанных с нею узами крови… Сделав над собой усилие, чтобы вернуться к окружавшей ее реальности, Брианна пошла вслед за Дженни вверх по лестнице.

— Леох был большим замком? — спросила она. Ее тетушка чуть приостановилась, держась рукой за перила.

— Я не знаю, — тихо сказала Дженни. Потом оглянулась на портрет Элен, и в ее взгляде читалось сожаление. — Я никогда его не видела, а теперь его нет.

Войдя в спальню на втором этаже, Брианна почувствовала себя так, словно угодила в подводную пещеру. Комната была маленькой, как и все остальные, с низко нависшими потолочными балками, за многие годы почерневшими от торфяной копоти, но стены были чистыми, белыми, а саму комнату наполнял неверный зеленоватый свет, лившийся через два больших окна, за которыми стояла стена гигантских кустов шиповника.