Виктория Даль - Азарт и страсть

Ее взгляд остановился на его страждущем лице.

– Да, – снова повторила она.

Шок чистого вожделения пронзил его плоть, проникая в самые интимные глубины. Намек сомнения, какое-то мгновенное прозрение всколыхнулось в его сознании.

Она прижалась к нему с новым поцелуем…

И тогда прозрение превратилось в уверенность: она никогда прежде не делала этого. Никогда.

Ее семидесятилетний муж никогда не просил ее об этом и, видимо, никогда не хотел этого. И она не делала этого ни с одним другим мужчиной.

О Господи!

Он предполагал, что это устыдит его или уменьшит его требования, но это только усилило его вожделение до опасного предела. Его колени задрожали.

– Эмма!

Она подняла глаза. И он не сомневался, в них было желание. «Пожалуйста, пусть это будет и твое желание».

Он взял ее податливую руку в свою, говоря себе, что ему следует остановить ее и поднять на ноги, но знал, что не сделает этого.

Харт положил дрожащую руку ей на голову. Пальцы нащупали полдюжины шпилек и вытащили их. Густые локоны волной упали ей на спину.

– Ты хотела делать это?

– О да. Да. – Ее дыхание согревало его, приближая обещание экстаза. – Да. Я хочу. Я хотела. Прости. Я не знаю… я…

Невероятно.

Она была распутна и вместе с тем невинна. И являла собой истинное искушение, в этом корсете и на коленях, с шелковой волной волос, покрывающих ее плечи и спину. Харт хотел, чтобы его руки утонули в этом шелке.

Он хотел руководить ею, но решил, что так даже лучше: Эмма делала то, что ей нравилось и что нравилось ему. Эмма делала то, что хотела.

Ее глаза медленно приоткрылись. И она наблюдала за ним сквозь завесу ресниц.

Все тело Харта дрожало, удовольствие становилось все сильнее и сильнее, прогоняя все мысли… удовольствие было совершенным и подвигало его к вершине наслаждения.

Он больше не мог терпеть это.

На ее лбу выступили капельки пота, дыхание обдавало его прохладным мучительным дуновением.

Он должен был успокоиться. Ведь он хотел получить больше, чем это. Он хотел получить все, что мог взять.

– Достаточно, – простонал он.

Она наблюдала за ним, ее зрачки расширились от вожделения, губы распухли. Примитивное чувство собственности овладело им, воздух вырывался из легких.

Она была почти невинной, несмотря на свою чувственную натуру. И он хотел сохранить ее для себя, соблазнить ее, научить ее тем вещам, которые она не делала с другим мужчиной.

И тут мысль о том, что она намеревалась делать это с Маршем, обожгла его, смешав все чувства.

Харт утратил самообладание. Он относился к ней так, словно она другая, словно он дорожит ею, хотя на самом деле хотел показать, что она не значит для него абсолютно ничего. Намеревался убедить ее, что их странная дружба закончилась и теперь он ценит ее не больше, чем любую другую женщину из тех, что делили с ним постель.

Харт застегнул брюки, и ее брови удивленно взлетели вверх.

– Давай сначала усвоим некоторые разумные правила. – Он повернулся к подносу и налил бокал вина. Он не предложил ей, не посмел протянуть бокал, пытаясь скрыть свою дрожь. – Ты никогда не расскажешь никому обо мне. Никогда не будешь настаивать на наших отношениях или отрицать их существование. Если я услышу хотя бы намек, хотя бы какой-то шепот о наших интимных отношениях, я тотчас порву с тобой. Не только наша интерлюдия придет к концу, я вообще избавлюсь от тебя. Поняла?

Вожделение исчезло из ее глаз, заставив ее прищуриться от обиды.

– И ни одного мужчины не будет в твоей постели, пока мы будем встречаться. И никаких флиртов. Когда роман закончится, не будет ни слез, ни истерик. Это чисто физические отношения. Это не любовь. И не начало любви. Это естественное завершение взаимного влечения. Тебе ясно?

Ее губы дрожали от ярости.

– Этот спич ты произносил всем своим любовницам?

– Да.

Она отклонила голову.

– И как женщины реагировали на список этих требований?

– Смотрели на меня, как ты смотришь сейчас. – О нет, она смотрит иначе. И разве можно сравнивать ее с теми безымянными, безликими женщинами? Некоторые казались испуганными. Но все соглашались.

– Высокомерный трус. Ты на самом деле так боишься?

Сделав глоток вина, он пожал плечами:

– Я предпочитаю держать ситуацию под контролем.

– О, не всегда. – Ее глаза спустились по его обнаженной груди к коленям.

Харт был вполне счастлив услышать злость, прозвучавшую в ее словах.

– Я и сейчас контролирую ситуацию, Эмма. И это касается и тебя. Сними с себя все.

– Ты обидел меня.

– Ха! Можешь злиться сколько угодно. Но ты хотела этого с нашей первой встречи почти так же, как я.

Ее скулы напряглись при его словах.

– Этого я не хотела.

Остатки вина смягчили его сухое горло, но не уменьшили его злость, от которой кожа на лице натянулась как на барабане. Он стал говорить еще более резкие слова, когда поставил бокал и посмотрел ей в глаза.

