А я почему-то рассмеялась. И уткнулась лицом ему в рубашку, прямо в расстегнутый ворот. И не было важно, что я пачкаю ткань. Потому что кристально ясно поняла – люблю его. Безумно люблю. По-настоящему.

Ну как можно не любить такого мужчину? Который все на себя готов взять. Даже мои психи и мою вину – он себе в проступок вменяет. Наверное, и убей я кого-то, он взял бы это на себя, даже не спросив меня о причинах.

Сергей из-за этого смеха растерялся, кажется.

- Он не урод, - всхлипнув, я попыталась что-то объяснить, все еще улыбаясь. – И ничего он не сделал. Чаем меня угостил. С лимоном. К психологу посоветовал сходить. - Еще крепче обняв его пояс, я хмыкнула.

А в Сергее что-то словно отпустило. Будто разжалась пружина, до этого закрученная до самого предела.

- Не урод, так придурок, - другим тоном выдохнул Сергей. – На фига тебе к психологу? – и он хмыкнул, кажется с облегчением.

– Просто он – не ты. И все. Но не в этом дело. А психолог, может, мне и нужен. Чтоб меньше истерик закатывала. И не психовала. И… - я запрокинула голову, глядя ему прямо в лицо. – Прости меня, Сережа. Прости, пожалуйста, мне безумно стыдно за то, как я себя вела, за то, что наговорила…

- Бабочка, - чуть ли не застонал Сережа, и я почувствовала, как он прижал лоб к моим волосам. – Ради Бога, ну за что ты прощения просишь? Прекрати. Ты ни в чем не виновата, что я, не понимаю, что ли?

- Нет, Сережа. Я виновата. – Еще раз прижавшись к его коже, в последний, я отошла на шаг. Сергей не удерживал. Только внимательно наблюдал за моими действиями. – Серьезно, извини. Я не хотела так себя вести. И… знаешь, я думала, пока ехала, и туда, и назад. Сережа, я очень тебя люблю.

- Бабочка моя драгоценная, - он вздохнул и, похоже, снова решил меня убеждать, что это подростковая фантазия.

Я подняла руку, прижав ладонь к его щеке.

- Нет, не надо, не говори. Я знаю, что ты думаешь. Я маленькая. И не понимаю. И это по глупости. Только ты вот взрослый, а раз в триста глупее меня. – Сергей вдруг рассмеялся. Хоть и с горечью, но по-настоящему рассмеялся. - Но это правда, - заверила я, прижав щеку к его груди. - Однако, - грустно улыбнулась. – Я не могу так, любимый. И тебе нервы мотаю, и сама как идиотка себя веду. – Сережа нахмурился и даже головой покачал. А я вновь подалась вперед, обняв его. – Я решила уехать к бабушке и дедушке. Чтобы тебе нервы не мотать. Чтобы не доводить.

Он молчал некоторое время, обнимая меня так же, как и я его. Его руки гладили мои распущенные волосы

- Когда ты хочешь уехать? – вновь серьезно, тихо уточнил он, без всяких споров.

- Сегодня, - я не могла это оттягивать. Боялась, что передумаю.

Руки Сергея замерли на секунду. И снова начали гладить мою голову.

- Хорошо, - наконец согласился он. – Я сейчас организую машину, и ребят. И не спорь, - теперь он прервал мои возражения. – Без охраны ты никуда не поедешь. Деньги будут переводиться на твою карточку, как и всегда. И… Бабочка, звони мне, если будет что-то нужно. Или просто, поговорить. Пожалуйста.

Он просил. Сережа просил.

Мне было так трудно все это, что я только кивнула, сглотнув комок в горле. А потом запрокинула голову и прижалась губами к его подбородку. Куда достала.

- Каждый день, любимый. Я буду звонить тебе каждый день. Еще пожалеешь.

Он горько хмыкнул:

- Глупая, - я ощутила его губы на своем виске.

- Зато ты – умный такой, что на троих хватит, - не удержавшись, поддела я его. Шмыгнула носом и отступила назад. – Я пойду собираться, - объяснила, и вышла из кабинета, вытирая глаза.

Глава 12

Сергей

Она действительно звонила. Каждый день. Как и «грозилась».

Когда это случилось впервые – я даже растерялся. Честно признаюсь – не верил. Не надеялся даже. Особенно после того, что привело к отъезду Бабочки.

Я серьезно не винил ее в том срыве. У меня нервы не выдерживали, что уж за нее говорить? Словно мало Свете было стрессов, еще и я ей устраивал постоянные «качели» своей несдержанностью и дикими порывами. Так что даже в мыслях не было ее осуждать, несмотря на дикую боль от слов, которые моя Бабочка бросила сгоряча. Но, блин, ладно, подросток же. У меня, помню, было года два «переходного возраста», когда родители просто не знали, что делать со мной. Мать слезами заливалась, а отец все грозился выпороть. Только руку на меня уже боялся поднять, для «воспитания». Слишком диким я рос, да и вымахал так, что его на голову перерос. Вот они и грозились в основном, да увещевать меня пытались. Хотя, и потом, по факту, не особо они определились, но тогда – полный абзац, своими претензиями и поведением я им нервы мотал так, как Свете и не снилось. Тогда же и к банде прибился.

А Бабочка, она вообще таким раньше не страдала, Сашка с Динкой все время хвастались, что нарадоваться на послушание дочери не могут, да и я сам видел – мы ж постоянно созванивались. Так что пару скандалов ей даже положено было бы закатить.

Но когда она пришла ко мне в кабинет, когда извинилась, когда просто и без выкрутасов признала свои ошибки, и так откровенно призналась, что ничего у нее с тем Артемом не было – я оказался ошеломлен и поставлен на колени ее безыскусностью. Ее откровенностью и тем, что после всего, после того, как я ее буквально толкнул к другому, Света пришла и обняла меня, позволила мне обнять себя. Не уехала со злостью и гневом между нами.

Пусть и на тысячную долю, но это облегчило мне прощание со своей Бабочкой.

Хотя, по-хорошему, я и не должен был бы сходить с ума от счастья, что она ничего не замутила с тем недоумком.

А потом – она позвонила в два часа ночи. Как раз, когда приехала, очевидно. Я не спал еще, ждал звонка, правда, не от Светы, а от охранников, которых послал с ней. И был удивлен тем, что позвонила Бабочка. И тронут. После такого бешеного и горького во всех смыслах вечера – ее звонок был почти ощутимо сладким, будто смывал с меня эту горечь, хоть осознание, что она – все, уехала, никуда и не ушло.

Света отчиталась, что доехали они нормально, бабушка с дедушкой, которым она позвонила еще в дороге, хоть и удивились, но с радостью приняли внучку. Им она объяснил свой неожиданный приезд ссорой с парнем и необходимостью переосмысления себя. Типа дядя посоветовал обстановку сменить, беспокоясь о ней.

Хитрая лисичка.

Я так понял, что про «парня», это она не Артема в виду имела. И даже не знал: смеяться или в голос застонать из-за того, что получил такой статус. И главное, как провернула все: и правду, вроде сказала, и меня при родителях Динки не упомянула и даже вроде как «выбеливала». Света знала, что те меня не особо жалуют.

В общем, честно скажу – в голове и душе был полный бардак, и не хотелось ничего, кроме того, чтоб сорваться с места и вернуть ее назад. Разумеется, я не выдал этого желания ничем. Поблагодарил Бабочку, что позвонила, успокоила. Пожелал спокойной ночи, слыша по голосу, что она уже просто вырубается. И пошел наверх. В комнату, которая еще три часа назад была ее.

Смешно.

Когда Света болела, мне казалось, что я не сумел бы провести ночь у нее в спальне. А сейчас – не хотел идти к себе, несмотря на бардак, оставленный поспешностью, с которой Бабочка собиралась. Ощущая какое-то щемящее чувство внутри, я грустно усмехнулся, заметив на одном из столбиков кровати позабытую майку, в которой Света обычно спала. Да и, вообще, в комнате осталось полно вещей. Ясное дело, сейчас Бабочка взяла только самое нужное. Решив, что завтра велю Арине Михайловне собрать и упаковать остальное, чтобы отправить Бабочке, я подошел и сел на покрывало. Не удержался, снял ту майку и сжал в кулаке, словно пытался кожей впитать хоть какое-то ощущение своей Бабочки. Может, хоть запах ощутить. Поднес ткань к лицу, закрыв глаза и глубоко вдохнул.

Извращенец? Ненормальный? Возможно.

Я уже не знал – где правда и правильность. Знал только, что с момента, когда она села на заднее сидение машины и грустно посмотрела на меня через стекло – внутри образовалась пустота. Сосущая, разъедающая и поглощающая все остальное: события, запахи, звуки. Любые внешние раздражители словно растворялись в этой пустоте. Не исчезали. Но становились малозначительными и невыразительными.

Я не сомневался, что добился своего – она уехала навсегда и уже через пару дней пребывания вдали от меня поймет, что ее чувства были надуманными. Так будет лучше для Светы.

А то, что мне больно – чепуха. Перетерплю. Свыкнусь и сживусь.

Я так и провел ту первую ночь в ее комнате. Не спал. Просто сидел и думал, вспоминал свою Бабочку, какие-то слова, поступки, всякие мелочи, от которых хотелось улыбнуться. И словно четки перебирал пальцами ткань той дурацкой майки.

А на следующий день оказался буквально сбит с толку замечанием Арины Михайловны, которая, после моего распоряжения о вещах, позвонила Свете, уточнить, что необходимо отправить в первую очередь?

И поймала меня в коридоре, чтобы «повеселить»:

- Представляете, Сергей Борисович, я то вас совсем неправильно поняла, - «повинилась» домработница. – Почему-то решила, что племянница ваша насовсем уехала. Так из ваших слов отчего-то уяснила. А Светочка сказала, что ей хватит тех вещей, что она взяла с собой до возвращения. И ничего присылать не надо.

Скажу честно – я молча кивнул, растянул лицо в пародии на улыбку, и пошел по коридору дальше, вдруг поняв, что оглох от стука сердца в ушах. Как пацан, ей-Богу. Но мысль о том, что Бабочка не ушла. И что она для себя оставляла вероятность возвращения – это было очень много для меня. Даже слишком для моего мозга. На тот момент, по крайней мере. Пусть я и напоминал самому себе, что это она еще не отошла и не пожила без моего влияния.

А самое смешное то, что у меня не хватило смелости набрать ее номер и самому уточнить – правда ли это? Не хотел услышать отрицательный ответ. Трусливо оставлял себе надежду на эту лазейку.