А чем заканчивается любовь у тех, кто не расстается? У тех, кого благодатная смерть не настигнет в любовном огне? Ведь не случайно в легендах пары погибают, едва соединившись. И существуют ли в мире счастливые Тристан и Изольда, которые все еще восхищаются друг другом через двадцать лет после первого поцелуя? Бени хотелось бы в это верить, и она отчаянно искала их, как Авраам искал десять праведников, чтобы спасти от разрушения проклятый город. Но она, как и Авраам, не находила их. Ни в книгах, ни в реальном человечестве утешения не было. Не было там изобилия живых и вечно влюбленных.

Женатые или нет, но ни одна пара не вызывала в ней желания повторить их судьбу. Даже если ненависть или презрение не восстанавливали их друг против друга. Иногда она замечала одичавший огонек в глазах Лоика, когда он натыкался взглядом на свою супругу. Их съедала тоска. Им незачем было смотреть друг на друга, да и разговаривать им было не о чем, каждый стал для другого привычной мебелью, отсутствие которой могло бы вызвать неудобство, а присутствие просто не замечалось. В самолетах, ресторанах, на террасах воскресных кафе она наблюдала за семейными парами зрелого возраста, они обращались друг к другу односложно, по необходимости повседневной жизни, как будто каждый был сослан на планету с непроницаемой атмосферой, не имеющую связи с внешним миром, и был куда более одиноким, чем отшельник в скиту. У них были одинаковые лица, похожие на морду раздраженной собаки, совместная жизнь вынудила мимикрировать, сделала сходными во всем: те же тики, те же гримасы и неопределенный пол — женщины с усами и мужчины с редкой растительностью.

Во Франции в аэропорту Бени часто сталкивалась с пенсионерами, которые коллективно направляются в дальний французский департамент на каникулы «третьего возраста» по сниженным тарифам; в аэропорту организаторы туров загоняли их в самолеты, как баранов. Это были по большей части провинциалы, крестьяне или рабочие, для которых это было единственное, последнее путешествие в жизни, выигранное в радиопередаче или в упаковке стирального порошка или же турагентство в рекламных целях убедило, что они не могут умереть, так и не увидев кокосовые пальмы над лазурными лагунами, и что южное небо там мягче, чем в Лиможе, песок нежнее, чем в Порнише, а люди не такие жестокие, как в Вайр-сюр-Эссоне. И они отправлялись на чужбину, карауля свои чемоданы, дрожа от страха, что их могут обокрасть, и, сцепленные по двое, стояли в зале ожидания, с приколотыми на груди бирками с именами. Вырванные из привычной жизни, они выглядели тревожными и потерянными. Ошарашенные шумом, этим бесконечным движением прибытия и отбытия, который оглушал их, придавая вид совы, разбуженной средь бела дня. Боясь опоздать на самолет, не услышать вызов, они по десять раз сверяли время на наручных часах и на билете, проверяли, не вывалился ли бумажник, без конца ощупывая свой пиджак, и от страха потеряться не отходили друг от друга.

Мужчины, старея, усыхали и сморщивались, их маленькие тощие задницы болтались в слишком широких брюках, поднятых над талией слишком высоко, торчали тонкие птичьи шеи. Женщины, наоборот, старели, раздаваясь в груди и крупе, становясь пухлыми и рыхлыми, их тяжелые груди туго стягивал бюстгальтер, перетягивая спину и образовывая на ней двойную складку. Они выглядели мамашами своих хрупких супругов. Жирными повелевающими мамашами, которые обращались с ними, как с неразумными мальчиками: «Надень куртку, холодно! Ослабь брючный ремень, так будет лучше! Сними ботинки, а то ноги отекут!» Это в их руках паспорта и билеты, это они считают чемоданы, выбирают еду в ресторане, с достоинством выдают пилюли и порошки; маленькие мужчины послушно глотают их, спасибо, мама, от сердца, от печени, от простаты, от давления или бессонницы. Они глотают все не споря, доверчивые, безропотные. Жены вполне могли бы скормить им яд, они только спасибо сказали бы.

И Бени с ужасом разглядывала этот закат семейной жизни, которую считали удачной, потому что и мужчины, и их жены так и остались привязанными друг к другу все эти годы, объединенные страхом одиночества, мелочными интересами и пожизненными уступками. Да лучше тысячу раз одиночество, чем это гибельное товарищество и это медленное разрушение. А еще лучше быть вдовой. Иногда она встречала престарелых путешественниц, которых потеря супруга, казалось, не загнала в тупик. Напротив. У них был непринужденный и даже игривый вид, который придают пережитые несчастья и уверенность, что отныне они будут жить по своему усмотрению.

Когда-то давно история с вдовством волновала Бени. Тогда ей было двенадцать лет, а ее бабушка де Карноэ была без ума от оперетт, особенно венецианских; она повела Бени в театр Роуз-Хилла, где гастролировавшая французская труппа давала «Веселую вдову» Франца Легара. Самая любимая оперетта Франсуазы де Карноэ, она частенько напевала одну из арий, когда была в хорошем настроении и под варангом возилась со своими растениями. В гостиной было слышно, как она мурлыкала: «Изящный тур к нам подползает тихо…» — а в это время ее секатор щелкал в аламандах. Бени была в совершенном восторге от декораций, от вальсов и от этой восхитительной вдовы, с ее накладной задницей, ее шлейфом, с ее осиной талией и бриллиантами, с ее перьями и кружевами, с ее обмороками и пением под розовыми глициниями и с этими усатыми мужчинами, которые вились вокруг нее, желая соблазнить. Там зародилось ее решение: она хотела быть вдовой. И в машине, по дороге в «Гермиону», она поделилась этим с бабушкой.

