И Вера продолжала встречаться с Сашей. Жаркий июль сменился прохладным августом, потом настала осень, а с ее приходом закончился длинный преподавательский отпуск Веры. И все же она находила способы встретиться с Забелиным. Она придумывала несуществующие заседания кафедры, дополнительные занятия со студентами и аспирантами, коллоквиумы, корпоративы и прочее, чтобы только лишний раз увидеть Сашу.

Несколько раз Вера будто бы ездила к подругам на дачу на пару дней, благо осень вовсю плодоносила овощами, грибами и ягодами. Таким образом, она смогла провести со своим возлюбленным несколько ночей. Ничего счастливее этого в жизни Веры никогда не было при всем том, что заснуть толком она ни разу так и не смогла. Забелин спокойно спал рядом и даже похрапывал. Вера, которая терпеть не могла храп и каждый раз будила Андрея, когда тот его себе позволял, только умилялась и во все глаза смотрела на спящего рядом с ней мужчину. Да и зачем ей спать? Ведь с ней целую длинную ночь будет любимый человек, такой теплый и родной, а потом настанет утро, и надо будет расставаться. Она и выспится, когда вернется домой. Иногда Веру все-таки смаривал сон. Ей снились цветущие поля. Она была безмятежна и счастлива. В эти ночи ей нечего было больше желать от жизни, потому что она имела самое главное: полностью разделенную любовь. Они с Сашей были вместе. Он любил ее. Она любила его всей душой, всем сердцем, всей своей женской сущностью.

* * *

Потом в их отношения с Забелиным стала все чаще и чаще вмешиваться Кира. То ей надо было помочь что-то отвезти на дачу, то выбрать в магазине новый диван, то назревал очередной день рождения их общих знакомых, и Саша требовался как сопровождающее лицо. Вера крепилась изо всех сил, стараясь не реагировать на то, когда Забелин уже совершенно откровенно говорил ей, что ему надо «отметиться и там». Она хваталась за слово «отметиться», как за соломинку. У тех, кого любят, не отмечаются. Ей, Вере, надо просто перетерпеть. Можно, например, представить, что Саша женат. У нее есть муж Андрей, а у Забелина – жена Кира, а потому их отношения паритетны. Но терпения надолго не хватало. Она представляла, как Саша предается любви с этой Кирой так же, как с ней, и у нее начинало все дрожать внутри. Разве можно, любя, спать еще с кем-то?

– Но ведь у тебя есть муж, – как-то сказал ей на это Саша. – Я же не требую, чтобы ты его бросила.

– Но Кира-то тебе не жена! – надрывно возразила Вера.

– А ты считай, что жена!

– Не могу я так считать! Ты не делишь с Кирой самого главного, а это…

– Я всегда ей помогаю, не оставлю в беде, всегда участвую в ее радостях… – прервал ее Саша, – и, между прочим, целых десять лет. Это тоже невозможно вот так взять и разорвать… Она почти жена…

– Нет, не жена! Ты не дал мне сказать, что не делишь с ней самого главного, что муж делит с женой! Быта не делишь! В бедах и праздниках легко участвовать, а вот от нудного быта ты очень ловко уворачиваешься! Никакой ты не муж! Ты приспособленец! Я у тебя для страсти, Кира – для имитации семейных отношений!

– Ну и что в этом плохого? – возмутился Забелин. – Да, мне нужно иметь место, куда я мог бы выбраться из этой своей берлоги.

– А как же я, Саша? – в ужасе спросила его Вера, даже не догадываясь, что в точности повторяет вопрос, заданный ему Кирой. – Что ты думаешь обо мне, когда… предаешься любви… с ней… Кто я для тебя?!

– Вот как раз ты и есть моя любовь!

– А она?!

– Вера… – Саша сморщился и в изнеможении качнул головой. – Ну чего тебе не хватает? Я люблю тебя! Но когда ты в своей семье, я знаю, что могу поехать к Кире. Она меня всегда примет. Я так человеком себя чувствую, понимаешь?! Не могу же я все выходные и праздники, которые ты проводишь со своим мужем, сидеть в этой квартире у окна и ждать, когда ты освободишься!

Вера не знала, что ответить. Она одновременно и принимала эти его слова, и не принимала. У нее с Андреем были общие дочери, которые требовали постоянной заботы. Саша не принимал никакого участия в делах детей Киры. Он только раздражался, когда она вынуждена была отвлекаться на них и внучку. Какой он ей муж? Но в чем-то Забелин был, безусловно, прав. Вера не могла требовать, чтобы он оставил эту женщину, до тех пор, пока сама не оставит мужа. А разве она сможет это сделать? Если она скажет Андрею, что любит другого, он ее никогда не простит. Для него слово «предательство» – самое страшное. Он обязательно съедет от Веры в свою квартиру, из которой Милке с Кудеяровым (или без него) придется срочно убираться. А куда? Конечно, в Верину квартиру, где они сейчас живут с Андреем и Таськой. И как им всем в ней располагаться? Таська ни за что не согласится отдать свою комнату Милке с Борей. Да и не ладят две сестры с самого подросткового возраста. В доме начнется настоящая кошмарная война. Разве может на все это пойти Вера? Ее разрыв с Андреем разрушит жизнь всей ее семьи. А что теряет Саша, отказавшись от Киры? Те самые выходные и праздники… Если положить на чаши весов… Или лучше ничего не класть ни на какие чаши… Лучше не думать об этом и любить Сашу таким, каков он есть, вместе с этой его Кирой!

И Вера закрывала на все глаза и действительно любила Забелина, как могла. А по ночам не спала, представляя своего возлюбленного в постели с другой. Она быстро спала с лица и сильно похудела. Андрей, беспокоясь о жене, требовал, чтобы она попросилась в отпуск за свой счет и поехала недельки на две в какой-нибудь санаторий, потому что явно переутомилась. Он связывал ее переутомление с тем, что так и не смог за все лето вывезти жену на дачу и ей не удалось в пыльном Питере восстановиться и набраться сил для нового учебного года. Вера сопротивлялась. Во-первых, она не хотела бросать студентов на произвол судьбы, а во-вторых, не представляла, как сможет целых две недели выдержать без Саши. То есть она, конечно, выдержала бы, если бы не все та же Кира. Ведь пока ее, Веры, не будет в городе, Забелин будет проводить время со своей старой подругой. Он будет обнимать ее так же, как обнимает Веру. Он будет целовать ее… Он будет…

И Вера отказывалась от санатория. Чтобы как-то отвлечься от бесконечных дум о Кире, она начала курить. Сначала потихоньку, тайком. Потом пристрастилась. А на вопросы Андрея отвечала, что у них в университете совсем перестали вести борьбу с курением и в коридорах, и на лестницах хоть топор вешай. Муж верил этой бредятине. Почему он всему верил, Вера никак не могла понять.

* * *

Однажды у Веры появилась возможность провести с Забелиным почти полный уик-энд. Кафедра собралась на два выходных дня выехать на спортивную базу в городе Вырица, стоящем на красивой и полноводной реке Оредеж. Вера решила, что в субботу, после обеда, под каким-нибудь предлогом уедет с базы в Питер, к Забелину. Вряд ли хоть кому-то из преподавателей придет в голову звонить ей домой. Уж она постарается сделать так, чтобы никто не позвонил.

В пятницу вечером Вера собирала спортивную сумку, когда домой раньше обыкновенного вернулась Тася. Глаза ее горели таким безумным огнем, что Вера испугалась до холода в груди. Она сжала в руках тюбик с кремом с такой силой, что плотная жирная масса прорвала свою емкость и медленно поползла на руки, а потом – на халат. Вера, не имея сил разжать пальцы, несколько минут давила крем себе на одежду, пока наконец смогла прошептать:

– Тасенька, что случилось?

Тася, рухнувшая на диван напротив матери, яростно крикнула на всю квартиру:

– Я же говорила, что все мужики козлы!

На этот ее вопль прибежал с кухни Андрей со своими бумагами в руках.

– Таисия, в чем дело? – строго спросил он.

Тася сатанински расхохоталась и спросила в ответ:

– А скажи-ка нам, папенька, с кем и как часто ты изменяешь нашей маменьке?

Вера обмерла. Ей казалось, что Таська на нервной почве перепутала, а на самом деле хотела спросить, с кем и как часто изменяет отцу она, их с Милкой мать. Но не поправлять же дочь…

– Что за чушь ты городишь?! – очень громко возмутился Андрей.

Тася расхохоталась еще громче и, уже почти всхлипывая от истерического смеха, обратилась к Вере:

– Гляди, мам, он даже не думает отпираться!!!

Вера в ужасе переводила глаза с Таси на Андрея и обратно. О таком раскладе она как-то никогда не задумывалась. А что, если Андрей никак не реагирует на ее столь явный загул только потому, что сам занимается тем же? И может быть, давно… А может быть, всегда… И Таська права…

Вера не успела определиться со своим отношением к этому, потому что Андрей оглушающе рявкнул:

– Мне незачем отпираться и оправдываться! Особенно перед тобой! Лучше скажи, что у тебя случилось! Не переваливай с больной головы на здоровую!

Этот его вопль перебил желание Таси обличать. Ее лицо некрасиво сморщилось, и она расплакалась. Вера подскочила к дочери, обняла, прижала к себе и, гладя по растрепавшимся волосам, начала расспрашивать:

– Да что стряслось-то, доченька? Что? Расскажи… Тебе легче будет.

Тася рыдала, уткнувшись в Верино плечо. Может быть, она уже и хотела бы рассказать, пожаловаться, но не могла. Рыдания сотрясали ее все больше и больше, и вскоре Вера поняла, что одними своими ласками вывести дочь из этого состояния не сможет. Она осторожно отстранилась от нее и кивнула Андрею, который сразу все понял. Он подхватил ватное тело Таси и понес в ее комнату. Вера мгновенно проскользнула перед ними. На тахте дочери вечно навалено всякое барахло. Так оно было и на этот раз: вперемешку валялись диски, тетрадки, обрывки каких-то записок, девичьи яркие журналы, книги, одежда и даже одна почему-то полностью зашнурованная кроссовка. Вера быстро перебросила вещи в кресло, поправила подушку, и Андрей опустил на тахту дочь. Она уже не просто рыдала. Она нечеловечески выла, потом к этому вытью присоединилась икота.

Вера побежала в кухню, накапала в маленький стаканчик валерьянки, развела водой и припустила обратно. Она пыталась влить успокоительное снадобье в рот Таси, но только все расплескала по ее одежде и тахте. То ли от запаха валерьянки, то ли просто истерика у нее вошла в другую стадию, но дочь стала извиваться в мучительных рвотных позывах. Тут уж Андрей сбегал в ванную и принес легкий пластиковый тазик. Тасю начало выворачивать какой-то тягучей бурой жидкостью. Было ясно, что она давно толком ничего не ела. Очень скоро в ее организме закончилась и эта бурая жижа, но рвотные позывы и одновременно дикая икота никак не могли прекратиться.