— Благодарю, фрау Ким, — Виланд улыбнулся. — Ваша похвала дорогого стоит.

— У вас хорошая рука, я испытала это на себе. Большое спасибо, Мартин. За все. А Йохан, они уже выдвинулись в первый эшелон? — спросила озабоченно через мгновение.

— Да, они выдвинулись, — ответил Виланд. — Но он приедет. Мне кажется, фрау Ким, — добавил он спустя мгновение, — вас надо отправить в Берлин, в Шарите, там все сделают быстрее и лучше. Вы там быстрее поправитесь.

— Нет, я не поеду в Берлин, — она отрицательно покачала головой. — Я останусь здесь. Все самое серьезное уже позади. Заживет. Мне намного лучше, Мартин.

— Ну, как знаете, — доктор сдался. — Я скажу Йохану, что вы проснулись.

— Я сама скажу, — она медленно поднялась и села в кровати. Чуть поморщилась от боли.

— Но вам нельзя, — Виланд бросился к ней, обхватив за плечи. — Ложитесь, ложитесь немедленно.

— Пожалуйста, не останавливайте меня, — опираясь на спинку кровати рукой, она встала на ноги. — Я вполне могу дойти сама.

— Я помогу вам, — Виланд подхватил ее под руку. — Какая же вы упрямица, фрау Ким. Но надо быть осторожнее, осмотрительнее.

Он подвел ее к столу, усадил на стул.

— Сейчас я свяжусь с ним. Пожалуйста, подождите.

Она добавила три розы к тем тридцати, которые уже стояли в простой стеклянной вазе, и благоухали по-прежнему.

— Я — Пантера-1, — услышала она в трубке его голос.

— Йохан… — она разволновалась, ее голос дрогнул. — Это я.

— Ким? Как ты? — в его голосе она услышала и радостное удивление, и беспокойство.

— Я в порядке. Спасибо за цветы. Мне жаль, что я спала…

— Дайте мне, — доктор Виланд не выдержал. — Это все выдумки, Йохан, она не в порядке. Далеко не в порядке. Ей нельзя двигаться, вставать, а она расхаживает по палате.

— Не слушай его…

— Ты там безобразничаешь? Я приеду. Скоро.

— Приезжай, я жду.

Она отдала Мартину трубку. Он снова взял ее под руку.

— Теперь в кровать, фрау Ким, немедленно. Не дай бог, снова начнется кровотечение.

— Нет, Мартин, — она отрицательно покачала головой, — коли я дошла до стола, принесите-ка мне карточки всех вновь поступивших.

— Зачем? Вам нужен отдых, покой.

— И скажите, пусть приготовят мой мундир. Если я какое-то время не могу оперировать, то я могу помогать вам по-иному. Приказ никто не отменял, я должна исполнять свой долг, как все. Тем более идет подготовка крупного наступления.

— Но я не хотел бы вас перегружать.

— Несите карточки, Мартин. Я посмотрю, кого надо оперировать в первую очередь.

* * *

Он приехал спустя полтора часа и, спрыгнув с БТРа, сразу вбежал в палату.

— Ким…

— В госпитале, штандартенфюрер, неплохо бы надеть халат, — недовольно дернул бровью Виланд, — а не нестись прямо с дороги, на которой грязь, разлитое топливо, чего только нет, сразу в стерильные помещения.

— Какая строгость, доктор Виланд, — Пайпер улыбнулся. — Прошу прощения. Мы пойдем, погуляем.

Он взял шинель и, завернув в нее Маренн, поднял на руки. Она обняла его за шею.

— Как это погуляем? — Виланд вскочил со стула и едва не уронил очки.

— Вот так, погуляем, во дворе. Мы недолго, правда? — он поцеловал ее в щеку.

— Ну, ладно, идите, — Виланд махнул рукой.

Он вынес ее во двор, поднес к БТРу и усадил на броню.

— Мартин сказал, ты уезжаешь в Берлин, — его светлые глаза внимательно смотрели ей в лицо.

— В Берлин? — она удивилась, поправила козырек его фуражки. — Когда это он успел сказать?

— Когда ты спала после операции.

— Но это его мнение, что надо ехать в Берлин, — Маренн положила руки ему на плечи. — Он считает, что там все сделают лучше и быстрее. Я сказала ему, что это не так. Там вокруг меня соберется целая толпа, все будут сожалеть, приедут Ева, Магда, обязательно рейхсфюрер и фрау Марта вместе с ним, может быть, даже фюрер позвонит, если Ева все опишет ему, как следует, в драматическом ключе. Будет много рассуждений, сожалений, вздохов, а лечение ничуть не лучше. Это я точно знаю. Кто будет меня лечить? — она пожала плечами. — Я сама буду себя лечить или кто-то другой под моим руководством. Так это я с успехом могу сделать и здесь. Нет, я остаюсь здесь, я решила. В Берлине ничего не сделают лучше. Мне лучше всего с тобой.

— Штандартенфюрер, — их прервал Крамер, — командир дивизии на связи.

Придерживая Маренн, Пайпер взял трубку.

— Слушаю, бригадефюрер. Да, понял. Слушаюсь, бригадефюрер. Будет исполнено.

Он вернул трубку Крамеру.

— Что? — Маренн тревожно взглянула ему в лицо.

— Мне надо ехать. Сейчас я отнесу тебя в палату.

— Не надо, я дойду сама.

— Об этом не может быть и речи.

Он поцеловал ее и уехал. Опять уехал. Она смотрела в окно, как БТР рванулся с места и на высокой скорости выехал со двора.

— Фрау Ким, — доктор Виланд подошел к ней. — Не поймите меня превратно, но я призываю вас к разумной осмотрительности. Йохану — море по колено. Но вы должны помнить, что у вас слабое сердце. На него сейчас легла большая нагрузка. Йохану я тоже говорил об этом, но он, конечно, вряд ли может себя сдерживать. Он в вас влюблен.

— И я влюблена в него, — ответила она, усаживаясь за стол. — Такая история. Но мы с вами, Мартин, знаем, что любовь лечит лучше других лекарств. Когда человеку хочется жить и жизнь пульсирует в крови, никакая смерть его не возьмет, она уберется и спрячется, ее и днем с огнем не отыщешь.

— Это правда, — согласился Виланд. — Я вам не смею препятствовать, что я еще могу сказать, вы все сами знаете лучше меня, — он вздохнул. — Я только могу дать совет. Пожалуйста, берегите себя, будьте осторожны. Кто мог подумать, что такое случится.

— Порой мне бывает жаль, Мартин, — она снова посмотрела в окно, — что я не могу жить такой жизнью, как большинство женщин. Что мне, по сути, нечего предложить мужчине, кроме себя самой. Я могу быть любовницей, но семья… Для меня это оказалось невозможно, и теперь уже поздно что-нибудь менять.

— Просто не нашлось никого, кто захотел бы вас принять такой, — мягко ответил доктор.

— А вы бы хотели иметь такую жену, как я, Мартин? — она посмотрела на Виланда с улыбкой. — Нет, не чтобы посмотреть в музее, кто и когда ее изобразил и в каком виде. А просто у себя дома, каждый день.

— Я? Об этом даже невозможно подумать, — Виланд смутился, на щеках проступил румянец. — Я же не Йохан Пайпер, чтобы гнать БТРы на полной скорости на противника, стреляя одновременно из всего оружия, какое только есть, это же просто смерч. И не Отто Скорцени, чтобы освобождать Муссолини.

— Я не говорю о том, чтобы освобождать Муссолини, — Маренн села за стол и устало опустила голову на руки. — Освобождать Муссолини и просто любить меня — это совершенно разные вещи. Я всегда хотела, Мартин, чтобы меня просто любили, — призналась она. — Без Муссолини, без всей этой помпы. Это интересно молоденьким девушкам, которые сами ничего не могут достичь в жизни и им кажется, что герои сделают ее интересной. На самом деле, герои делают жизнь часто невыносимой. А я бы хотела жить в тихом доме, нянчить детишек, варить суп и ждать, когда муж придет с работы. Нет, не после освобождения Муссолини, и не после похищения еще какого-нибудь диктатора, а например, из банка. Наверное, это и есть счастье.

— Но ни в каком банке вы не найдете такого мужчину, как Йохан Пайпер, — Мартин пожал плечами. — Для чего это? К тому же вы никогда не откажетесь от своей профессии.

— Не откажусь, — Маренн кивнула. — Теперь уже не откажусь. Но, как ни странно, Мартин, я не всегда хотела ее иметь. А было время, и вовсе не хотела. Даже не думала никого резать и зашивать. И лечить ангину. Никто не поверит, что я когда-то мечтала о принце, который все положит к моим ногам, всю свою жизнь, мечтала, как все шестнадцатилетние дурочки, и мне даже довелось обручиться с одним принцем, настоящим, не сказочным вовсе. Но это все-таки не так удивительно, — она улыбнулась, — как то, что об этом принце я мечтаю и до сих пор. Не о том, чтобы он освободил Муссолини на радость фюреру, а чтобы хоть что-то сделал мне на радость. На самую простую человеческую радость. Ну, хотя бы не изменял, что ли.

— У меня в голове не укладывается, как можно вам изменять, — Виланд посмотрел на нее с недоумением. — Кто может вам изменить? В чем может быть большее счастье? — доктор запнулся. — Вы преувеличиваете. Я говорил о жене Йохана. Да, она милая, но с вами, с вами, фрау Ким, это все никак не сравнится. Это как какие-то другие планеты, другой мир. О такой женщине, как вы, мужчины мечтают, все. Где-то в глубине души мечтает каждый, только их нет. Таких женщин нет. Точнее, их очень мало. Единицы. Ведь вы не только красивы, в вас есть этот шарм, это обаяние. Вы талантливы в своем деле, вы смелая. Вы можете, например, взорвать железнодорожную станцию. Это что-то невероятное даже для меня, для многих мужчин, поверьте. Это какие-то женщины древности, полубогини, только они были таковы, валькирии.

— Нет, Мартин, счастье в том, что я — герой, а она — дурочка. Вот это и есть настоящее счастье. Для некоторых.

— Ну, я не знаю, — доктор махнул рукой и недоверчиво усмехнулся. — Значит, сами они не герои, а только изображают из себя. А я так думаю: если ты не герой, то, сколько ни строй из себя, все равно все выяснится. Правда, не знаю, о ком это вы. О Скорцени? Но он не таков, я думаю. Хотя не знаю. Я его не знаю совсем. Вот Йохана я знаю. Он настоящий герой. И все вполне закономерно. Вы знаете, теперь рейхсфюрер побуждает всех жениться рано, чтобы рождалось как можно больше детей, это у него пунктик. Тем более Йохан служил у него адъютантом в юности. Адъютантам он и вовсе спуска не дает. Сам подбирает им невест. Но мы с вами знаем, что настоящую любовь к женщине мужчина может испытать не раньше тридцати лет, пока что-то не попробует, не испытает в жизни настоящего риска, не познает потерь, скорби, мужественной дрожи перед атакой. Это физиология. Адреналин пробуждает страсть, страсть к женщине, и часто совсем не к той, которую одобрил рейхсфюрер. Страсть, без которой жизнь мужчины бессмысленна, страсть, которая лечит его раны быстрее всяческих лекарств, страсть долгая, возможно, на всю оставшуюся жизнь. Сколько об этом написано романов, сколько сложено прекрасных легенд, еще с самой древности. Любовь — это не только тело, но тело и душа вместе, в унисон. А душа мужчин взрослеет гораздо позже тела. Все ранние браки — только источник будущих страданий. Недаром прежде считалось, что раньше тридцати пяти лет мужчине жениться не стоит. Так что план для рейхсфюрера Йохан выполнил, детей он ему родил, истинных арийцев, как заказывали. Теперь осталось главное, самое главное в жизни, — Виланд улыбнулся. — Любовь, страсть, прекрасная женщина, которой достойны только герои, герои нации, без преувеличения. Валькирия. Настоящий тевтонский рыцарь, закованный в броню, и прекрасная валькирия с длинными волосами. Это достойно древней легенды.