Но Вы… Вы намного сложней, Холанда Хартли! В вашем взгляде сквозит стремление знать всё, из Ваших уст звучат только обдуманные и взвешенные слова, Вы улыбаетесь только, когда смешно, и замыкаетесь, если кто-то посторонний посягает на Ваше личное пространство. Боюсь, этим варваром был я, каждый раз переходя тонкую грань дозволенности.

Простите меня! И примите моё признание в искренней, чистой и независимой любви! Только сейчас я понял, что мне не важны Ваши секреты, что меня не волнует Ваше прошлое. Я готов к тому, что никогда не узнаю о Вас больше, нежели Вы способны открыть. Для меня важно лишь Ваше благополучие. Я не представляю себе жизни без Вас, и если Вы испытываете ко мне ту же привязанность, то будьте со мной.

Искренне Ваш, сэр. Б. Барроу».

Глава XI

Камеристка леди Боулз заперлась в своей комнате и разрыдалась. Её бросало то в жар, то в холод. Как же ей хотелось открыться этому антиподу высокомерных английских аристократов, которые за маской добродетели причиняли ей столько боли и страданий. Она ненавидела себя за то, что изо всех сил закрывалась от Бальтазара, хотя его голос с первого мгновения их знакомства внушал ей доверие.

Все дело в том, что внешность сэра Барроу напоминала ей образ недочеловека, который в прошлом не просто отказался помочь тогда еще юной мисс Хартли, оказавшейся в плену обстоятельств, но и воспользовался её беззащитностью. В прямом и переносном смысле 13-тилетняя девушка стала заложницей в чужом краю, но никто не пришел ей на помощь, вследствие чего она была вынуждена совершить шаг в бездну.

Холанда поклялась тогда не доверять мужчинам, а особенно британцам, и научилась скрывать свои чувства от других. Ей были знакомы чувства утраты, отчаяние от потери близких и ненужность, но она научилась ими пользоваться, чтобы стать сильнее. Теперь же это мешало молодой женщине доверять кому-либо и чему-либо. Она не стремилась сближаться с чужими людьми и благополучно справлялась на примере господ Боулз, однако появление в её жизни Бальтазара Барроу сыграло с ней плохую шутку. Сердце кровоточило от доводов разума, которые запрещали ей влюбляться.

Успокоившись, она села за небольшой столик, чтобы на дешевой бумаге написать владельцу Барроу-хаус ответ. Мисс Хартли не стала пачкать лист множеством слов, лишь указала время и дату, когда она придет на кладбище Миддлсекса, чтобы убрать самодельную могилку от снега и грязи. Небольшое письмо она также вручила через единственную подругу Энн Барнс.


Бальтазар стоял в нерешительности. Из-за пронизывающего холода и пустого желудка его шатало, но он не терял из виду фигуру Холанды, склонившейся над деревянным крестом. «Только не моргай, чтобы она не исчезла», – звучало в его мозгу.

Мисс Хартли оглянулась сама. В её глазах стояли слёзы. Как же она была прекрасна в этот момент. Мужчина неспешно подошел к ней и поцеловал руку, но не успел отдернуть свою, – девушка сжала его холодный кулак в своих ладонях и поцеловала костяшки пальцев. Сэр Барроу не мог больше сдерживать чувств и присел возле Холанды на колени. Мокрый снег вмиг его взбодрил, отчего он скороговоркой произнес:

– Я не желаю больше никого искать. Вы единственная цель моей жизни.

Мисс Хартли туже укутала шею Бальтазара его же шарфом и открыла было рот, чтобы что-то сказать, но смолчала.

– Говорите, милая Холли! Я внемлю Вам! – умолял спутник, глядя ей в глаза.

– Вы были правы, сэр Барроу. Я давно не девственна, – глубоко дыша, сообщила чужая горничная.

Бальтазар встал с колен, поскольку биение его сердца отдавалось по всему телу: в груди, в горле, в голове. Он пытался дышать, жадно вдыхая январский мороз, чтобы не выдавать смятения. Но владелец Барроу-хаус был к этому готов, так почему же сейчас слышать эти признания ему так больно. Потому что эти признания принадлежали любимой женщине – любимой, дорогой, родной.

– Однако Вы были не правы в том, когда и в связи с чем я лишилась девственности, – продолжала мисс Хартли. Меня лишили детства очень рано и насильно.

Бальтазар нахмурил брови, но не перебивал несчастную.

– После кораблекрушения я очень долго плыла на плоской дощечке от чьего-то затонувшего сундука. Плавать я не умела, поэтому лишь звала мать, тоже очень долго, пока были силы. В конце концов, я сдалась и отпустила… отпустила и доску, и ситуацию, так как смирилась с неизбежным. Я не помню, кто и как меня подобрал, но очнулась я в странном месте. Вокруг меня блестели огромные глаза на черных лицах, словно вымазанных в саже. Они говорили на незнакомом мне языке, и было очень страшно. Несколько дней я пыталась им объяснить, что плыла на огромном английском судне в Индию, и спрашивала, являются ли они жителями британской колонии. Ничего не добившись, я вынуждена была работать на них. Мне приходилось таскать тяжелые камни, прибираться в их шатрах, готовить еду, следить за их детьми и скотом. Я усердно выполняла все поручения, которые мне удавалось понять из языка жестов, но они всё равно меня били. Однажды в мою палатку зашла устрашающего вида старая негритянка с татуировками и кольцами в носу и ушах. Она силой задрала мне юбки и стала там трогать. Больно мне не было, но неприятно очень. В то же мгновение вошли еще двое африканцев, которые, взглянув туда, поморщились и показывали ей отрицательные жесты. Было видно, что она им что-то предлагает, но они высоко задирали руки, словно говоря, что я слишком взрослая.

Холанда подняла взор на сэра Барроу и попросила его не смотреть на нее, иначе она не сможет продолжать. Он понимающе кивнул и отошел назад.

– Только прочитав книги в библиотеке леди Боулз, я поняла, от чего спаслась. Как оказалось, я стала пленницей сомалийцев, которые были кочевниками, в тот период времени проживающими на берегах Аденского залива. Их хижины назывались аккалами, а тот бесчеловечный обряд, которому они, оказывается, подвергали своих женщин в юном возрасте, но побрезговали применить в отношении меня, назывался «обрезание»[11]. В возрасте 5-ти лет африканским девочкам удаляют некоторые части половых органов, а рану зашивают, оставляя лишь… Простите, мне очень сложно говорить об этом, потому что однажды я видела эту жестокую традицию своими глазами! Это ужасающе, что они творят с невинными крошками!

Бальтазар хотел обнять мисс Хартли, но побоялся ставить ее в неловкое положение, и лишь шепнул: «Мне очень жаль».

– Тогда я подумала, что спаслась, – через минуту взяв себя в руки, продолжила Холанда, – но как я ошибалась. Сомалийцы поставили себе цель получить от белой заложницы пользу, и они её достигли. Где-то через год или полтора, когда я уже потеряла счет времени, на африканский континент приплыли британцы. Увидев их, я просто ликовала, но несколько недель меня прятали от их глаз, на всякий случай испачкав моё лицо и шею в грязи, хотя я и так за время нахождения у них стала очень смуглой. Английские корабли приплывали и уплывали, каждый раз унося с собой мою надежду на свободу. И вдруг однажды мне удалось сбежать от бдительного ока охранника. Я вломилась в ближайший шатер, откуда доносилась английская речь. Как же я была счастлива, увидев белого Капитана с моей Родины! Но краем глаза заметила рабовладельца в пёстрой одежде. Они оба что-то живо обсуждали, пока я не ворвалась. Не позволив своему мучителю выволочь меня, я стала говорить и говорить: рассказала, кто я и откуда, что меня больше года удерживали силой, что меня били и пытали, заставляли тяжело работать и измазали в глине, чтобы скрыть светлый тон кожи. То, что произошло дальше, я не могла предположить даже в самом страшном сне. Британский офицер обернулся на африканца и спокойно спросил: «Это она?», и тот кивнул. Я наблюдала, как англичанин вложил в темную ладонь несколько монет, а потом велел подготовить меня. Сейчас мне уже легче вспоминать, как меня мыли, расчесывали и одевали для последующих утех чужеземного захватчика, ставшего для рабовладельца источником дохода. Не имеющий чести Капитан стал моим первым мужчиной, – прошептала девушка и обессиленно рухнула на снег.

* * *

Пришла в себя она в незнакомом помещении. Это была гостиная в имении сэра Барроу. Как только подруга открыла глаза, мисс Барнс, находящаяся подле нее, позвала хозяина.

– Как Вы себя чувствуете, мисс Хартли? – спросил Бальтазар, приложив тыльную сторону ладони ко лбу больной. – Доктор недавно ушел, заверив меня, что Вы вне опасности.

– Я чувствую себя хорошо. Спасибо! Это Вы меня принесли в свое поместье?

– Да. А мисс Барнс сообщила графине о Вашем местонахождении, так что не беспокойтесь.

– Спасибо, Энн! – Холанда хотела сказать что-то своему спасителю, но её смущало присутствие подруги.

Впрочем, горничная Барроу-хаус сразу сообразила, что она здесь лишняя, и с улыбкой вышла из зала.

– Здесь очень тепло, – произнесла девушка, оставшись наедине с Бальтазаром.

– Да, я велел зажечь камин, правда, раньше я не особо мог согреться рядом с ним. Видимо, Вы сами излучаете тепло и сияние.

Мисс Хартли улыбнулась и вытянула руку, чтобы погладить волосы возлюбленного.

– Надо подать объявление в газеты о том, что Вы скоро станете моей женой, – прошептал сэр Барроу, но Холанда помрачнела, услышав это.

– Вы торопитесь, сэр Барроу.

– Бальтазар. Для тебя я Бальтазар, а ты моя Холли.

– Это не имеет значения. Имеет значение то, что я не подхожу под те условия, что Вам озвучила гадалка.

– Прошу тебя, не говори про неё! Глупо было обращать внимание на её слова.

– Нет, не глупо, Бальтазар. Я не чиста перед тобой. Возможно, не я твоя половинка, а та единственная дева всё еще ждет тебя.

– Я не хочу даже слышать этого, – не раздумывая, ответил сэр Барроу. – Ты должна понять, что не девственность будущей жены является залогом семейного счастья, – уверенно заявил он. – Уж поверь мне, ведь я многожёнец!

Владелец поместья рассмеялся, но Холанда оставалась по-прежнему серьезной.