— Или нет.

— Или нет. Ты веришь, что он виновен в смерти Ляльки?

— А ты?

— Пожалуй.

Она помолчала, потом сделала то, что было ей совершенно несвойственно. Обняла меня и положила голову мне на плечо.

— Я боюсь за тебя, Ленка. Держись от него подальше.

«Ну уж дудки», — подумала я и кивнула Милке, поглаживая ладонью ее длинную худую спину.

* * *

— Привет!

— Привет! Ты откуда звонишь? Из Берлина?

— Из дома.

— Тогда чего ночью? Часовые пояса перепутал?

— Да нет, я тебе с самого утра звоню. Как контору навестил.

— А что случилось?

— «Сибирь» покупает исключительно крутой пацан. Мой человек больше не может тянуть процедуру вступления в наследство…

— Что мне делать? Я не успеваю. Еще хотя бы пару недель…

— Исключено. Дней пять — семь от силы.

— Спасибо.

— Не за что. Не знаю, что уж ты там задумала, но все равно — удачи тебе! Целую.

— Я тебя тоже. Марине привет.

* * *

— Господи! Как же я устала! — сказала Клара и вздохнула мне прямо в ухо. Я немного отстранилась от телефона. — Он совсем обезумел. Готовит фирму ч( продаже. На нас рычит как зверь. Никому не доверяет.

Ирку выгнал из приемной. На коммутатор посадил Сюткину. Она всегда ему наушничала. Я теперь не смогу вам звонить с работы. Вы позволите в случае необходимости звонить вечером?

— Конечно, Клара, звоните всякий раз, когда захочется, даже если не будет повода.

* * *

Утром господин Скоробогатов брюзгливо сообщил мне, что недельный аналитический отчет не содержал ни анализа информации, ни самой информации.

Это было не правдой. Отчет, подготовленный нашей аналитической группой, был неплох. Я его прочла.

Костино недовольство мне понятно. Я в работе над отчетом не участвовала. А должна была. Господин Скоробогатов не переносит, когда манкируют должностными обязанностями.

Поскольку приходилось признать правоту кормильца, я покаянно потерлась носом о его шею, выпрашивая прощение.

Господин Скоробогатов ласку принял, но до конца меня не простил. Отбыл на работу суровый и насупленный.

Переполненная раскаянием и чувством вины перед персоналом офиса, я закопалась в куче газет и журналов на разных языках, отмечая что-то для себя, а что-то занося в компьютер для последующих отчетов.

Работа была привычная и, пожалуй, любимая. Но в это утро она меня не захватывала. Мысль то и дело соскакивала с того, чем мне надлежало заниматься.

Но вот стрелки на старинных напольных часах расположились в нужной мне позиции. Я бросила компьютер и набрала телефонный номер.

— Клара, это Елена Сергеевна, как дела?

— — Все по-прежнему, — сдержанно ответила Клара, не скрывая удивления, вызванного моим звонком.

— Что с продажей? — приставала я.

— Пока ничего. Какие-то сложности с наследованием. Прошел слух о наличии завещания.

— Откуда слух?

— Неизвестно, вроде от нотариуса. Но никакого завещания не обнаружено.

Кларин голос звучал все более сухо, но я никак не могла отвязаться.

— А где искали?

— О Господи! Ну откуда же я знаю? Наверное, везде.

— А ее сейф в нашем банке?

— А разве был сейф? — заинтересовалась Клара и, судя по характерному щелчку в трубке, кто-то еще.

— Да, конечно.

— Елена Сергеевна, я сейчас очень занята.

Клара довольно ясно давала понять, что разговор неуместен. Я соизволила наконец догадаться.

— Хорошо, Клара, извини. Я позвоню позже.

Я посидела, полюбовалась телефоном, размышляя, позвонить Яковлеву или нет. Идея распустить слухи о завещании принадлежала ему. Он сам и мы все рассказали о якобы существующем завещании всем, кому могли.

«Сибири» слух достиг в течение недели. Хорошо.

Решив не отвлекать от работы ни Яковлева, ни себя, я с чувством глубокого сожаления рассталась с телефоном.

После некоторого раздумья я сходила на кухню попить водички из-под крана и снова сделала попытку начать работать.

Журналы и газеты все так же громоздились на столе, экран дисплея приветливо и приглашающе светился.

Повозившись на стуле, я нашла положение, показавшееся наиболее удобным, и, придвинув к себе один из журналов наугад, приступила к чтению.

* * *

Время шло. Я трудолюбиво таращила глаза, стараясь уловить смысл прочитанного. Смысл с завидным упорством ускользал.

Я приходила в отчаяние, потом в бешенство, снова в отчаяние… Через какое-то время заставляла себя успокоиться и предпринимала очередную попытку начать работать.

Зажав ладонями уши, я с тупым упорством в третий раз прочла короткую английскую фразу и наконец поняла ее смысл. Почти одновременно поняла, что фраза написана по-французски.

Волна бешенства накрыла меня. Я размахнулась и что было сил метнула журнал в сторону двери.

Именно в этот момент дверь открылась. Журнал летел прямехонько в лоб Юры. Я, оцепенев, наблюдала полет, не в силах ни крикнуть, ни зажмуриться.

Юра ловко поймал трепещущий листочками журнал и спокойно сунул под мышку.

