Она подошла к представителю Красного Креста. Доктор Красс помог женщине с ребенком сесть в машину.

— Я только что говорила с группенфюрером, — сообщила она, подхватив женщину с другой стороны, — осторожно, осторожно, не бойтесь. Вы едете со мной в Шарите, и вы теперь гауптштурмфюрер. Все документы передадут в наше Шестое управление.

— Благодарю, фрау, — он улыбнулся.

— Я поздравляю вас, Пауль, — она сжала его руку. — Я очень рада.

«Красавчик! — подумала про себя. — Все медсестры в Шарите потеряют покой. И как бы Джилл не забыла о Ральфе».

— Прошу прощения, сэр, — она подошла к сэру Кинли. — Вы ознакомились с документом. Вас все устраивает?

— Да, леди, я вполне удовлетворен, — кивнул тот. — И уже поставил свою подпись. Теперь ваша очередь.

— Рашке, подержите, — она протянула папку унтерштурмфюреру. — Мне кажется, милорд, — она взглянула на Кинли, — я просила вас не называть меня леди.

— Но я не могу вас назвать иначе, глядя на то, что вы делаете, — неожиданно мягко произнес он. — Вы истинная леди, госпожа офицер, леди значительно выше тех, которые известны мне на родине.

— Благодарю, милорд, — она совсем не ожидала от него признания и смутилась. Опустила голову, ставя свою подпись под меморандумом.

— Мне жаль, что в самом начале между нами возникли недоразумения, — продолжил он. — Мне бы хотелось, чтобы они были забыты.

— Я тоже желаю этого, — она протянула лорду его экземпляр документа. — Желаю вам довезти узников в целости и сохранности до места назначения, и, пожалуйста, как только вы доберетесь, прошу немедленно информировать группенфюрера Мюллера, чтобы мы знали, что эта часть наших договоренностей исполнена и мы могли бы дальше планировать нашу деятельность. Извините меня, я должна доложить группенфюреру, что подписание состоялось, — кивнув, она снова отошла к БТРу. Дожидаясь, пока связь установят, она обернулась и снова взглянула на Кинли — он торопливо сел в машину, тщательно отряхнув пыль с брюк и ботинок. Ему явно не терпелось уехать быстрее. Впрочем, задерживать его уже смысла не было. Все узники были погружены в машину, лагерь опустел.

— Отправляйте! — скомандовала она Рашке. — Сопровождение до указанного пункта обязательно.

— Слушаюсь, госпожа оберштурмбаннфюрер.

Машины тронулись. Английский лорд поехал первым, едва не обогнав эсэсовский конвой. Маренн улыбнулась.

— Группенфюрер Мюллер, — доложил связист.

Она взяла трубку.

— Генрих, все в порядке. Они выехали. Документ у меня. Подписал без всяких возражений. Очень хочет поскорее вернуться домой. Еще извинялся за возникшее недопонимание, то есть за Флоссенбург. Я сказала, мы будем иметь в виду его раскаяние. Правильно? Да, мы тоже уезжаем. Я смертельно устала и очень соскучилась по Джилл. По тебе? Ну, по тебе я, конечно, тоже соскучилась, как же иначе? Ты разве сомневался? До встречи! Я поняла, как только в Берлине — сразу к тебе с докладом. Но хотя бы принять душ можно? Большое спасибо.

Дорога на Берлин была запружена беженцами. Их пытались развести в стороны, чтобы пропустить БТРы, но возник затор. Неожиданно из-за облаков вынырнули два американских бомбардировщика. Самолеты с воем приближались. Послышались крики. Люди в ужасе разбегались, давя друг друга. Дорога мгновенно опустела.

— Фрау Ким, в кювет! В кювет! — Пауль распахнул дверцу машины и, схватив ее за руку, потащил за собой. Они спрыгнули в придорожную канаву. Через мгновение послышался оглушительный свист и разрывы бомб. Маренн подняла голову. В клубах дыма она увидела мальчика лет шести. Он с плачем метался по дороге, потерял маму. Маренн бросилась вперед, схватила мальчика, в этот момент невдалеке разорвалась бомба Ее сильно подбросило и взрывной волной отнесло в канаву. Она несколько раз перевернулась через голову и плашмя рухнула на землю.

— Ты цел? — спросила она ребенка, даже не подумав о себе.

Что он ответил ей, она не слышала — еще одна бомба со свистом пронеслась над ними. Мальчик прижимался к ней, он не плакал — наверное, не пострадал.

— Фрау Ким! — Пауль схватил их обоих и прижал к земле, закрывая собой. Самолет прошел над ними совсем низко. По придорожным камням со скрежетом пронеслись осколки. — Вы ранены? — спросил он, когда опасность миновала.

— Нет, — ответила она, выплюнув землю изо рта. — Надо найти мать этого малыша. — Не бойся, мама сейчас придет, — она погладила мальчика по голове.

— Вон она, кажется, — Пауль показал вперед. На пустой дороге растерянно стояла женщина, не обращая внимания на проносившиеся самолеты, на взрывы вокруг. Она перебирала руками края платка, оглядываясь вокруг. Лицо ее было залито слезами.

— Это твоя мама? — спросила Маренн мальчика.

Тот кивнул, из округлившихся от испуга глаз тоже покатились слезы.

— Пауль, приведите ее сюда, — попросила Маренн. — Скорее. Они заходят на второй круг.

Пауль бросился к женщине. Маренн приподнялась, чтобы проследить за ним взглядом. И в этот момент острая боль пронзила низ живота. Она сжала зубы, чтобы не застонать, в глазах потемнело. В какое-то мгновение она еще сомневалась, лелея призрачную надежду, но когда почувствовала, как пошла кровь, поняла окончательно — она теряет ребенка, о существовании которого догадывалась, но даже не смела поверить. Если бы все это происходило в Берлине, она бы немедленно, несмотря на бомбежку, направилась в Шарите, там еще можно было бы что-то сделать. Но впереди ее ожидала только бесконечная дорога, заполненная беженцами. И даже если после бомбардировки их придержат, чтобы пропустить военные машины, все равно время безнадежно будет потеряно. Спасая чужого ребенка, она теряла своего, которого уже не ждала, который был чудом, и теперь это чудо на ее глазах обращалось в зловонную лужу крови. Она лежала на земле, наверху с ревом проносились «митчелы», но она уже не слышала ни оглушительного рева моторов, ни воя бомб, ни разрывов. Перед мысленным взором снова встала сторожка Золтана, их обнаженные тела, сплетенные в страстном объятии. Она словно физически почувствовала его прикосновения к своему телу, его поцелуи, их страстное единение и то ощущение счастья, которое она испытывала. Он так хотел этого ребенка! Она уткнулась лицом в руку, прижавшись губами к его кольцу, слезы беззвучно катились по щекам. Хорошо, что она ничего не сказала ему, промолчала, решила сначала удостовериться сама, ведь ей уже не двадцать лет.

Гул самолетов стих.

— Улетели! — Пауль прыгнул в канаву, где она лежала, рядом с ней на корточках сидел мальчик. — Фрау Маргарет, вот ваш сын, — сказал женщине, которую привел с собой.

— Мама! Мама! — мальчик бросился к ней. Маренн не подняла головы, даже не пошевелилась. Она лежала точно мертвая. Красс осторожно прикоснулся к ее плечу.

— Фрау Ким, вы живы? — спросил испуганно. — Фрау Ким, что с вами? Вот, я привел эту женщину. Она хочет поблагодарить вас.

Маренн повернулась к нему, ее испачканное землей лицо было влажным от слез. Она попыталась встать, но получилось — только на колени.

— Спасибо, спасибо вам, — женщина со слезами бросилась к ней, целуя ее руку. — Вы спасли моего мальчика!

— Что вы, что вы, встаньте, не нужно, — она хотела улыбнуться, но судорога сковала лицо.

— Что с вами, фрау Ким? — озадаченно спрашивал Пауль. — Вы ранены?

Она наконец поднялась. Он поддержал ее под руку.

— Все в порядке? — подбежал унтерштурмфюрер Рашке. — Что случилось?

— Подождите, — Пауль увидел, как широкой густой лентой кровь стекает по ее ноге в сапог. — Фрау Ким, мне кажется… — он запнулся, растерявшись и не зная, как правильно выразиться.

— Вы правы, Пауль, — она ответила глухо, не глядя на него, — это так и есть. Пожалуйста, отпустите меня. Я…

Она попыталась сделать шаг, но голова кружилась, земля уплывала из-под ног. Ее качнуло, она схватилась за Пауля, но, не удержавшись, упала в грязь, лицом вниз, потеряв сознание. Красс подхватил ее на руки.

— В машину, в машину срочно! Неси ее сюда! — Рашке побежал к БТРу, чтобы открыть дверь. — Что-нибудь еще можно сделать? — спросил у Пауля, также осознавая причину. — Как-то можно спасти?

— Здесь — вряд ли, — ответил тот мрачно. — Я полагаю, кончено.

— Вы правильно полагаете, Пауль, — она с трудом открыла глаза, лицо ее посерело. — Я все сама про себя знаю.

— Если вы позволите, фрау Ким, — Пауль поднес ее к БТРу, — я бы мог…

— Не позволю, — она ответила жестко. — Я все сделаю сама. Я только попрошу вас, — добавила, смягчившись, через мгновение и даже выдавив из себя улыбку. — Принесите в машину мой саквояж. И если можно, пусть минут десять меня никто не беспокоит.

— Да, хорошо, фрау. Но…

— Никаких но, Пауль. Делайте, что я вам говорю.

— Может быть, я могу помочь, — женщина со спасенным ею ребенком подошли к машине. — Я вижу, случилось горе. У меня есть бутылка с чистой водой, я взяла из дома. Возьмите, — она протянула ей.

— Нет, нет, — Маренн покачала головой. — У меня все есть, благодарю. А мальчику что-то надо пить. Чистую воду сейчас не так легко найти. Уходите скорее, — она посмотрела на женщину черными от горя глазами, губы ее кривились от едва сдерживаемых рыданий. — Лучше уходите скорее, — повторила она. — Самолеты могу вернуться. Того, что случилось, уже не исправишь. Но это война.

Когда она вышла из машины, она знала точно: ребенка больше нет. Он был, но его не стало. Она старалась держаться спокойно, но губы дрожали, и голос хрипел.

— Как вы, фрау Ким? — Пауль подошел к ней.

— Нормально, — ответила она сдержанно. — Все по местам, — скомандовала унтерштурмфюреру. — Уезжаем, пока самолеты не вернулись.

Потом, обернувшись, увидела женщину и мальчика Они стояли на дороге и смотрели на нее. Беженцы уже ушли вперед, а они все стояли, ветер рвал платок женщины, ее спутанные волосы. А они все стояли и смотрели. Маренн подошла к ним.