Классные дамы и преподавательницы тоже сняли свои форменные платья и нарядились в праздничные туалеты. Милашка в светлом платье из ткани-стрейч и в узеньких туфельках на высоченных каблуках казалась совсем юной девушкой. Александра Модестовна в костюме из тяжелого темно-зеленого шелка с серебряным шитьем напоминала Даше императрицу Екатерину. Даже ее волосы, уложенные в сложную прическу и тронутые сединой, вполне тянули на слегка припудренный парик.

За завтраком директриса поздравила воспитанниц и преподавателей с днем открытия пансиона и одновременно с Днем девочек. А затем объявила распорядок сегодняшнего торжественного дня. Уроки не отменялись, но сокращались до двадцати минут, как и первого сентября. После занятий всем был обещан роскошный обед, а потом – свободный час для «чистки перышек». 15.00 назначалось временем съезда гостей. В 15.30 девочки должны будут дать гостям концерт, а бал, который, конечно же, больше всего ждали воспитанницы пансиона, начнется в 16.00.

Даша, сидя на уроке алгебры, вспоминала, что в старой школе в праздничные дни уроки обычно выходили скомканными и не приносили никому никакой пользы. Учителя злились и нервничали, а школьники хихикали, болтали, перекидывались записками, и сладу с ними не было никакого. В пансионе за двадцать минут алгебры было решено и объяснено ровно столько, сколько и в двадцать минут обычного будничного дня. Отличие состояло только в том, что девочки и преподавательница были нарядно одеты и весело блестели их глаза в предчувствии предстоящих удовольствий.

Обед тоже был выше всяких похвал. Стол опять сервировали тонким фарфором и серебряными приборами, а на десерт каждой девочке принесли креманку матового стекла с мороженым, уложенным в ней необыкновенно красивой разноцветной горкой. Все это великолепие сверху было посыпано тертым шоколадом, орехами и полито чем-то вязким и вкусным.

Даша думала, что «чистить перышки» они будут самостоятельно, но через некоторое время после обеда к ним в дортуар пришли парикмахеры. Оказалось, что они должны сделать девочкам такие прически, которые после концерта легко будет переделать в бальные, чтобы они подошли к длинным платьям с кружевами и лентами. В гардеробной у большого, во всю стену, зеркала даже поставили пару специальных кресел. В умывальной комнате, где тоже были большие зеркала, расположились со своими восхитительными принадлежностями визажисты. Лера уже говорила о них Даше, но Казанцева тогда как-то несерьезно восприняла это сообщение. Сегодня же появление визажистов ей абсолютно не понравилось, потому что нравилось совершенно другое. Она обожала наносить себе на лицо косметику самостоятельно. Это было целое действо. Сначала Даша раскладывала разнообразные коробочки, баночки и тюбики перед собой, долго выбирала общую тональность, потом – доминирующий, главный тон, который будет нести на себе основную нагрузку в формировании ее образа. Эта задача всегда была непростой, потому что Даша понимала – макияж при всей его сложности должен быть неброским ввиду ее юного возраста. В преодолении этой сложности и был основной кайф, а явившиеся парикмахеры с визажистами собирались лишить ее как раз этого удовольствия. Даша надула губы, обреченно уселась на стул у самого дальнего окна дортуара и стала раздраженно думать о том, что эти взрослые тетки, конечно же, ничего хорошего сделать не смогут. Это ясно, как день! Им же всем уже явно за тридцать! Почти пенсионерки! Разве они понимают, чего хочется молодежи? Даша твердо решила смотреть на птиц за окном и не поворачивать головы к гардеробной комнате, чтобы не расстраиваться еще больше. Ведь как здорово все начиналось! Платья, мороженое… До чего же легко испортить хорошее начинание!

Первую вышедшую из гардеробной девочку восьмиклассницы встретили таким восторженным визгом, что не повернуть на него голову смогла бы, пожалуй, только мраморная кариатида, которая поддерживала козырек под окном, у которого сидела Даша. Поскольку у Казанцевой было обыкновенное человеческое сердце, а не каменное кариатидное, она, конечно же, обернулась. И тут же ее губы непроизвольно, сами собой, разъехались в стороны в довольной и где-то даже завистливой улыбке. Танька Евчак, та самая Гулькина «шестерка» Чака, которая, по мнению Даши, была весьма непривлекательной особой с маленькими глазками и узеньким лобиком, выглядела на все сто, то есть как модель с обложки журнала. Ее мини-глазки в золотисто-бежевой дымке теней укрупнились и приобрели несвойственное им романтическое выражение. Губы были чуть-чуть тронуты бледно-оранжевой помадой в тон абрикосовому платью, а жидкие серые волосы очень гладко зачесаны назад и собраны в пучок, как у участницы чемпионата по бальным танцам. Сверху волосы побрызгали золотистым лаком, а на узенький лобик выпустили несколько тонких рваных прядей.

Даша с трудом отвела глаза от Чаки и поняла, что совершенно расхотела поворачивать их к птицам за окном. По мере того как из гардеробной комнаты, где осуществлялись парикмахерские изыски, выходили преображенные одноклассницы, Даша перемещалась все ближе и ближе к месту развертывания основных действий. Когда наконец настала ее очередь, она с радостью расстегнула заколку. Волосы упали, закрыв спину волнистыми прядями, а Даша с замиранием сердца села перед большим зеркалом гардеробной комнаты. Симпатичная женщина-парикмахер минут пять так придирчиво всматривалась в ее лицо и в задумчивости щелкала ножницами, что Даша испугалась, вжалась в кресло и, кажется, даже уменьшилась в размерах.

– Та-а-ак… – протянула женщина, и Даше показалось, что, в отличие от Чаки, она ей очень не понравилась. – Как ты смотришь на то, если мы тебе выстрижем очень густую челку с середины головы?

– Я… н-не з-знаю… – залепетала чистую правду Даша. Она действительно не знала, как ей на это предложение смотреть. Ведь если выстричь челку с середины головы, то что же останется на собственно прическу? Она с отвращением оглядела свое лицо, требующее таких кардинальных переворотов, и с большим сомнением сказала: – Мне кажется, что в ХIХ веке челок с середины головы не носили… Как же тогда бальное платье?

– Ну, во-первых, у нас нынче не ХIХ век, и ваши платья – всего лишь стилизация. А во-вторых, перед балом мы кое-что быстренько переделаем. А?

На это «А?» Даша и вовсе не знала, что ответить, а потому промолчала. Парикмахерша, видимо, приняла это молчание за знак согласия, моментально завесила все Дашино лицо волосами и тут же смело защелкала ножницами. Казанцева в ужасе зажмурилась и решилась открыть один глаз только тогда, когда почувствовала, как на пол упала последняя прядка. Она увидела перед собой халат парикмахерши, которая, закрыв собой зеркало, продолжала что-то безжалостно срезать с ее головы. Даша уже с трудом сдерживала слезы, когда женщина, продолжая щелкать ножницами, наконец переместилась ей за спину.

Надо сказать, что в зеркале Даша сразу себя не узнала. Ей даже захотелось обернуться, чтобы поискать глазами ту девочку, которая в нем отражалась. Но рядом, в соседнем кресле, была только Айгуль, над головой которой колдовала вторая парикмахерша. Значит, это она, Даша Казанцева? На ее глаза до самых бровей опустилась густая темная челка, волосы с боков были выстрижены полукругом, под пажа. Только они были не по плечи. Они спускались на спину, закрывая лопатки. Даша не могла понять, откуда в ее русском лице взялось нечто восточное, отчего даже глаза приобрели продолговатую миндалевидную форму. Нет, это не Даша. Это принцесса Будур из сказки про Аладдина. Вон как у нее прихотливо выгнута бровь… Раньше это почему-то не бросалось в глаза… Надо же, как может изменить человека прическа!

– Ну, я вижу, тебе нравится, – с улыбкой сказала парикмахерша, заметив восхищенный взгляд Даши, которая неотрывно смотрела на себя в зеркало. – Погоди, сейчас будет еще лучше. Оттянем феном твою природную волну – получится натуральная Чио-чио-сан. Слыхала про такую японскую красавицу?

Даша не слыхала, но это ее ничуть не расстроило. Потом узнает. Обязательно у мамы спросит. До чего же жаль, что они с папой не увидят ее такой! Но ничего! Она теперь всегда будет так стричься!

После обработки феном волосы немного приподнялись, стали гладкими и блестящими, а их кончики слегка загнулись внутрь. Даша, восхищенная работой парикмахерши, поблагодарила ее и с большой опаской села перед толстой несимпатичной визажисткой с абсолютно ненакрашенным лицом. Неужели эта тетка, которая даже себя поленилась украсить, сможет сделать Даше что-нибудь хорошее? Вряд ли… Но пути назад нет… Пусть попробует… В конце концов, макияж всегда можно смыть.

Визажистка, как и парикмахерша, тоже долго вглядывалась Казанцевой в лицо, а потом быстро-быстро завозила по нему какими-то губочками, пуховочками, щеточками и кисточками. «Ничего, ничего страшного со мной не случится,» – уговаривала себя Даша, но все-таки вздрогнула, когда толстая визажистка высоким голосом произнесла:

– Ну, принимай работу!

Даша со страхом повернулась к зеркалу – и чуть не бросилась целовать толстую тетку, которая сделала ей такой эффектный макияж. Дымчатые тени на веки и нежно-розовые румяна на скулы она наложила так мастерски, что глаза еще более удлинились. Губы, покрытые бесцветным блеском, стали казаться крупнее и выразительнее. Даша хотела сказать волшебнице-визажистке что-нибудь очень хорошее, но та уже с пристрастием вглядывалась в пухлое лицо Нельки Русаковой, и Казанцева ее больше не интересовала.

Первой, кого увидела Даша, выйдя в своем новом облике в дортуар, была Айгуль. Ей сделали прическу почти как у куклы Барби: высоко завязанный «конский» хвост, охваченный у корней волос коронкой из косичек. Некоторые пряди хвоста тоже были заплетены в косички, перевитые тонким белым, в тон костюму, шнуром. Абсолютно черные волосы, смуглая кожа, серебристые тени на веках, белый костюм и белые украшения в волосах – все это делало Талиеву очень эффектной. Даша с Айгуль ревниво оглядели друг друга, но обе так и не смогли решить, кто же из них лучше выглядит. Они, как, впрочем, и другие девочки, выглядели восхитительно. Даже Лерины волосы, которые казались Даше жидкими и некрасивыми, теперь, завитые в спиралевидные пряди и сбрызнутые золотистым лаком, в художественном беспорядке весело торчали в разные стороны и делали ее обычно унылое лицо удивительно привлекательным, солнечным и слегка озорным. Голубой костюм и в тон ему голубые тени придали глазам глубину, а нежно-оранжевые румяна оживили полупрозрачную бледную кожу.