В хижине стало зябко, и я вышла за дровами. Наверное, часа четыре, не больше, подумала я, хотя под кустами черники лежала уже темная холодная тень. Через час сгустятся сумерки, а через два станет темно, хоть глаз выколи.

Поленницу припорошило снегом, верхние бревна отсырели. Я с опаской вытянула несколько бревен из орешника, желая добраться до сухих поленьев, – памятуя, что вполне может попасться змея, скунс или еще какая живность, которая облюбовала сей укромный закуток.

Я вздохнула и пригляделась, а потом в виде последней предосторожности сунула в поленницу длинную палку и потыкала ею внутри. Не почувствовав сопротивления и не услышав шипения либо еще каких подозрительных звуков, я уверенно протянула руку и пошарила среди бревен, пока не нащупала шершавое полено из доброй сосны. Мне хотелось разжечь настоящий большой огонь, ведь после целого дня на охоте в снегу Джейми наверняка насквозь промерз.

Доброе сосновое полено я положу в самое сердце очага, а по краям устрою три деревяшки поменьше из орешника, который горит медленней. Я положила их сверху, чтобы просушились, тем временем закончила с приготовлением ужина. После, когда мы уляжемся спать, я подброшу в огонь отсыревший орешник, он протлеет до самого утра.

Тени приняли оттенок индиго и утонули в сером зимнем полумраке. Темно-фиолетовое небо было покрыто густыми снежными тучами. Резко похолодало, и пошел снег.

– Где ж тебя носит, – сказала я вслух, – неужели лося подстрелил?

Мой голос прозвучал еле слышно в тяжелом влажном воздухе, но от самой мысли мне стало полегче. Наверное, Джейми и в самом деле к вечеру попалась крупная добыча, и он решил остаться возле туши; разделать крупное животное – дело долгое и сложное, а мяса можно было запросто лишиться, оставив его на милость хищников.

На огне кипело овощное рагу, хижина заполнилась славным ароматом лука и дикого чеснока, но аппетит у меня пропал. Я повесила котел на крючок сбоку от очага – снова подогрею, когда Джейми вернется. Перед глазами мелькнуло какое-то зеленое пятно, и я замерла, чтобы рассмотреть, что там такое. Небольшая ящерка, спасаясь от зимней стужи, проскользнула в стенную щель.

Она была черно-зеленой и блестела, как драгоценный камень. Я схватила ее, чтобы та с испугу не угодила в огонь, и вынесла бедную кроху, которая как полоумная вырывалась из рук, обратно на улицу. Я отнесла ее к поленнице и опустила на землю.

– Смотри! – наказала я. – Вдруг в следующий раз не повезет.

Уже совсем стемнело, но все еще различимы были стволы деревьев, обрамлявшие расчищенную поляну, серо-белые по сравнению с черным и мрачным горным хребтом на заднем плане. С неба срывались мокрые хлопья снега, которые таяли, едва коснувшись голой земли.

Я захлопнула дверь и немного перекусила, не почувствовав вкуса еды, затем бросила в очаг отсыревшие ореховые поленья и легла спать. Должно быть, Джейми встретил охотников из Анна-Уки и заночевал с ними.

Воздух наполнился запахом орешника, над очагом вился белый дымок. Стропы под потолком уже закоптились, хотя мы соорудили очаг всего пару месяцев назад. Из бревна над моей головой до сих пор сочилась смола, на нем выступили золотистые капли, которые блестели, как мед, и сильно пахли скипидаром. При вспышках огня на бревне различимы были засечки от топора, и внезапно перед моими глазами возникло воспоминание: широкая мускулистая спина Джейми в капельках пота, он заносит над головой топор, движения ритмичны, как маятник в часах. Когда обрушивается удар, лезвие топора сверкает в нескольких дюймах от ноги. Промахнуться было легче легкого. Рубя дрова для костра, он вполне мог оттяпать себе руку или ногу. Живое воображение тут же подсунуло мне ясную картину: темно-красная артериальная кровь на белом снегу.

Я резко повернулась на бок. Джейми отлично знает, что нужно делать, когда ночуешь под открытым небом. Господи боже ты мой, да он семь лет прожил в пещере!

«В Шотландии», – ехидно шепнула мне память. Где самые опасные хищники – кошки размером с домашнюю. А из людей – английские солдаты.

– Что за вздор! – воскликнула я и повернулась на спину. – Он взрослый человек и вооружен до зубов.

Что же он делал? Я попыталась представить. Нашел или соорудил укрытие. Я вспомнила грубый навес, который Джейми сделал для нас, когда мы впервые заночевали в горах, и немного приободрилась. Если он не поранился, то не замерзнет.

Если не поранился. Если его не ранили. Предположим, сытые медведи бродят полусонными, зато волки зимой не спят, к тому же там водятся дикие кошки; я вспомнила одну, что встретилась мне у ручья, и задрожала в теплой пуховой постели.

В хижине было тепло, а в постели еще теплее, но руки и ноги у меня были ледяными. Я нутром волновалась о Джейми, хотя для этого и не было никаких видимых причин. Остаться вдвоем с Джейми было приключением, блаженством. Остаться без него значило… остаться одной.

За промасленной шкурой, которой было закрыто окно, я снова различила звук падающего снега. Если так пойдет и дальше, к утру следы заметет. А если с ним что-то случилось…

Я отбросила одеяла и встала. Быстро оделась, особо не размышляя о том, что делаю; я и так слишком много думала. Натянула короткую шерстяную юбку, две пары чулок и штаны из оленьей кожи. Слава богу, ботинки не так давно смазали жиром выдры; пусть они пахнут рыбой, зато долго не станут пропускать влагу.

Джейми унес с собой топорик, и мне пришлось расщепить молотком кусок соснового бревна, вставляя в него клин, при этом я проклинала собственную медлительность. Теперь, когда я решилась действовать, даже короткая проволочка невыносимо раздражала. Все же дерево легко поддавалось; у меня получилось пять хороших поленьев. Четыре из них я связала кожаным шнуром, конец пятого опустила в огонь и обожгла со всех сторон, чтобы он заострился.

Затем я повязала на пояс мешочек с лекарствами, проверив, что в нем лежат кремень и хворост, взвалила на плечи вязанку и фонарь и вышла наружу.

Было не так уж и холодно, как я опасалась, и в движении я согрелась. Вокруг было спокойно, ветер утих, и шепот падающего снега поглотил все привычные ночные шорохи.

Насколько я знала, Джейми собирался пойти проверить ловушки. Старый снег лежал тонким дырявым покровом, но земля была влажной, а Джейми – огромный мужчина; я была уверена, что смогу пойти по его следам, если вдруг на них набреду. А если я набреду на него самого, приютившегося на ночлег, тем лучше. Вдвоем спать гораздо теплее.

Пройдя мимо обнаженных каштанов, что росли вокруг нашей поляны, я повернула в гору. Джейми научил меня запоминать дорогу по крупным и неподвижным приметам. Я взглянула на водопады; издали они казались всего лишь белым пятном. Их шума не было слышно, значит, ветер дул в другую сторону.

– Когда охотишься, нужно, чтобы ветер дул навстречу, ясно? – объяснял Джейми. – Так олень или заяц тебя не учует.

Я поежилась, представив, что будет, если кто-то грозный в темноте меня учует… Факел – вот и все мое оружие. Красноватые отблески огня отражались на корке лежалого снега и на ветках окрестных деревьев, покрытых льдом. Джейми должен заметить меня где-то за четверть мили.

Первый капкан стоял в небольшой лощине, меньше чем в двухстах ярдах в гору от хижины, между елью и тсугой. Я сопровождала Джейми, когда он его ставил, но это было днем; ночью все выглядело странным и незнакомым.

Я старалась светить ближе к земле. Пришлось побродить по лощине взад и вперед, прежде чем я нашла, что искала – большой человеческий след на снежном островке между двумя елями. Чуть погодя я нашла и капкан. Либо ничего не попалось, либо Джейми забрал добычу и вернул его на место.

Следы удалялись от хижины вверх и исчезали на небольшой поляне, укрытой мертвой опавшей листвой. И больше ничего – толстый мягкий ковер из листьев не выдавал своих тайн. А это что?.. Да, точно, перевернутый ствол; вот темная сырая борозда в том месте, где он лежал, а вот потертый мох сбоку. Иэн говорил, что белки и бурундуки иногда зимуют в ямках под бревнами.

Постоянно теряя след, кружа и возвращаясь, чтобы отыскать его снова, я медленно шла путем Джейми от одной ловушки к другой. Снег валил все гуще и быстрее, и в душе росла тревога. Если следы заметет до того, как я его встречу, как же я вернусь в хижину?

Я обернулась. Сзади оставался лишь длинный коварный уклон, покрытый нетронутым снегом. Ни славного аромата дымка, ни искр от нашего дымохода. Водопадов тоже не видно.

– Отлично, – буркнула я себе под нос. – Заблудилась… И что теперь?

Меня кольнул острый приступ страха, и я остановилась, чтобы подумать. Все же я не совсем заблудилась. Я не знала, где нахожусь, но это не одно и то же. Ориентиром была – или могла быть – ловушка Джейми, пока ее не занес снег. А еще я могла встретить его самого, а он точно знал, как добраться до хижины.

Факел почти догорел; жар подбирался к руке. Я вытянула из-под пальто другое полено и подожгла его от первого.

Интересно, я удалялась от хижины или шла кругами? Я знала, что ловушки расставлены по кругу, но не имела понятия, сколько их. Пока я нашла только три, все пустые.

Однако в четвертую все же попалась добыча. В огне факела сверкнули застывшие льдинки на пушистой шкуре большого зайца, растянувшегося под кустом. Я перевернула его и сняла петлю с шеи. Тушка окоченела. Итак, животное угодило в ловушку давно, но где же Джейми?

Я пораскинула мозгами, не обращая внимания на то, что ногам в ботинках становилось все холоднее, а лицо и пальцы совсем онемели. Я разглядела на снегу отпечатки заячьих лап и следы предсмертной агонии. Следов Джейми нигде не было. Что ж, выходит, он здесь не проходил.

У головы кружили легкие облачка пара от моего дыхания. Я чувствовала, как заледенели ноздри – в лесу резко похолодало. Значит, где-то между предыдущей и этой ловушкой Джейми свернул с пути. Где же именно? И куда он пошел?

Я поспешно вернулась назад, чтобы отыскать последний отпечаток его ноги, что мне встретился. Искала я долго, потому что голую прежде землю с тонкой ледяной коркой почти замело снегом. Второй факел почти наполовину сгорел, когда я его нашла. Вот он, почти неприметный след в слякоти у берега ручья. Джейми ступил в грязь и ушел… Куда?