Тупиковая ситуация, почти такая же безысходная, как у Андрея, и оттого до боли понятная, как и связанные с ней переживания и эмоции.

Я лежала в темной комнате, в пустой постели и сожалела об отсутствии Алеши. И думала о том, как тяжело сейчас Андрею. Наверное, так же тяжело, как и мне. И вдруг подумалось — клин клином вышибают. Меня даже подкинуло от этой мысли, и она показалась гениальной. Так и хотелось крикнуть — эврика! Чего же проще?! Пойти к Андрюше и собой выбить из памяти Катрин, а самой получить свободу от Алеши. Освободить себя и братьев, порвать порочный круг, пока в него не вошел и Сергей. Начать новую жизнь. Они женятся, я выйду замуж — все будут счастливы и довольны. Жизнь войдет в мирное стабильное русло, пусть унылое и сероватое, но приемлемое для окружающих.

Я решительно встала и, накинув халатик, направилась в комнату брата, толкнула дверь и шагнула внутрь.

Он не спал, лежал на смятой, словно после бурной агонии тяжелобольного постели, и смотрел на разыгранный, на потолке спектакль ночных теней. Рубашка расстегнута, но не снята, брюки, часы…Он так и не разделся, как пришел, так и рухнул, только носки да галстук отброшены в сторону.

— Ты не ужинал?

— Не хочу, — даже не посмотрел в мою сторону, не шелохнулся. Он гнал меня, но я пришла не затем, чтобы уйти. И решительно шагнула к кровати, легла к нему под бок, пристроив голову на его груди, готовая к недовольству и шипению, но он словно ждал, открыл объятья и укутал мои плечи теплом своих рук. Так мы и лежали, слушая биение сердец в ночной тиши, и смотрели на плывущие по потолку тени и не хотели говорить. Все темы остались там, за пределами этой комнаты, за гранью его рук.

И вдруг он вздохнул тяжело, со стоном, словно что-то заболело. Я повернулась к нему и зашептала, пытаясь успокоить:

— Не надо так переживать, Андрюша. Она того не стоит, поверь. Я понимаю — больно, но ты сильный, ты умный и должен понять, что это удача узнать человека сейчас, пока еще не решено окончательно. А представь, она бы ушла от тебя потом, через год, два, когда ты привык к ней, привязался, а возможно и связал себя ребенком.

Он молча смотрел на меня, хмурился и словно не слышал.

— Я знаю — тебе тяжело. Естественно. Мне в свое время тоже было больно, но потом я поняла — они отвергают нас. Мир делится не на зло и добро, а на своих и чужих. Вот наш мир, а все что за гранью — чужаки. Они не поймут нас, не примут, что бы мы ни делали. У них свои законы, свое мировоззрение. Оно не наше, не приемлемое ни для меня, ни для тебя, ни для Алеши и Сергея. Нас четверо. Всего. Понимаешь?

Я волновалась и оттого сбивалась и, видимо, плохо объясняла, потому что, Андрей поморщился и отвернулся. Я смолкла, притихла, пытаясь найти более веские аргументы своей теории, и услышала его версию. Голос брата был глух и нетороплив:

— Ты запуталась, малыш. Нет, я согласен насчет мира нашего и чужого, и насчет непонимания… Зачем чужакам знать, как мы живем? Это наша жизнь, и мы не обязаны отчитываться ни перед кем, кроме себя. Эта жизнь, малыш, слишком мала, чтобы тратить ее на глупую философию. Да, нас четверо, это ты верно заметила, но в том-то и дело.

Я не понимала его, но очень хотела. И приподнялась, чтобы лучше видеть его лицо:

— О чем ты? Тебе жаль, что нас четверо?

— Нет, я к тому, что нам действительно больше никто не нужен. Никто.

Что он хотел этим сказать, что прятал под простыми словами, под взглядом блестящих зрачков, огромных, как ночь над городом?

— Не стоит отчаиваться, Андрюша. Боль пройдет, и ты поймешь, что, кроме Кати, есть другие…

— Другие? — он задумчиво провел ладонью по-моему лицу и вдруг улыбнулся загадочно и чуть насмешливо. — Вот в этом ты права, малыш — другие есть. Но все одинаковы. Им никогда не понять, отчего я так привязан к семье. Потому что, они и понятия не имеют, что такое настоящая семья.

— А ты расскажи им…

— Смысл? Ты действительно еще малышка. Пойми, мир чужаков, как ты его называешь, до омерзения пошл и предсказуем, в нем работают законы материи и только. В нем можно купить все, кроме правды, искренности… Сколько стоит твоя любовь?

Я улыбнулась: что за глупый вопрос?

— Твой взгляд, твой вздох.

— Мой? И что взамен?

— Ты. Уверенность в твоей стабильности, покое, здоровье, счастье. И чтобы не тревожиться за тебя.

— А ты тревожишься? Почему? — он прищурился не веря.

— Потому что у тебя крах личной жизни. И потом, ты очень тонкий, ранимый человек, живущий на уровне интуитивного, на уровне души. Ты видишь и знаешь больше любого из нас и способен под маской благожелательности разглядеть истинные лица. И принимаешь все близко к сердцу, переживаешь, болеешь.

— Ты придумала меня, малыш.

— Нет. Я тебя знаю. Ты всегда все носишь в себе, горишь и мучаешься, боясь своими переживаниями потревожить нас, но это не правильно. Мы поймем и с радостью поможем.

— Я мужчина, малыш…

— Оттого, что твое сердце способно любить и тонко чувствовать, ты не стал женщиной. Но остаешься человеком. А мужчиной ты был всегда. И не по половому признаку — по делам. Ты наша опора. С тобой надежно и спокойно. Но если б твое сердце было менее щедрым — с тобой было бы холодно и неуютно.

— Я бы вспугнул тебя?

— Да…наверное.

— И ты бы не любила?

Я рассмеялась — абсурд!

— Андрюша, я бы любила тебя любого. И люблю. А Катю забудь и прости. Нет — пожалей. Она не поняла своего счастья. Глупая. Потом пожалеет, да будет поздно.

Андрей качнул головой:

— Неужели ты думаешь, она что-то значит для меня?

— Конечно, так переживать можно только за очень близкого человека.

Андрей долго молчал, словно подбирал слова и не находил нужные, осторожно потянул меня на себя, перевернул на спину, придерживая руками, как ребенка. Тихо спросил:

— Тебе хорошо с Алешей?

Я растерялась. Я готова была услышать все, что угодно, только не это.

— Я, не понимаю…

— Не надо, малыш. Я ничего не имею против. Главное — тебе хорошо. Алеша… он достоин тебя, он…ему можно…

Он говорил и не верил в то, что говорит. А я смотрела на него и пыталась примириться с мыслью, что все это время Андрей знал о наших отношениях. И поняла, насколько сильно он переживал, и, похоже — ревновал, а возможно, завидовал.

— Я купил квартиру. Давно, уже полгода, как. Два уровня, семь комнат. В центре. Шикарная отделка…и пустота. Я не могу там находиться, потому что вы здесь, — он не смотрел на меня и говорил словно себе. А сам ласкал пальцами атлас халата на моем теле. И я чувствовала его прикосновения так остро, словно меж нашей кожей не было преграды.

Да, Алеша был мастерским учителем. Как легко и быстро он превратил меня в чувственную женщину. Как искусно обучил тело слушать и слышать и откликаться на малейшее прикосновение.

Впрочем, когда Андрей смолк и посмотрел на меня, я поняла, что и без участия Алеши случилось бы то же самое. Взгляд мужчины мог зажечь любую фригидную сосну. В нем были страсть и нега, восхищение и голод желания. Этот взгляд уже брал и наслаждался, упивался и дарил, манил. И ждал, сгорая от нетерпения.

Руки Андрея еще теребили пояс халата, не решаясь развязать его, но я уже знала, что ни за что не позволю ему остаться завязанным. И я начала снимать с Андрея рубашку, медленно оголяя широкие плечи. И чувствовала, как разгорается внутри огонь желания, и боялась упустить и миг этого момента, и клеточку этого желанного и привлекательного тела.

Он замер, в глазах появились боль и растерянность. Его разум боролся со страстью, и последнее побеждало с трудом. И сдалось. Андрей отпрянул, сел на край постели, отвернувшись от меня. Но я уже не могла его отпустить, не хотела и сама сняла халат, прижалась к обнаженной спине брата, обняла за шею:

— Я хочу тебя. Одну ночь, Андрюша, подари мне одну ночь…

— Малыш…

— Не надо слов, оставим все до завтра. А сегодня будем вместе — я так хочу. И ты, — мои руки уже исследовали его тело, губы шептали жарко, касаясь шеи, уха. Он повернулся, видимо делая последнее усилие над собой, чтобы оттолкнуть, вразумить, создать очередную надуманную преграду…и попал в мои объятья. Моя грудь соприкоснулась с его, наши губы встретились, его руки сами сжали меня.

Одна ночь, полная огня и дикой, необузданной страсти, прошла по нашим жизням, как граница, и развела, и соединила. Я больше не хотела Алешиной тягучей нежности, мне нужен был пыл и та буря чувств, в которой и умираешь, и рождаешься.

Я познакомилась с новой стороной отношений и поняла, что это лишь одна грань, еще одна запретная черта, за которую меня не желал пускать Алеша и естественно не пустит Андрей. Но за ними было что-то еще, не менее прекрасное, но открытое и ясное. И я устремилась туда, сметая преграды братьев. Нет, мне не нужен был кто-то определенно. Любой герой моего воображаемого романа носил черты характера и лица моих братьев, смотрел, как они, думал, делал. Но я еще не понимала, что природа не повторяется, и искать подобие того, что рядом, дело зряшное. И искала, заводила знакомства, встречалась и расставалась без сожаления. Вот только в груди начал расти холодный комочек разочарования, скуки и тоски.

Алеша мучился, не зная, как мне помочь, Андрей замкнулся и словно обиделся. Атмосфера в доме стала невыносимо напряженной. Та ночь изменила каждого, сломала привычный и уже тяготивший меня уклад, но перемены оказались более неприятными. Мои душа и тело принадлежали братьям, но разум претил чувствам и к досаде владелицы довольно четко аргументировал невозможность связи с каждым в отдельности и тем более с обоими сразу.

В разгар наших мучений и поисков выхода из кризиса явился Сергей и поставил точку на прежней жизни. Андрей переехал в новую квартиру, я — в свою комнату…