– Чего ты хочешь?

– Эмма. Я… – Слова прервались вздохом, и он посмотрел на стул перед собой. Когда он опустился на него, Эмма поняла, насколько он взволнован. Никогда в своей жизни он не позволял себе сесть раньше леди. Это не была игра. Он поднял на нее глаза, не понимая, что они выдают его с головой.

– Я поверил в твою ложь в Лондоне, – прошептал он.

– Да.

– И я вел себя с тобой как с вдовой.

– Да.

– Я делал вещи, которые мне не следовало делать. Говорил такое, что…

Какие странные эти мужчины! И это расстраивает его больше всего? Если бы какой-то другой мужчина лишил ее невинности, то Харт чувствовал бы к ней обычное вожделение. Но то, что это сделал он сам, превратило ее в нечто иное, в нечто более ценное, чем та женщина, какой она была на самом деле.

– Прекрати винить себя, Харт. Что было, то было. Да, я была девушкой, но далеко не наивной…

– Ты могла не знать…

– Конечно, я знала. – Она старалась показать презрение в своем взгляде, но пока шли секунды, это становилось все труднее. Его глаза были обычно непроницаемы. Но сейчас она видела в них все: беспокойство и боль, понимание и растущую тревогу. И заботу, с какой он хотел поговорить с ней и успокоить ее.

Эмма отошла на шаг.

– В доме твоего отца…

– Не надо.

Он замолчал, но его глаза продолжали говорить. Рассказывать ей те вещи, которые она хотела бы забыть.

Прежде он желал ее тело, но сейчас она была другая. Сейчас она не была похожа на остальных его женщин, она была чистая, и ранимая, и слабая. Маленькая девочка, гуляющая по темным коридорам, где на каждом шагу ее подстерегали монстры.

В его глазах было все, о чем она мечтала, будучи девочкой, все, в чем ей было отказано в последующие годы. Эмма росла, но так никто и не появился, чтобы спасти ее. Она должна была спасать себя сама и никогда не забудет этого.

– Эмма…

– Я была девственна, Харт, но в душе я была не невинна, поэтому не смотри на меня так. Если это все, ради чего ты приехал, то с этим покончено. Я прощаю тебя. Ты можешь уехать.

– Едва ли я приехал только из-за этого, и я не вправе принять твое прощение, поэтому…

– Зачем ты приехал? Зачем? Просто скажи мне. Скажи, что должен сказать, чтобы мы оба…

Его мягкий голос прервал ее:

– Мне нужно знать.

Она замерла, описав рукой драматический круг в воздухе.

– Что знать?

– Я должен знать, почему ты сделала это. Почему приехала в Лондон и притворялась вдовой Денмор? Зачем изображала из себя роковую женщину? Зачем… зачем пришла в мой дом в ту ночь? И почему сбежала?

Его глаза не позволяли ей уйти от ответа. Они умоляли о сочувствии. Она могла дать ответ на первый вопрос, но не на другие.

– Мне нужны были деньги. Для этого я приехала в Лондон, Харт. Больше ничего. Я получила слишком маленькое наследство от дяди, и мне нужно было больше. Игра казалась лучшим способом заработать деньги.

– Лучшим способом? Стать мошенницей? Лгать и обманывать? Рисковать?

– Ты хочешь сказать, что я по натуре куртизанка?

– Если бы это было только мое мнение! Ты была благородной женщиной, попавшей в стесненные обстоятельства. И Осборны приняли тебя. Если бы ты только намекнула, попросила помощи, они были бы счастливы стать твоими благодетелями и приютить тебя.

– О, какая прекрасная идея в устах богатого мужчины. Жить как приживалка. Просить милостыню. Да, они любили меня и относились ко мне как к своей. И что дальше? Ждать, пока они найдут подходящего джентльмена, который бы женился на мне? И хороша я буду, отказав ему?

Он покачал головой.

– Но тысячи благородных леди пребывают в сходных обстоятельствах, и никто из них не пускается в подобные аферы, чтобы заработать на жизнь.

– Да. Я единственная, кто применил свое искусство для достижения цели. И могу этим гордиться.

– И это была твоя цель? – Он обвел жестом ее дом. – Это? Этот жалкий домик? Эта скромная жизнь?

– Да, это. Это то, чего я хотела. Покоя.

– Я не понимаю. Ты трудишься недели, собираешь по крохам сотни фунтов, сколачиваешь маленькое состояние… – Он окинул комнату последним, грустным взглядом. Он не заметил орехового буфета, который она высмотрела в городе и купила. Не увидел прекрасных гобеленов, которые она повесила на стены, чтобы украсить комнату в зеленые и синие тона. Цвета океана. Это было ничто для него. По сравнению с его собственной роскошью.

– Да, Харт, – прошептала она. – Да, это то, ради чего я работала. Поэтому, пожалуйста, прости меня за мои скромные потребности. Не ходи в магистрат и не маячь перед моими соседями. Оставь меня в покое. Просто оставь меня. Обещаю, что никогда не вернусь в Лондон.

Он встал. Она подумала, что он хочет уйти, и внезапно ощутила боль сожаления. Но он остановился у окна, вглядываясь в синеву моря.

– Ты любишь океан.

Она смотрела в его спину.

– И ты счастлива здесь? – Его плечи были настолько широки, что заслоняли свет. Он повернулся к ней: – Эмма? Ты счастлива?

Ее легкие были такими слабыми. Слова – тихий лепет.

– Да.

– А я теперь несчастлив. Ты должна знать, что я чувствую. Ты устроила скандал, и я оказался в центре его. Герцог Сомерхарт в положении идиота.

– Прости, мне очень жаль. – Эмма прокашлялась и собрала всю свою отвагу. – Извини, Харт. Я не хотела этого. Я никогда не хотела быть причиной твоих неприятностей.

– Я ненавидел тебя. Презирал. Я готов был бросить тебя в Ньюгейт.

– Прости.

Его сильные плечи поднялись.

– Мне казалось, что все прошло. Может быть, потому что я не в городе. Но… я переживал не из-за того, что попал в идиотское положение. Я беспокоился за тебя, Эмма. И должен был убедиться, что тебе ничто и никто не угрожает.

Эмма отрицательно покачала головой. Но Харт предупредил ее ответ:

– Я несу ответственность за тебя. Между нами есть чувство. И есть только один путь, чтобы уладить скандал и обеспечить твое будущее.

– Нет.

– Выходи за меня. – Казалось, он сам растерялся от этих слов. Почти как и Эмма.

– Нет.

– Конечно, мы еще поговорим об этом и придем к какому-то решению. Нам хорошо друг с другом.

– Но это неправда. – Она не верила, что это была правда. Она хотела, чтобы все это было ложью. Его предложение, его логика. И больше всего искренность в его глазах.

Сердце Эммы возвращалось к жизни, стараясь освободиться от каменного панциря, в который она заковала его. Оно хотело биться сильнее в надежде или в отчаянии, наполниться чувствами и впечатлениями.

Но Эмма сдерживала его. Она хотела, чтобы Харт ушел, прежде чем ее сердце разорвется на тысячу кусочков.

– Нет, – снова сказала она.

– Я понимаю, что это внезапно.

– Да, это неожиданно, но не в этом дело.

– Эмма!

– Я не страдаю. Мне ничего не нужно, Харт. Веришь ты или нет, но это та жизнь, к которой я стремилась, спокойная и уравновешенная. Мне неинтересна бессердечная светская толпа. Я не вернусь в Лондон, особенно после того, что случилось, надеясь, что когда-то они смилостивятся и примут меня. Я не хочу холодного, пустого замка и тяжелых платьев. И конечно, не хочу выходить за тебя замуж.

– Я обидел тебя. Прости меня. Но что бы ты ни говорила о Лондоне и светском обществе, я надеюсь, ты обдумаешь мое предложение. Поэтому я уверен, что это возможно… Эмма. Я думаю, что могу полюбить тебя.

– Глупости, – отрезала она, изумленная тем, что ей удалось произнести это. Его слова все еще раздавались в ее ушах. Она слышала, как они слетели с его уст, но сейчас казалось, что они снова звучат, она ощущала их реальность.

Ее лицо дрогнуло и онемело. Затем шея и грудь. Затем все ее тело стало безжизненным и мертвым.

– Глупости, – снова прошептала она.

Харт бросился к ней, и она не могла удержать его. Ее тело стало слабым и беспомощным.

Он зажал ее лицо в своих горячих ладонях. Длинные пальцы перебирали волосы.

– Я мог бы полюбить тебя, Эмма. Я мог бы. Если бы мы поженились. Нет, это не был бы союз ради наследников и прочих вещей. Это было бы совсем другое: мы бы спорили, смеялись и любили друг друга. Ты бы сводила меня с ума, а я раздражал бы тебя… В нас столько чувства. Мы бы шокировали общество и наслаждались каждой минутой…

Пока он говорил, его губы почти касались ее рта, дыхание смешивалось с ее дыханием.

– Эмма… – И прикоснулся к ее губам легким поцелуем, чуть дотронувшись до ее рта языком.

Ее сердце стучало. Каменный панцирь треснул. Боль вошла глубоко в душу. Отклонившись назад, Эмма оттолкнула его.

– Прекрати, прекрати…

Эти дьявольски красивые глаза смотрели на нее, горя вожделением, мягким и горячим грехом. Эмма хотела, чтобы эта нежность ушла, прежде чем она не захватит ее в плен целиком и полностью.

– Это смешно, – сказала она. – Ты говоришь о моем детстве как о чем-то ужасном, а сам хочешь вернуть меня назад в этот круг ада. Я знаю, кто ты, чего ты хочешь. Ты такой же, как мой отец.

– Нет! Я никогда не был таким.

– Ты думаешь, я соглашусь выйти за такого человека, как ты? Сколько пройдет времени, пока ты снова не начнешь охотиться за другой женщиной, или двумя, или тремя?

Мягкость ушла, но злости не было.

– Я не…

– Не отрицай. Ты повеса и распутник. И большой любитель женщин. И только не говори мне, что я буду твоей последней.

– Я не отрицаю, что имел любовниц, но я никогда не хотел жениться. Никогда даже не был помолвлен. Я знаю, что собой представлял твой отец, но я уверяю тебя…

– Ты знаешь, какой был мой отец, потому что вы были хорошо знакомы. – Она видела, что голубой лед снова сформировался в его глазах, видела, как он выпрямился, преисполненный достоинства. Эмма коснулась запретной темы. – Ты такой же, как он, Харт. Ты удивляешься, откуда я знаю это? Потому, что ты продемонстрировал мне это в своей спальне. Ты шептал мне это в своей постели.