– Ты выглядишь великолепно, моя радость. – Она обняла дочь, и они вместе спустились по лестнице в столовую. – Вальдорф будет сражен наповал.

– Вексфорд, – поправила Кэндас.

– Вексфорд. Его фамилия Бофор, не так ли? – уточнила Вирджиния.

– Да. Он из Шревепорта. В городке все девчонки позеленеют от зависти, – заявила девушка.

В столовой Кэндас бросила неодобрительный взгляд на тарелку Вирджинии.

– Мама, это все, что ты собираешься съесть? – спросила она, посматривая на мать.

– Фрукты и каша. Превосходный завтрак, – оправдывалась Вирджиния.

– Четыре дольки грейфрута и полчашечки каши? Да. Превосходный завтрак для птички, – не унималась Кэндас. – Когда доживешь до моих лет, дорогая, тебе тоже придется подсчитывать калории, – назидательным тоном заговорила мать.

Кэндас рассмеялась, с любовью глядя на нее.

– И сколько еще, по-твоему, я смогу поглощать бананы, горы взбитых сливок и попкорн, с которого так и капает настоящее масло? – весело спросила она.

– Еще долго. И пользуйся этим, дорогая, – с улыбкой ответила Вирджиния.

– Обязательно. – Кэндас поднялась и поцеловала мать в щеку. – У меня есть отличный пример для подражания.

Вирджиния проводила дочь до машины, а потом, стоя у входа в дом, еще долго махала рукой – пока небесно-голубой «Тандерберд» с откидным верхом не скрылся за очередным поворотом извилистой дороги.

Она все еще стояла на пороге дома, когда на дороге появился другой автомобиль, красный «Мустанг», за рулем которого сидел Болтон Грей Вульф.

«Как знаменательно, что даже арендованная им машина носит имя лошади», – подумала Вирджиния.

– Я приехал пораньше, – сказал Болтон, ничуть не стесняясь своей «непунктуальности».

В свете утреннего солнца, обвешанный фотоаппаратами, с лицом, только что выбритым и непослушными волосами, которые растрепал ветер, он выглядел отдохнувшим – его распирала энергия. Вирджиния представила себе, как стоя перед маленьким зеркалом в ванной мотеля, он пытается справиться с этой черной гривой волос.

Было бы неплохо оказаться там в тот момент и помочь ему. Эта мысль заставила ее улыбнуться.

Болтон нацелил камеру и сделал первый снимок.

– Я выгляжу ужасно, – произнесла Вирджиния, закрыв лицо рукой.

– Не надо. – Болтон мягко отвел ее руку и слегка приподнял ей лицо.

От его прикосновения у нее перехватило дыхание. Нечто магическое возникло между ними, и в какой-то момент ей показалось, что он собирается ее поцеловать. Она хотела, чтобы он ее поцеловал.

– Ты такая нежная и прекрасная в лучах утреннего солнца. – Он стал пятиться назад, а его камера жужжала и щелкала. – Тебе идет розовый цвет.

Его голос завораживал ее. Она почувствовала себя нежной и прекрасной. Даже без макияжа. Даже с неуложенными волосами. Даже с морщинками вокруг глаз, проявлявшимися на солнце.

– У тебя приятная улыбка, Вирджиния, – сказал Болтон.

– Спасибо. – Она улыбнулась в ответ – он заставил бы улыбнуться даже египетскую мумию. – Я не ожидала, что ты объявишься так быстро. Надеялся застать меня врасплох?

Раздался еще один щелчок, затем он стал менять пленку в камере. Закончив, он повесил камеру на плечо и, приблизившись к ней, пристально на нее поглядел.

– Нет, Вирджиния. Просто мне невыносимо было ждать целый час, – заявил он.

Жар бросился ей в лицо, красным пламенем разлился по шее и груди. Болтон был убедителен и опасен. И она оказалась наедине с ним, а под халатом у нее ничего не было надето. Разум советовал ей одернуть его и поставить на место. Однако сердце решило по-другому.

– Почему? – спросила она.

– Поэтому. – Он взял ее лицо в свои ладони и осторожно приподнял вверх. В этом движении не было спешки, не было настойчивости, а лишь приятная уверенность. Их тела соприкоснулись, прижались крепче – их тянуло друг к другу. Он обвил ее руки вокруг своей шеи и сам тоже обнял ее.

В его объятиях ей было так хорошо, так чертовски хорошо!

– И поэтому, – прошептал он и прикоснулся губами к ее губам. Это была не атака, но поцелуй, – ласковый, как летний дождь.

Вирджиния не стала думать о последствиях – она просто позволила этому случиться.

Его губы были чуткими и нежными, дыхание свежим, а поцелуй легким, словно прикосновение крыльев бабочки к лепесткам роз.

– Вирджиния… – шептал он.

– Болтон… мы не должны, – она пыталась протестовать.

– Назад пути нет. Это судьба. Изменить ее не в нашей власти, – уверенно произнес Болтон.

Она взяла его за руку и отвела в дом. Его не пришлось упрашивать. У подножия лестницы он подхватил ее на руки и понес наверх.

– Налево, – шепнула она.

На пороге спальни он не остановился, плечом толкнув дверь, решительно внес Вирджинию в комнату и только там медленно и осторожно поставил на ноги.

Свои камеры Болтон положил на кресло, рубашку – на табурет у туалетного столика, а брюки и туфли – на пол около кровати.

Обнаженный, он еще больше походил на древнее изваяние. Вирджиния молча смотрела на него, потом протянула руку и дотронулась до его широкой могушей груди, погрузив пальцы в темные волосы. Ее рука медленно заскользила вниз, касаясь живота и опускаясь все ниже и ниже.

Он улыбнулся ей таинственной многообещающей улыбкой, и эти молчаливые обещания были столь восхитительны, что их исполнение нельзя было откладывать. Он так же молча взял ее на руки и уложил на кровать. Встав над ней на колени, он кончиками пальцев принялся водить по ее скулам, бровям, губам. Прядь черных волос упала ему на лоб, и она легким нежным движением откинула ее.

– Я хочу видеть твое лицо, – сказала она, пытаясь запомнить его навсегда. – Оно удивительное.

Он медленно развязал на ней пояс, снял с нее халат и опустил его на пол.

– Он тебе не нужен, – решительно проговорил Болтон.

Когда он вошел в нее, ей показалось, что она умерла и сейчас пребывает на небесах. Она была такая изголодавшаяся и так жаждала его!

– Люби меня, Болтон. – Она крепко обвила его руками и притянула к себе. – Люби меня.

– Да. Я буду любить тебя, Вирджиния, – обещал он.

Ритм его движений воспринимался как музыка, и эта песня завладела каждой клеточкой ее тела; эта мелодия была как бальзам для ее сердца и души. Она чувствовала себя так, словно родилась заново: ведь женщина, непрестанно стремившаяся самоутвердиться, сейчас исчезла, и на ее месте возникло существо с крыльями, существо, способное летать.

– Ты так хорош, – прошептала она, – ты просто чудо как хорош.

– Мы хороши. Мы, Вирджиния. Ты и я – вместе.

Глубоко погруженный в нее, он приостановился и стал изучать ее лицо. Его внезапная улыбка была ослепительнее солнца.

– Я искал тебя всю свою жизнь, – прошептал он.

– Ш-ш-ш… – Она приложила ладонь к его губам. – Не следует в порыве страсти произносить то, чего нет в мыслях при ярком свете дня.

– Я никогда не произношу того, чего у меня нет в мыслях. – Он возобновил свои движения. – Никогда.

Они не испытывали неловкости любовников, впервые познающих друг друга – их души были едины, как и их тела. Он отвечал даже на ее мысль, понимал значение ее вздохов, ее стонов, ее вскриков в экстазе. Он чувствовал ее настроение, ее желания, ее предпочтения.

Она снова и снова взмывала к вершине наслаждения, и Болтон опять любил ее. Он был вынослив, поскольку был молод и силен. Он удовлетворял ее так, как ни один мужчина не смог в прошлом и не сможет в будущем.

Отступили годы, время невостребованных ради ребенка и карьеры желаний; она снова стала женщиной – женщиной, в которой сочетались нежность и откровенность, кротость и пылкость. Она чувствовала удовлетворенность и желание одновременно. И это желание заставляло крепко обхватить его за талию и не отпускать.

– Не покидай меня, – неистово проговорила она. – Не смей покидать меня!

– Мое место здесь, Вирджиния. С тобой и в тебе. Даря наслаждение и получая его в подарок, – сказал он и улыбнулся, а глаза его засияли изнутри голубым огнем, доказывая ей, что произошло невозможное, – Болтон Грей Вульф не только насытил ее тело, но и завладел ее сердцем.

Происходящее между ними нельзя было назвать половым актом – это была любовь. Простой акт не заставил бы ее вознестись ввысь и прикоснуться к звездам. Простой акт не заставил бы ее душу отделиться от тела и слиться с его душой, словно они с Болтоном стали единым целым.

Ей хотелось прокричать о только что совершенном ею открытии. Ей хотелось взять в ладони его лицо и, заглянув в глубину его глаз, сказать: «Я люблю тебя». Однако она знала, что вслед за этим ее тут же постигнет жестокое разочарование. Раскрыть эту тайну означало накликать беду. На них обоих.

Слезы обожгли глаза и потекли вниз по щекам.

– Вирджиния? – Он с нежностью дотронулся до бегущей слезинки. – Почему ты плачешь?

– Потому что это так прекрасно, а я так изголодалась, так изголодалась по тебе, – призналась она.

– Больше тебе не придется голодать, – пообещал Болтон, и она поверила ему.

В это прекрасное мгновение, когда они были вместе в ее постели, она верила, что достаточно будет протянуть руку – и Болтон окажется рядом, что достаточно будет позвать – и он примчится, достаточно будет пожелать этого магического слияния – и это случится.

Но когда все закончилось и они лежали, сплетенные в объятиях на ее простынях, уставшие и удовлетворенные, она поняла, что проявила себя невообразимой дурой – дурой, верящей в чудеса. Она давно уже усвоила, что чудеса становятся явью только тогда, когда добиваешься их свершения тяжелым трудом, потом, умом, упорством и жертвами.

Болтон взял ее руку, сжал длинные изящные пальцы, подбадривая ее, и произнес четко и громко: