К тому моменту, когда Виталий Александрович, задушевный товарищ её свекрови, привёз детей, Марина всё-таки заставила себя встряхнуться, хоть немного. Душ приняла, стояла долго под прохладными струями, крепко зажмурившись, потом в спальне прибралась, дрожащими руками расправляя на двуспальной кровати покрывало. И плакать уже не думала, только дышала тяжело, неровно и всё время казалось, что вот-вот задохнётся и упадёт замертво. Хотя, почти такой себя и чувствовала — мёртвой. Сил не было, руки дрожали, ноги, как ватные, и каждое движение давалось неимоверным усилием воли. Только напоминала себе, что дети вернутся, и она должна быть мамой, их привычной мамой, которая ужином накормит, по голове погладит и сказку прочитает. Хотя, на сказку её сегодня, наверное, не хватит.

— Всё в порядке? — поинтересовался Виталий Александрович, вроде бы из вежливости, но Марина видела в его глазах пытливость и любопытство. Он, наверняка, был в курсе происходящего, и Нина Владимировна его проинструктировала, прежде чем сюда отправить. Выяснить всё, что может. Вот главная задача.

Кивнула, но и красные от слёз глаза не прятала. Ей стыдиться нечего.

— Всё нормально. Спасибо, Виталий Александрович. Надеюсь, дети не шумели.

— Дом не подожгли, и слава богу.

Это юмор у него был такой. Марина не улыбнулась, даже попытки не сделала. И не услышала, как Эля позвала её, хотела, чтобы она ей помогла разуться. Антон свои ботинки в угол задвинул, на окаменевшую мать короткий взгляд кинул и присел перед сестрой на корточки.

— Не ной, Эль, — очень тихо сказал он. — У мамы голова болит.

Марина дверь за гостем закрыла, а когда обернулась, детей в прихожей уже не было. Постояла, подышала, а когда поняла, что может говорить, в детскую заглянула.

— Ужинать пора. Руки мыть идите. Эля, оставь куклу, иди мыть руки.

— Но я по ней соскучилась, мама!

Дотрагиваться до детей опасалась. Вдруг вернулись слёзы, хотя совсем недавно казалось, что они иссякли раз и навсегда, все выплакала, а сейчас на детей смотрела и только моргала, стараясь слёзы обратно загнать. Знала, что дотронется до них и снова расплачется, а пугать детей не хотелось. А ещё боялась, что Элька привычно поинтересуется, где папа. А она ей что скажет?

И всё-таки надеялась, что Игорь вдруг передумает, ждала, что вернётся. Вот прямо сейчас. Поймёт, что ошибку совершил, что не может без них и приедет. А она простит. Ну, конечно же, простит.

Антон тоже весь вечер молчал, пустил Эльку за компьютер и следил, как она по кнопкам лихорадочно стучит. И мультики ей включил вместо вечерней сказки. Марина всё это время просидела перед чашкой с остывшим чаем. Снова пустым взглядом в окно смотрела, сейчас за ним было темно, но она вряд ли разницу заметила. А потом голову повернула, когда услышала шаги сына. Он по квартире ходил, и свет выключал, как они обычно делали перед тем, как лечь спать. Антон свет выключил, потом на кухню заглянул.

— Мам, ты спать идёшь?

— Иду, — еле слышно отозвалась она, но тут же выпрямилась и плечи расправила. — Иду, Антош.

Он кивнул, за углом скрылся, но опять на кухню сунулся.

— Мам.

— Что?

— Пусть он уходит, не нужен он нам. Мы и сами справимся. Мы уже справляемся.

Марина всхлипнула, но тут же решительно вытерла слёзы, потом влажную ладошку в кулак сжала, губами к нему прижалась. И сказала:

— Справимся, Антош.


Вся автостоянка перед гипермаркетом "Стэлс", на которой ещё пару дней назад стояла строительная техника, сегодня была заполнена людьми. Торжественное открытие привлекло многих. По городскому телевидению в последние две недели только и говорили, что об этом событии. Обещали нечто феерическое, сюрпризы, подарки, концерт, а также присутствие главных лиц города, и даже мэра и губернатора. Ничего удивительного, что привлекли столько желающих увидеть всё это своими глазами, а заодно и подарки получить. А на каждом углу продолжали кричать: "Приходите в "Стэлс", не пожалеете!". Даже смешно. Марина с Томой пока до гипермаркета шли, получили не одно приглашение от бойких студентов, раздававших на углах рекламные листовки.

— Приходите в "Стэлс"!

— Вы ещё успеете, всё начнётся через сорок минут.

— Мы просто счастливы, — насмешливо проговорила Тома.

Но листовку взяла, подхватила Марину под руку, и они на самом деле направились в сторону гипермаркета. Марина разглядывала яркую бумажку с рекламой.

— Вот ведь. — Тома широко усмехнулась, правда, в сторону. — Лишь бы деньги у людей повыманивать. Капиталисты проклятые.

Марина листовку скомкала и бросила в ближайшую урну.

— А зачем мы тогда туда идём? Давай не пойдём.

— Ну, вот ещё. Всё равно выходной, надо куда-то сходить, посмотреть на людей, себя показать.

— Конечно, — фыркнула Марина.

— Конечно! Вот скажи, чем ты занимаешься в свой выходной?

Марина призадумалась.

— Вообще-то, на сегодня у меня целый список дел.

— Вот именно. Стирка, уборка, готовка. Надо отвлечься, — авторитетно заявила Тома.

— В магазине?

— В гипермаркете. Чуешь разницу?

Марина рассмеялась.

— Нет.

— Вот сейчас придёшь, и всё увидишь. А может, и подарят чего…

— Машину, — поддакнула Марина.

— А что? Если я первой прорвусь, может и подарят.

Марина не ответила, но улыбаться не прекратила. Знакомую улицу оглядывала так, словно впервые здесь была. У неё вообще в последние месяцы такое чувство, что всё впервые. Как будто родилась заново. Учится дышать, говорить, думать. Даже чувствовать. Каждый день какое-то открытие для себя делает. Но самое главное открытие — что она без Игоря жить может. Плохо ли, хорошо ли, счастлива или несчастна без него, но она живёт. И даже с ума не сошла, по крайней мере, ей никто на это не намекал. Занялась детьми, домашними делами, на работу ходила по часам и исправно исполняла все свои обязанности, а о том, что с ней случилось, старалась не думать. Правда, поначалу ещё надеялась, что Игорь вернётся, ждала, от Антона отмахивалась, который с первого дня начал жить без папы, к чему и её призывал. Но Марина строго-настрого приказала ему не наговаривать на отца и сестру против него не настраивать. Антон на Игоря злился, с этим Марина уже ничего не могла поделать, Игорь сам виноват, он ситуацию упустил, и доверия сына лишился, а вот Элька ещё совсем маленькая и что-либо ей сейчас пытаться объяснить, только травмировать её психику.

А Игорь ушёл. Он забрал свои вещи и из их квартиры съехал. Причём сделал это тайком, приехал, когда никого дома не было да и быть не могло: Марина на работе, дети в школе и детском саду. Вещи собрал, всё в шкафу переворошил, и Марина вечером долго стояла перед полупустым шкафом, оглядывала освободившиеся полки, а потом опять плакала, в подушку уткнувшись, чтобы дети не услышали. С этим невозможно было смириться: Игорь ушёл навсегда.

— Навсегда? — возмущалась Тома, глядя в её заплаканные глаза. — Ты думаешь, навсегда? Да он вернётся через пару месяцев, вот увидишь.

Марина головой покачала.

— Нет.

— Мариш, ты просто не знаешь мужиков. Вот покувыркается он с этой своей Дашей…

— Я не прощу.

Тома только рукой на неё махнула, не поверив.

— Ну, конечно.

— Не прощу, Том, — тихо проговорила Марина. — Я как вспомню, как плакала, за него цеплялась, а он всё равно ушёл… Оттолкнул меня и ушёл. — Её заметно передёрнуло. — Не смогу.

Тамара смерила её внимательным взглядом.

— Не знаю почему, но я тебе верю.

Марина кивнула, подтверждая свои слова.

— Не прощу.

Правда, Тома быстро этот разговор позабыла, и вскоре снова начала Марину учить, как общаться с мужем, когда тот всё-таки нагуляется и обратно приползёт. Она так и говорила: приползёт. Но Марина всё для себя решила, знала, что Игорь ушёл и это навсегда. В их отношениях уже никогда ничего не будет по-прежнему, она всегда будет помнить о том, как он через неё переступил. Как через чужую, как через проблему и помеху. В тот момент она ясно поняла, что на самом деле ему больше не нужна. Кончилась их семья. Кончилась.

Прошло уже больше двух месяцев. И вдруг стало понятно, что кроме ухода из её жизни Игоря, больше, по сути, ничего не поменялось. Это и давало силы жить дальше. У неё был дом, у неё были дети, работа, заботы прежние, единственная разница — не нужно вечерами ждать возвращения мужа. Его теперь в другом месте ждут. А Марина жила и жила. Плакала, правда, замирала иногда, обожжённая мыслью или воспоминанием, изредка теряла контроль над собой, но домашние заботы помогали взять себя в руки. Каждое утро просыпалась, к зеркалу подходила, и первым делом, как заклинание повторяла: "У меня всё хорошо. Даже лучше".

Но окружающие всё равно замечали и всё понимали. И их сочувствие раздражало. Марина просто не знала, как себя вести, встречая сочувственный взгляд, или что отвечать на открытое выражение жалости. Её брали за руку или гладили по плечу, и говорили:

— Всё устроится, Мариш. — А женщины ещё и добавляли: — Ох, уж эти мужики!..

Иногда у Марины появлялось такое чувство, что она, сама того не ожидая, оказалась членом какой-то секты. Мужененавистниц, например.

— У меня всё в порядке, — говорила Марина начальнице. — Я могу поработать в субботу, Ольга Михайловна.

— А как же дети, Мариш? Ты уверена?..

— Уверена. К тому же, дети с пятницы на субботу всегда у бабушки. А придут, Антон сам Эльку накормит.

— А Нина что? — спрашивали самые близкие, зная, что отношения со свекровью у неё всегда были непростые. — Злорадствует, наверное.

— На чьей она стороне?

На это Марине отвечать не хотелось, даже самым близким. Рассказывать, как она в первый раз, после ухода Игоря, встретилась с его матерью. И как та смотрела на неё, с мнимым сочувствием, а сама глазами по углам квартиры стреляла, а после заявила, что Марине очень повезло, её сын — человек благородный, всё детям оставил.