— Елена Сергеевна, там пришли.

Я продолжала злобиться, поэтому спросила строго:

— Кто пришел?

Юра ответил подчеркнуто безразлично:

— Михаил Павлович Троицкий.

Мои злобно выпученные глаза выпучились еще больше. Просто вылезли из орбит. На лице Юры появилось озабоченное выражение. Он оставил свое место у двери и, сделав несколько шагов, остановился около меня, по-прежнему с журналом под мышкой.

— Ну что ж, зови! — решительно приказала я.

Юра помедлил, задумчиво разглядывая мое лицо, и направился к двери. Я остановила его:

— Положи журнал.

Юра вернулся к столу, аккуратно положил журнал передо мной и не спеша вышел.

Я провела ладонями по лицу, двумя руками взбила волосы. Волнения не было. Я была готова к встрече. И знала, что и как буду говорить и делать.

Я стала спиной к окну, прямо напротив двери, и смотрела, как Миша входит в комнату. У меня не было никакого желания скрывать свои чувства. Я смотрела на него исподлобья, с выражением недоброжелательного ожидания.

Мишино лицо тоже выражало истинные чувства.

Неприязнь, агрессию и страх. Он старался спрятать страх как можно дальше, но прищур голубоватых глаз и невольно прикушенная нижняя губа выдавали его.

Юра тоже вошел в комнату и теперь стоял за Мишиной спиной.

Я взглядом велела парню уйти. Он упрямо набычился, поджал губы в ниточку и отрицательно мотнул головой.

Я сурово нахмурилась, он сдался и повернулся, чтобы уйти. Но, уже взявшись за ручку двери, предупредил нашего гостя:

— Я буду за дверью.

— Да ради Бога, — расплылся в улыбке Троицкий. — Хоть под дверью.

Проводив Юру взглядом, обратился уже ко мне:

— Твоя овчарка меня не любит.

Я пожала плечами, разглядывая зятя. Сегодня он был в полном порядке и похож на себя всегдашнего.

— Зачем ему? Юра с тобой под венец не собирается.

— Да? — ехидно прищурился Миша. — А мог бы. Он холост, я вдов, оба свободны. А как я слышал, его пристрастия…

— Мы будем обсуждать сексуальную ориентацию моего телохранителя?

Я села в кресло, кивнула Мише на такое же по другую сторону журнального столика. Зять тут же сел, поддернув брюки, и, словно защищаясь, выставил вперед ладони.

— Ни Боже мой. Хотя, конечно, небезынтересно, почему господин Скоробогатов доверяет тебя именно ему. Боится, никто другой не устоит перед твоими чарами?

Он откровенно издевался надо мной. Я оставалась спокойной. Разговор не задевал меня. Мои мысли были заняты другим.

— Мы обсудили моего охранника и моего мужа.

Теперь, очевидно, следует поговорить о погоде и о собаках. После чего ты сможешь откланяться.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — не поверил Миша.

— Хочу.

— Даже не узнав, ради чего я здесь?

— Даже.

Он поерзал в кресле, провел ладонью по редеющим белокурым волосам. Мое безразличие сбило его с выбранной линии поведения. Но Троицкий еще не сдался.

— Угости меня своим кофе, и я все тебе расскажу.

Он вытянул скрещенные ноги и усмешливо взглянул на меня. По-доброму, как казалось ему, по-шакальи, как видела я.

— У тебя есть пять минут. Хочешь — говори, хочешь — выметайся молча.

Миша надулся, глядя куда-то мне за плечо. Я просто слышала, как прокручиваются шестеренки у него в голове.

Мише нужен был скандал. Он надеялся получить информацию, для чего стремился вывести меня из равновесия, считая, что, потеряв над собой контроль, я сообщу ему что-то важное. План сорвался, и теперь он лихорадочно придумывал новый.

— Ну все. Ты у меня побывал. Теперь уходи.

Троицкий послушно встал и задумчиво покачался с пятки на носок.

Несмотря на невысокий рост и явно избыточный вес, выглядел он неплохо. Да нет, выглядел он хорошо: был молод и привлекателен. Некоторая нервозность не портила его. Наоборот, окрашивала румянцем бледноватые щеки.

Я так ненавидела его, что могла оставаться спокойной в его присутствии. Ничто не могло ни убавить, ни прибавить силы моему чувству.

Миша колебался, и в какой-то момент я испугалась, что он и впрямь уйдет. Этого нельзя было допустить, и я, стремясь вызвать в нем чувство протеста, еще нажала на него:

— Уходи! И запомни: ты был здесь в последний раз. Больше тебя в мой дом не пустят.

— Почему это? — вскинулся Троицкий, обрадованный возможностью продолжить разговор в тайной надежде вызвать меня в конце концов на скандал.

— Ты знаешь.

Я пошла навстречу его желаниям и дала втянуть себя в перепалку.

— Ты что, по-прежнему носишься с этим бредом?

— Что ты называешь бредом? — все больше втягивалась я, словно нехотя поддерживая разговор.

На самом деле я, кажется, впервые в жизни так тщательно подбирала слова. Миша должен был сказать и услышать то, что я хотела. И при этом думать, что драма разыгрывается по его сценарию. До поры до времени. Он так и думал, поэтому, дразня меня, насмешливо выговорил: