Боже мой, зачем он ее встретил?.. Любовь – такая зараза. Рабство.

Вот матери своей, например, Иван не видел, не знал – и как хорошо! Не о чем жалеть, не о чем переживать. Он, в отличие от всех прочих детей из детского дома, даже не пытался найти свою нерадивую мамашу, не копался в архивах, не наводил справки. Зачем лишний геморрой…

Не надо лишнего. Лишних людей или вещей там. Лишних чувств, которые, точно ржавчина, разъедают душу.

Иван был убежден в том, что никогда не увидит свою мать. Тем более – случайно. Ведь подобные истории – только для индийского кино!

…На шоссе было полно машин – народ ехал в город, но, похоже, Иван еще успевал проскочить до настоящей пробки. У конечной станции метро бодро разворачивались автобусы. Какая-то пожилая, тощая тетка с ожесточенным, злым лицом (ну чисто ведьма!) собиралась перейти дорогу, таща за собой сумку-тележку, прямо на красный сигнал светофора. А таким теткам все по фигу, бороться с ними нельзя. Иван остановился, пропуская ее. Тетка погрозила Ивану кулаком. Дернула за собой тележку, застрявшую в бордюрном камне. Кто-то сзади возмущенно засигналил, но Иван, не поворачиваясь, поднял вверх руки. Дескать, не давить же людей…

От автомобильного гудка тетка вздрогнула, заругалась (что-то там про «иродов проклятых» и «буржуйские рожи»), спустила одну ногу с тротуара на проезжую часть, в очередной раз дернула на себя тележку, и… тут случилось непоправимое. Тетка не увидела, что на проезжей части – островок льда. Нога у нее заскользила. Одновременно колесико тележки вдруг слишком легко выскочило из расщелины. Тетка резко потеряла равновесие, попыталась удержаться на ногах, сделала сложное танцевальное па, повернулась и упала спиной назад. Прямо на бордюрный камень. Иван даже услышал снаружи сильный хруст – так сильно тетка приложилось затылком.

– Блин… – Иван выскочил из машины, еще два шага, и он уже был рядом. Платок у тетки сбился набок, седые жиденькие волосы разметались по асфальту… и из-под них подтекала кровь.

– Мать, ну ты чего, обалдела совсем! – с тоскливой досадой воскликнул Иван. Наклонился… Тетка смотрела прямо на него. Потом моргнула и закрыла глаза. Плохо дело… Не иначе как помирать собиралась!

Делать нечего – Иван достал сотовый, намереваясь набрать номер «Скорой», но потом вдруг вспомнил, что на соседней улице есть больница. За две минуты можно доехать…

Иван, как человек информированный, прекрасно знал, что нельзя самому везти пострадавшего в больницу. Обязательно нужно вызвать «Скорую». И дело даже не в том, что в больнице могут не принять пациента «с улицы» (хотя такие случаи часто бывают – отказываются принимать, и все тут!). А вдруг пострадавший умрет у тебя на руках? Кому отвечать? Тебе! Зачем трогал, может, неправильно кантовал или еще что не так сделал…

У тетки было несчастное, злое лицо. Такая исступленная ненависть ко всему миру, даже в отключке… Иван вдруг взял ее на руки, уложил на заднее сиденье своей машины. Он делал это и сам себе ужасался.

На обочине происшествие бурно обсуждал народ, давали советы уличные продавщицы (прилавок с новогодними украшениями), сзади гудели автомобили. Иван медленно тронулся с места, свернул в сторону…

В больнице его, естественно, не захотели принять.

– Мест нет! У нас все койки заняты! И мы вообще непрофильные, у нас с почками лежат! Везите женщину в другое лечебное учреждение!

– Но врачи-то есть у вас? – резонно возразил Иван. – Я женщину у вас оставлю, в приемном покое. Хотите – лечите, хотите – нет, Гиппократы несчастные…

Он положил тетку на дерматиновый диван. Зачем-то провел тыльной ладонью по ее щеке:

– Прости…

Сзади уже бежали с каталкой.

– Ну куда вы ее… Тут посетители сидят, а вы пачкаете! Сюда кладите, мужчина… Да она у вас уже не дышит! И что теперь?! Зачем нам труп, а?.. Мороки теперь…

Иван пожал плечами, быстро вышел из приемного покоя. Хорошо, что документы не стали спрашивать. Лосев, если б узнал о таком безобразии (что Иван, вместо того чтобы вызвать «Скорую», сам повез тетку в больницу), по головке не погладил бы.

Все равно умерла.

И что на Ивана нашло?..

Бессмысленное, ненужное, глупое милосердие.

Не иначе, влюбившись, совсем потерял голову. Вот вам еще один минус у любви!

…Тем временем женщины (которые торговали на обочине новогодними украшениями) бурно обсуждали произошедшее.

– Это Надька, уборщица из гастронома…

– Которую задавили сейчас?

– Да не задавили, она сама упала… Вечно лезет, куда не надо, все ей неймется… На автобус, поди, спешила.

– А, Надька, из гастронома! Вспомнила! Ой, суетная баба, и не говори… За копейку удавится!

– Куда ее повез, мужик-то тот?

– Куда… В больницу, поди. Добренький. Они все добренькие, которым делать нечего… Слышь, у Надьки родные есть? Надо бы их оповестить.

– У Надьки? Родные? Скажешь тоже! Да с ней сам черт не ужился бы… Я с ней прошлым летом разговорилась как-то, она мне на жизнь жаловалась – платят копейки, начальник сволочь, соседи упыри, никто не помогает ей…

– Что, и детей нет?

– Нет. Обмолвилась, что был у ей мальчик, да помер. Давно, младенчиком еще. Как родился, так и помер.

– О-ой, бедная…

– Прям! Сама и уморила небось. С Надьки станется!…

– О-ой, страсти-то какие… Зачем морить? Лучше б в детдом сдала, что ли…

* * *

Марта собиралась еще вздремнуть, но Стася за стеной врубила на полную мощность телевизор. Соседка с упоением слушала рекламу какого-то йогурта, счастливо хохотала. Пришлось вставать.

Марта достала из холодильника йогурт (надо же, тот самый, что рекламировали…), позавтракала им. Так, ничего особенного… Уже больше месяца Марта очень спокойно относилась к еде. У нее поменялась система ценностей, и еда сместилась с первого места на второе… нет, на третье. Или на четвертое?..

Марта умылась, стала собираться. Надо было ехать к Диане Генриховне, еще кое-какие бумаги заполнить. Впрочем, было еще полно времени.

Внезапно в калитку позвонили.

– Стася, открой! Стася!!! Это Светлана Евгеньевна, наверное…

В коридоре загрохотало. Марта тем временем аккуратно чернила ресницы. Еще через минуту постучали уже в дверь Марты.

– Да, открыто…

– Марта!

Марта так и замерла, с прищуренным глазом, с занесенной кисточкой в руке. Потом опомнилась:

– Ян, боже мой…

В дверях стоял Ян Горский собственной персоной. В расстегнутом темно-сером кашемировом пальто, под которым – костюм индивидуального пошива, в лаковых, без единой пылинки, башмаках… Мягкое кашне (шелк, цвет – серый с проблесками розового), приятный галстук, хрустальный блеск очков, аккуратно-небрежная прическа, кожаная папка в руках – слегка потертая, но невероятно стильная (а кожаная папка и должна быть потертой, сразу ясно, что человек делом занимается, а не для понтов ее с собой таскает!)… Ян Горский распространял запах хорошего мужского одеколона – чуткие ноздри Марты мгновенно уловили благородный, ненавязчивый аромат.

Марта потому сразу все это подметила (и оттенки, и фактуру тканей, и запахи, и все прочее), что Ян был абсолютно чужеродным элементом в этой коммуналке барачного типа. Ян, любитель хороших вещей, дико смотрелся на фоне обшарпанных стен, потрескавшегося потолка и сбитых косяков. И Стаси, пыхтящей позади, в коридоре… Стася была приятно поражена гостем.

– Мужчина, здравствуйте! Мужчина, а вы давно ездили с экскурсией в Кремль? Мужчина, а вы не хотели бы посмотреть на Царь-пушку?..

– Марта… – Ян рванулся, шагнул вперед, закрыл за собой дверь. Мотнул назад головой, спросил шепотом, с ужасом: – Это кто?

– Это Стася, моя соседка. Дитя природы.

– Господи… – Ян передернул плечами.

– Вот так я и живу, Ян, – усмехнулась Марта, ликуя, что Иван ушел раньше. Что было бы, если б эти двое встретились?! Еще никогда Штирлиц не был так близко к провалу…

– Боже, боже… – Ян подошел ближе, скинул пальто, аккуратно повесил его на спинку свободного стула, на сиденье положил папку. Затем наклонился, мягкими губами поцеловал Марту в затылок. – Бедное дитя! Бедная Марта…

– Ты шокирован? – усмехнулась она, разглядывая свои ногти. – Вот сюда загнал меня бывший муж, полюбуйся. Откуда ты адрес узнал?

– В отделе кадров… Марта, но я не знал, что все так плохо! Эти Грязищи… Одно название чего стоит! Отвратительное место. А дом! Нет, это даже домом назвать трудно! У соседнего подъезда – жуткая рожа, стоит, курит, посмотрел на меня так… словно зарезать хотел!

– Там Мазурины живут. Ты, наверное, видел Гоблина, сожителя их дочери.

– Мазурины… Гоблин! – шепотом, завороженно повторил Ян. – Бр-р… Это чудовищно. Марта, ты должна немедленно переехать ко мне. Ты не можешь здесь оставаться.

На миг сердце у Марты дрогнуло – все-таки очень благородно было со стороны Яна предложить ей переехать…

– Нет. Не хочу тебя стеснять. И потом, на днях суд, прогноз самый благоприятный… Олегу придется вернуть мне квартиру.

– Да, да… Это прекрасно! Такая женщина, как ты, должна жить во дворце. – Ян отбросил папку, сел на стул напротив Марты. – Но ничего. Скоро мы вообще уедем отсюда.

– Домик на берегу моря? – улыбнулась она.

– Да. Вот, я уже выбрал… Посмотри, – Ян достал из кармана распечатку – на пол, под стол, упала флэшка. Ян, кряхтя, полез под стол, схватил флэшку, торопливо засунул ее обратно в карман. – Руки-крюки… Вот, это небольшой городок, побережье Франции.

Марта придвинула листок к себе. Дом, увитый диким виноградом, вдали – полоска моря. Чайки, солнце.

– Красиво… – прошептала она. Но в этот раз сердце ее осталось бесстрастным. «Ты из-за этого домика людей убил. Продался не пойми кому… Иуда! И не боишься, что за все придется платить? Не деньгами, а душой своей бессмертной расплачиваться».

Ян Горский был вполне симпатичным мужчиной – ну, может быть, чуть полнее, чем надо. Очень ухоженный. Мягкий, точно шелковый на ощупь, лоснящийся. Чтобы убедиться в этом, Марта протянула руку и провела по его щеке. Да, ощущения именно такие – мягкости, теплоты. Щеки гладкие, хорошо выбритые…