— Гляди-ка, — рассеянно произнесла мадам де Карноэ, — какая странная мысль! Почему же ты хочешь быть вдовой, моя дорогая?

— Чтобы быть веселой, — ответила Бени.

Глава 17

Чтобы стать вдовой, надо сначала выйти замуж, но Бени даже после тщательных поисков, даже заставляя себя, не видела в своем окружении ни одного парня, ни одного мужчины, за которого она хотела бы выйти замуж. Жить вместе с кем-то — к черту! Кроме Вивьяна, разумеется, но Вивьян не принадлежал к категории мужей. Однако благодаря ему, а точнее, из-за него Бени в прошлом году нашла себе жениха. Идеальный жених с жениховым именем — Патрик.

В первый раз в жизни она пошла на традиционный прием 14 июля в посольство Франции. Ярмо и развлечение, пригодное для родителей, которые появлялись там по деловым соображениям или просто чтобы хоть раз в году почувствовать себя немного французами. Молодежь избегала этой республиканской давки. А вот Вивьян решил туда отправиться. И чего ради? Ради французской девицы, встреченной дней десять тому назад в клубе в Гран-Бэ, с тех пор он только о ней и говорил Бени. Диана была сценаристом и приехала на Маврикий со съемочной группой снимать пропагандистский фильм про Средиземноморский клуб. По словам Вивьяна, одну из самых веселых ночей в своей жизни он провел с этими французскими кинематографистами, и в особенности с этой Дианой; она знала весь Париж и была на «ты» со всем светом. Эдакий феномен. Живая, веселая, более чем симпатичная — пикантная; маленькая, совсем крошечная, но энергичная и смешливая. Хитрая шалунья.

— Я уверен, ты будешь от нее в восторге, — заверил Вивьян.

Но Бени не собиралась разделять его энтузиазма, когда он привез Диану в Ривьер-Нуар. Она вдруг стала англичанкой, более чем кто-либо из семьи ее матери в течение столетий. Бени стала ледяной и высокомерной, едва проронив слово в адрес «хитрой шалуньи» (шалунья, и что дальше!), которая, однако, тут же принялась веселить ее. Вивьян очень этому удивился; позже, когда они остались одни, спросил:

— Как ты ее находишь, она прелестна, правда?

— Мордашка у нее смазливая, — с ехидцей отозвалась Бени. — Но это не женщина. Это конспект женщины. Я боюсь карликов. Твоя Диана похожа на бонсай. Тут все есть: и корешки, и листики, и форма, но это уменьшение просто отпугивает. Рядом с ним создается впечатление, что ты сам — странный, потерянный гигант.

То, что она сравнила Диану с бонсай, позабавило Вивьяна, но ее агрессивность удивляла. Что с ней случилось, с близкой, понимающей и принимающей все, даже его роман с Кристофером, какая муха ее укусила из-за этой эпизодической Дианы? Разве он бесился, когда она рассказывала о мужчинах, которые были ее любовниками или любовницей которых была она?

И все же он был польщен, что его заподозрили в приключении с девушкой. Это успокаивало его тайный страх. Он вынужден был скрывать свою тягу к парням, в первую очередь от своей семьи, он ни за что не стал бы оправдываться, но временами это душило его. Ему случалось завидовать кузенам, которые открыто волочились за девушками, были полностью поглощены этим и частенько хвалились несуществующими победами, вызывая у родителей снисходительное уважение.

Вивьян не мог без страха смотреть в будущее. Он не мог решиться объявить о своих истинных склонностях и с легкостью противостоять реакции семьи и окружающих; его ждет нелегкая жизнь. Однажды ночью ему даже приснился кошмар. Во сне он видел себя за рождественским столом, накрытым под делониксами на лужайке Ривьер-Нуара. Вся семья де Карноэ собралась в полном составе; там же присутствовали странные гости: молодая женщина — инструктор по нырянию в Флик-ан-Флаке, метрдотель из маврикийской «Флоры» в Порт-Луи, историк Огюст Туссен, бармен из «Мермдьена», кюре из Ла-Голетт, кассирша из «Присуника» и даже Гаэтан Дюваль в розовом пиджаке с петлицами. Вивьян сидел во главе стола в окружении молодых девушек, наперебой угощавших его. Они толкались, наполняя его тарелку всеми кушаньями, смешивая сладкое, соленое, пряный соус и ванильное мороженое, камароны и шоколадный торт, все это месиво переполняло тарелку, вываливалось через край, пачкая скатерть, а девушки, щебеча и суетясь, продолжали подкладывать еду. От этой невыносимой заботы Вивьян выходил из себя и стал взглядом искать Бени, чтобы она помешала этим сумасшедшим переполнять его тарелку. Но Бени не было. Вдруг Огюст Туссен поднялся, как будто собирался произнести речь, и, опираясь кулаками на стол, торжественно, под всеобщее молчание обратился к Вивьяну: