Пегги Уэбб - Бабье лето

– Все должно происходить не так, Вирджиния, – пытался остановить ее Болтон.

– Именно так. Разве ты не понимаешь, Болтон? Дело не только во внешности. Ты молодой и сильный, – в отчаянии произнесла Вирджиния.

– Как и ты, – не слушая ее, возразил Болтон.

– Нет. Я уже в том возрасте, когда у женщин возникают проблемы со здоровьем. Я не хочу взваливать на тебя что-либо подобное, – протестовала Вирджиния.

– У тебя проблемы со здоровьем, Вирджиния? – искренне удивился он.

– Нет, – ответила она.

– Ну вот и хорошо, и не кличь беду… Как бы то ни было, большинство женщин живут дольше своих мужчин. Так что мы равны по возрасту, – уверенно заявил он.

– Я не кличу беду, просто я реалистка, – сказала Вирджиния.

– Нет, ты пессимистка, – не согласился Болтон.

– Кто-то из нас обязан быть пессимистом, – кивнула она.

Внезапно он рассмеялся.

– Что тебя так развеселило? – обиделась Вирджиния.

– Ты. Поскольку ты творческая личность, то любой пустяк способна превратить в драму, а иногда даже в мелодраму. – Он крепко обнял ее. – Я никогда с тобой не соскучусь.

– Рада, что хоть на это гожусь. – Потребовалось героическое усилие, чтобы голос у нее не дрогнул. Если она сейчас же не уйдет отсюда, то зарыдает, как дитя.

– Ты прекрасна, Вирджиния, – шептал Болтон. Он целовал ее волосы, ее брови, щеки, губы. – Ты самая красивая женщина на свете.

Ей ничего не стоило дать себя соблазнить, ничего не стоило забыть все, кроме чувств, которые он в ней возрождал.

– Не надо, – прошептала она. – Пожалуйста, не надо.

– Ты этого не хочешь? – спросил он.

– Ты ведь знаешь, что хочу. – Она попыталась высвободиться из его объятий, но он крепко держал ее.

– Не борись со мной. Не борись против нас, – потребовал Болтон.

– Нас не существует. О, Болтон, разве ты не понимаешь… наша любовь невозможна… – Она не хотела воспринимать всерьез его слова.

– Ты меня любишь, Вирджиния? – спросил он, глядя ей в глаза.

– Я этого не говорила. – Его быстро промелькнувшая улыбка разбила ей сердце. – Хорошо. Я люблю тебя. Но это ничего не меняет.

– Меняет, Вирджиния. Любовь делает невозможное возможным, – упорствовал он.

Она покачала головой, но он приложил палец к ее губам, не дав ей возразить.

– Разве ты не знаешь, что когда двое людей любят друг друга, то нет проблемы, которую они не смогли бы решить? – Он улыбнулся. – Ты ведь об этом пишешь.

– Это беллетристика, – прошептала она.

– Жизнь недалека от искусства, – проговорил он.

– Но жизнь не искусство. Жизнь реальна, а я не хочу стать причиной твоих страданий, – сопротивлялась она.

– Если выйдешь в эту дверь, то станешь, – упрямо заявил он.

– Нет, Болтон, стану, если не выйду в эту дверь. – Когда он начал протестовать, она закрыла ему рот ладонью. – Не говори, пожалуйста, больше ни слова. Ты все равно не сможешь изменить моего мнения.

Они все еще стояли так близко друг к другу, что ей стало невыносимо жарко. Она не знала, вызвано ли ее состояние жаром, исходящим от камина, не по сезону теплой погодой или возрастом. Он слегка подвинулся, и их бедра соприкоснулись. Она чувствовала его тепло и его возбуждение. Если она сейчас не уйдет, то не добьется своего.

Она подняла к нему лицо, и он увидел непреклонность в ее глазах.

– Что бы ты ни делал, Болтон, я не изменю своего мнения, поэтому, пожалуйста… позволь мне уйти с достоинством.

Доживи Вирджиния до ста лет, она и тогда не забудет, как он стоял посреди комнаты в блеске огня, все еще горевшего в камине. Его лицо было непроницаемым, но глаза…

Она вздохнула. Он страдал – это было видно, – и Вирджиния отвернулась, не в силах видеть его муки.

Воздух в комнате, казалось, переполняли страсть и отречение, любовь и страдание. Вирджиния не могла больше вынести этого, но и не могла покинуть Болтона.

Кольцо его рук превратилось в стальной обруч. Он мог удержать ее, если бы захотел. Она почти желала этого. Она почти желала оказаться у него в плену и заниматься с ним любовью, и чтобы были только они вдвоем, и чтобы ничто не мешало их чувствам.

Внезапно он ее отпустил.

Она хотела сказать что-нибудь напоследок, что-нибудь доброе и мудрое, что поддержало бы их обоих, но не смогла подобрать слов. Она беспомощно стояла перед ним, теребя пояс халата.

Он не двигался, ничего не говорил. Наконец она решила, что единственное подходящее слово – это «прощай». Должно быть, он прочел ее мысли, потому что поднял руку не просто прося, а требуя молчать.

А вот его слова были изменчивы, как ручьи, петляющие сквозь лес, музыкальны, как песни птиц, приветствующих зарю, и прекрасны, как самые изысканные стихи. Ей не нужно было знать его язык, чтобы понять, о чем он говорит.

Болтон Грей Вульф говорил ей о своей любви на древнем языке своего народа. Красота и боль, звучавшие в его словах, разрывали ей сердце на части, и Вирджиния так и стояла, завороженная, зажмурив глаза, чтобы сдержать слезы, пока он не закончил свою элегию. Когда же воцарилась тишина, она снова открыла глаза и встретила его пристальный взгляд.

– Уходи скорее Вирджиния, пока я не передумал, – печально проговорил он.

В жизни не было ничего труднее, чем повернуться к нему спиной.

«Не оглядывайся назад, не оглядывайся назад», – приказывала она самой себе.

Она дошла до двери, и тут он окликнул ее:

– Вирджиния…

Ее рука уже лежала на дверной ручке, однако она не могла обернуться, не смела обернуться и посмотреть на него.

– Между нами не все еще кончено… Ты будешь моей, – произнес он громко и внятно, чтобы у нее не осталось никаких сомнений относительно его намерений.

Она выскочила из коттеджа и помчалась по извилистой дорожке. Оказавшись на кухне, она прислонилась к шкафчику и разразилась судорожными рыданиями, разрывавшими ей грудь.

– О Боже, – восклицала она. – О Боже!

Уж лучше бы ей верить в чудеса.

Пока Болтон готовился к отъезду, Вирджиния оставалась в постели, положив мокрое полотенце себе на лоб. Она не хотела видеть, как он выносит свои сумки на крыльцо, не хотела видеть, как он садится в машину, не хотела наблюдать, как «Мустанг» умчится вдаль по дороге, увозя с собой человека, которого она любит.

Оцепенев от горя, она могла лишь неподвижно лежать, страдая от душевной боли.

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Увидев в дверях голову дочери, Вирджиния глянула на часы. Уже три. Она, должно быть, уснула. Жаль, но она не чувствовала себя отдохнувшей.

– Мама… – Кэндас присела на край кровати. – Ты в порядке?

– Нет. – Пожалуй, она никогда уже не будет в порядке.

– Мы не хотели тебя тревожить, но меня беспокоит, что ты не вышла к обеду, – сказала девушка.

– Я не хотела тебя беспокоить, – улыбнулась Вирджиния.

– Все в порядке. Я молодая и жизнерадостная. Я это переживу. – Кэндас пристально вгляделась в свою мать. – Я почти заставила тебя улыбнуться, так ведь?

– Почти. Где Мардж? – поинтересовалась Вирджиния.

– Загружает вещи в машину. Мы возвращаемся в школу, – сообщила Кэндас.

Вирджиния нерешительно попыталась сесть, но затем снова легла.

– Попрощайся за меня с Мардж… и извинись перед ней за то, что меня не было за обедом, – попросила она.

– Нет проблем. Она понимает… в самом деле понимает, мама. Мы обе понимаем, – заверила ее дочь.

Вирджиния обнаружила под простынями скомканное влажное полотенце и швырнула его на пол.

– Хотела бы я это понимать, – проговорила она сердито.

Кэндас подняла полотенце и отнесла его в ванную. Затем остановилась в дверном проеме, наблюдая за Вирджинией.

– Кэндас, ты выглядишь так, будто только что задавили твоего кота. Выкладывай все, что у тебя на душе, и покончим с этим, – взволнованно предложила Вирджиния.

– Я только что видела, как Болтон садился в машину, – тихо сказала Кэндас.

– Он уезжает, – сообщила Вирджиния.

– Он вернется? – с беспокойством в голосе спросила девушка.

– Нет, – деланно равнодушным тоном ответила Вирджиния.

К чести дочери надо сказать, что эта новость не вызвала на ее лице довольной улыбки.

– Так будет лучше, – произнесла она.

– Да, – подтвердила Вирджиния. – Так будет лучше… для всех нас.

Вирджинии как-то удалось собрать остатки сил, она откинула покрывало, встала с кровати и поцеловала на прощание свою дочь.

– Береги себя, малышка, – сказала она.

– Ты тоже, мама, – грустно шепнула Кэндас.

Прощаясь с дочерью, Вирджинии даже удалось улыбнуться. Кэндас крепко обняла мать.

– Вдвоем против всего мира, – напомнила Вирджиния.

Она сидела в своем кабинете, тупо уставившись на экран компьютера. В последнее время Вирджиния частенько засиживалась в своем кабинете. Однако она не написала ни одного слова с тех пор, как уехал Болтон. Ни одного. Она пыталась. Она исписала кучу бумаги, но это были пустые слова. Они не шли из глубины ее души, поэтому не могли взволновать сердца читателей. Они не пели. Они даже не хныкали.

Она так часто терроризировала клавишу «delete» [2], что на ней стерлась надпись.

Было бессмысленно высиживать за клавиатурой целыми днями без малейшего результата. Таким образом Вирджиния только усиливала свои страдания, испытывая к тому же чувство профессиональной несостоятельности.

Она придвинула к себе телефон, сняла трубку и набрала номер.

– Джейн? Ты можешь заглянуть ко мне? Я готова заняться бегом.

– Слава Создателю! А то я было решила, что ты умерла и отправилась на небесный съезд писателей, – рассмеялась подруга.