В один прекрасный день на пороге возник незнакомец и спросил доктора или акушерку. В журнал Дэниэла Роулингса давно пора было записать что-нибудь новенькое. К тому времени наша кладовая ломилась от ветчины, оленины, мешков с зерном и связок сушеных яблок, которые пациенты дарили мне в благодарность за лечение. Я никогда не просила об оплате, но, так как мы были бедны, с удовольствием принимала все, что мне посчитали нужным отдать.

Пациентов хватало: немцы-лютеране, квакеры, чистые шотландцы, люди шотландско-ирландского происхождения и целое поселение моравских братьев в Салеме, которые изъяснялись на странном наречии, – полагаю, на чешском. Несмотря ни на что, обычно я справлялась; иногда находился переводчик, в худшем случае изъяснялись на языке жестов. А вообще вопрос «где болит?» понятен на любом языке.

Август 1768-го

Я продрогла до костей. Пальто билось за спиной, как парус, то и дело задевая парнишку, который шел рядом, а меня сносило с курса, словно корабль в ураган. Дождь молотил по телу тысячью ледяных иголок. Я промокла насквозь задолго до того, как мы добрались до ручья Мюллера.

Ручей бурлил, как сама жизнь. В кипящем потоке мелькали вырванные с корнем юные деревца.

Съежившись и натянув фетровую шляпу на самые брови, Томми Мюллер смотрел на ручей. В каждом изгибе его фигуры читалось сомнение. Я наклонилась поближе и крикнула ему прямо в ухо, стараясь перекрыть ревущий ветер:

– Со мной не надо!

Томми что-то крикнул в ответ, но я не расслышала. Я решительно покачала головой и указала на путь вверх по ручью: берег размывало на глазах, комья земли превращались в жидкую слякоть.

– Возвращайся! – крикнула я.

Томми многозначительно указал сперва на себя, а потом назад в сторону фермы и схватил коня за поводья. Ясное дело, он считал, что пускаться в путь слишком опасно, и звал переждать ненастье у них дома.

В общем-то, у него были на то основания. С другой стороны, стихия разгулялась не на шутку, бурлящая вода шаг за шагом поглощала податливый берег. Если выждать, никто не сможет переправиться на другую сторону еще несколько дней. После подобного потопа вода с неделю стоит высоко.

При мысли о том, что я могу оказаться в заточении в крошечном домике Мюллера на четыре комнаты в компании десяти человек, все сомнения ушли прочь. Я вырвала у Томми поводья и направила коня к ручью; тот тряхнул головой и осторожно пошел по жидкой грязи навстречу дождю и ветру.

Мы взобрались на холм, с которого сбегал ручей. Благодаря толстому слою опавшей листвы на земле коню стало удобнее шагать. Я повернула его, отодвинула с пути Томми и склонилась вперед, как жокей на скачках, упершись локтями в мешок с ячменем, что был привязан к седлу передо мной, – оплата за услуги.

Внезапно я ощутила толчок, конь заскользил, и нас увлекло вниз под откос. Мы ехали по грязи, словно на санках. Удар, несколько секунд головокружительного падения, всплеск… и я по бедра оказалась в ледяной воде.

Мои заледеневшие руки, похоже, срослись с поводьями, но я не имела ни малейшего представления о том, куда следует направить жеребца. Я ослабила хватку, предоставляя животному возможность сориентироваться самостоятельно. После нескольких минут борьбы с течением конь заржал, копыта заскребли по дну, и мы выбрались на сушу. Вода стекала с нас ручьем. Я повернулась в седле. Томми Мюллер стоял на другом берегу, и челюсть у него отвисла до самых колен. Я не сразу дернула поводья, сперва церемонно поклонилась Томми и пустила коня вверх по тропинке, намереваясь попасть домой вне зависимости от того, идет дождь или нет.

Я пробыла в хижине Мюллеров три дня, помогала восемнадцатилетней Петронелле при первых родах. И последних, как заявила сама Петронелла. Семнадцатилетний супруг Петронеллы, который осторожно заглянул в комнату на второй день, получил на свою голову ушат отборной немецкой брани и с пылающими от обиды ушами поспешно ретировался в сарай, служивший в те дни убежищем для мужчин.

Все же спустя несколько часов я наблюдала, как Фредди – теперь он выглядел куда моложе своих семнадцати – робко опустился на колени рядом с постелью жены. Лицо у него было куда бледней простыни. Дрожащим пальцем он отодвинул одеяльце, прикрывавшее личико новорожденной дочери, и молча разглядывал красное личико и головку с темными клочками волос, а затем поднял глаза на жену, словно ожидая подсказки.

– Ist sie nicht wunderschön?[22] – нежно шепнула Петронелла.

Он медленно кивнул, потом уронил голову жене на колени и разрыдался. Все женщины в комнате по-доброму улыбнулись и отправились накрывать на стол.

Обед удался на славу. Когда поступал вызов от Мюллеров, всегда можно было рассчитывать на вкусную еду. Даже теперь внутри ощущалась приятная тяжесть от клецок и жареной Blutwurst[23], а вкус яичницы-болтуньи, оставшийся во рту, слегка скрашивал не слишком приятную ситуацию, в которой я оказалась.

Я надеялась, что Джейми с Иэном сумели приготовить что-нибудь съедобное, пока меня не было. Лето заканчивалось, но горячая страда еще не наступила. Полки кладовой изрядно опустели, как раз, чтобы принять щедрый осенний урожай; тем не менее там еще оставался сыр, а на полу стояли большой глиняный горшок с соленой рыбой, мешки с мукой, маисом, рисом, бобами, ямсом и толокном.

Джейми вообще-то умел готовить – по крайней мере освежевать дичь и поджарить ее на костре, – а я приложила все усилия к тому, чтобы посвятить Иэна в тайны приготовления каши из толокна, но все же я подозревала, что мужчины не утруждали себя готовкой, а предпочли обойтись вяленым мясом и луком. Может, они действительно слишком уставали после того, как целый день занимались тяжелой работой – валили деревья, пахали землю, тягали с гор тяжелые оленьи туши, – чтобы еще и готовить, а может, поступали так нарочно, чтобы я чувствовала себя необходимой.

Гора укрыла меня от порывов ветра, однако дождь лил по-прежнему, и тропинка совсем размокла. Идти по ней было опасно, опавшая листва плыла в лужах, ненадежная, как зыбучие пески. Копыта хлюпали при каждом шаге.

– Хороший мальчик, – сказала я ласково. – Держись, ты славный парнишка.

Конь прянул ушами, но не повернул головы, продолжая осторожно перебирать ногами.

– Мишка? – спросила я. – Как ты?

У жеребца не было имени. Точнее, было, но я его не знала. Человек, у которого Джейми купил коня, называл животное по-немецки; по словам Джейми, это имя не подходило для коня, принадлежащего леди. Когда я попросила его перевести, он поджал губы и посмотрел на меня угрюмым взглядом истинного горца, отчего я пришла к заключению, что слово, должно быть, совсем неприличное. А поинтересоваться у Мюллера я в суматохе позабыла.

Джейми считал, что рано или поздно конь проявит свою суть и можно будет найти ему подходящее имя. Проскакав на нем немного, Иэн предложил назвать коня Зайчиком, но Джейми решительно покачал головой и заявил, что такое имя не подходит.

– Торопыжка, – предложила я. – Быстрый! Черт!

Конь остановился, наткнувшись на неожиданное препятствие. C горы, беззаботно подпрыгивая, с веселым журчанием бежал ручеек. Чистая прозрачная вода, бегущая по темным камням, являла собой прекрасное зрелище. К сожалению, ручей окончательно размыл тропу, которая, не выдержав неравной борьбы с непогодой, расплылась по горному склону.

Я сидела верхом не двигаясь, по лицу стекали капли. Другого пути не было. Справа от меня склон становился почти отвесным, так что попытка спуститься означала бы добровольно пойти на риск свернуть себе шею. Покрывшись испариной под одеждой, я пришпорила безымянного жеребца и повернула назад.

Если бы ручей не вышел из берегов, я вернулась бы к Мюллерам, а Джейми с Иэном еще пару дней пришлось бы жить самостоятельно. Но у меня не было выбора; предстояло либо отыскать другой путь к дому, либо остаться на месте и потонуть в дожде.

Я устало ехала обратно по собственным следам. Примерно в четверти мили от того места, где размыло тропинку, я обнаружила небольшую седловину между двумя каменными утесами. Такие впадины часто встречались в той местности, самая обширная находилась у подножия высокой горы, которую недаром звали Пиком Дьявола. Если я проеду вдоль седловины к другой стороне холма и поднимусь вверх, возможно, я снова набреду на тропу, что ведет на юг через гору.

Из седловины открывался прекрасный вид на подножие горы и голубую долину, что раскинулась внизу. Но вершины гор скрывались в черных тучах, время от времени озаряемых вспышками молний. Ветер утих, однако дождь только усилился. С этой стороны холма насыпь оказалась надежнее, почва была каменистой. Мы медленно ехали мимо ясеневых рощиц и стоящих поодаль дубов. Я приметила пышные заросли ежевики, чтобы сориентироваться, в случае чего, но останавливаться не стала. Судя по тому, как обстоят дела, хорошо бы добраться домой до того как стемнеет.

Желая отвлечься, я начала мысленно перебирать содержимое кладовой, размышляя, что приготовить, когда доберусь домой. Что-нибудь по-быстрому, подумала я, трясясь от холода, и, конечно, что-нибудь горячее. Рагу готовить слишком долго, суп тоже. Если в хозяйстве найдется кролик, можно обвалять его в яйце и кукурузной муке и обжарить. А если нет, можно сварить овсяной каши, бросив туда бекона для запаха, или пожарить яичницу с зеленым луком.

Я сглотнула слюну. Несмотря на капюшон и шапку волос, капли дождя барабанили по макушке, словно град.

И тут я поняла, что это и в самом деле град. На землю сыпались крошечные белые шарики. Спустя несколько секунд шарики стали размером с жемчужину и тяжело застучали по ковру из сырой листвы; звук напоминал автоматную очередь.

Конь яростно затряс головой, пытаясь избавиться от жалящих ударов. Я поспешно схватила поводья и направила беднягу под раскидистый каштан. Плотный навес из листьев надежно защищал от градин.

– Отлично. – Я ободряюще потрепала коня по боку. – Все в порядке. Мы в безопасности, если, конечно, молния не ударит.