– Ты прекрасно знала, что я собой представляю, и все же пришла сюда. Ты знала, что я пьян. И страшно зол. И все-таки пришла ко мне. Умом ты могла не хотеть этого, Эмма, но это необходимо тебе… и мне. – Он улыбнулся, и улыбался, пока в ее глазах не появился нервный блеск. – Я зашел слишком далеко. Все в Лондоне говорят обо мне сейчас, моя сладкая. Смеются надо мной, обсуждают меня, мою жизнь, мою глупость, мою страсть, мое неугомонное сердце. Они указывают на меня пальцем, Эмма. И будь я проклят, но ничто не заставит меня отказаться от этой ночи.

Вложив всю свою злость в широкий жест, Харт размахнулся, и хрупкий хрустальный бокал полетел и разбился вдребезги о дубовую дверь.

Эмма отступила на шаг.

Харт передернул плечами, усмиряя бешеную кровь.

– Что ж. Давай начнем с корсета, согласна?

Тугой корсет мешал дышать. Не в состоянии вздохнуть глубоко, она делала короткие, прерывистые вздохи, и ей казалось, что она вот-вот задохнется. И она не могла понять, что тому виной: корсет или что-то еще? И к тому же каждый новый глоток воздуха вызывал приятное ощущение в самых укромных уголках ее тела.

Она боялась Харта, и это заставляло ее дрожать еще сильнее. Балансируя между страхом и возбуждением, она не могла не думать, что же ей делать дальше. Поэтому она повернулась, и Харт занялся тесемками корсета.

Как только Эмма почувствовала, что тесемки распущены, она взялась за крючки. И наконец-то смогла вздохнуть свободно. Кровь, наполненная жизнью, хлынула по ее жилам в каждую клеточку ее тела. Но как ни странно, она по-прежнему задыхалась, теперь не из-за корсета, а из-за страстного желания.

Последний крючок был расстегнут, и корсет упал на пол.

– Теперь туфли, – пробормотал Харт, и Эмма послушно скинула их, думая о том, что он смотрит на ее обнаженную спину и представляя, как сильно ему нравится то, что он видит.

Она не понимала, откуда он так хорошо понимает ее. Была ли это его мужская проницательность, или это выражалось во всем ее облике? Ужасный наследственный код, который Харт разгадал с самого начала? Или, может быть, каждая женщина хочет этого?

Эмма выпрямилась и покраснела при мысли, что теперь предстала перед ним совершенно обнаженной. Она повернулась и увидела, что Харт тоже разделся, и созерцание его голого торса привело ее в замешательство. Он был такой стройный и при этом такой мускулистый.

Скоро он войдет в нее, подумала она, чувствуя, что всю свою жизнь ждала этого.

Его приказ был подобен удару шпаги.

– Ляг на живот.

Странно, хотя внешне он был абсолютно спокоен, но она всем своим существом ощущала его силу. Поборов робость, Эмма сделала несколько шагов к громадной постели.

Встав на цыпочки, она положила колено на кровать, грациозно прогнувшись в спине, потянулась к подушкам, мысленно представляя свою позу. Мучая и соблазняя его каждым движением.

Ей казалось, что она слышит его дыхание. Холодный шелк коснулся ее живота и груди, и рука Харта, медленно прошлась по ее икре.

– Ты хочешь… – начала она, потрясенная внезапной слабостью своего голоса, – ты хочешь делать со мной то, что делал с каждой женщиной?

– Ха! – Его жесткий смех щекотал ей колено. Эмма чувствовала, как его грудь, покрытая жесткой порослью волос, коснулась ее пяток. – Да я хочу делать с тобой то, что делал с любой другой женщиной, но с большей эффективностью. – Сейчас его губы были где-то на уровне ее бедер, а рука осторожно поглаживала нежную кожу под коленом, прежде чем усилить массаж. – Я думаю взять тебя просто и грубо, но пока не знаю как. Мое желание слишком велико. Я хочу иметь тебя так, как привык иметь других женщин. – Его рот коснулся ее ягодиц, и у Эммы потемнело в глазах.

– Ты… ты имеешь в виду твое прошлое? Ты хочешь, чтобы я была одной из тех женщин, которые составляли тебе компанию… там? – Она поняла, что не может выговорить, где именно. Он возбуждал ее своими прикосновениями. Разбивал ее сердце своими словами.

– На тех тайных распутных сборищах? Ты бы хотела этого? Наблюдать, как незнакомые люди занимаются сексом? Это бы возбуждало тебя?

– Я… – О, он хотел втянуть ее в то, чего она боялась больше всего на свете.

Его рука продвинулась вверх, пальцы сжимали изгибы ягодиц.

– Да, я взял бы тебя там грубо, как животное. Это то, что ты пробуждаешь во мне, Эмма. Эгоистичное сексуальное животное, которым я был когда-то. Я хочу привезти тебя в один из этих домов, видеть, как ты наблюдаешь… Я хочу быть там рядом с тобой. Но с одним условием. Я никогда не позволю им прикоснуться к тебе. Даже если ты захочешь, я никогда не разделю тебя ни с кем.

Она замерла. Все это напоминало бред сумасшедшего. Он был слишком пьян. Его злость на нее приняла уже патологические формы.

– Я никогда бы…

– Прекрасно, что ты так думаешь. Я не позволил бы им даже смотреть на тебя. Но я повел бы тебя туда и тайно, в темной комнате, прижав к двери, взял бы тебя… Я хочу взять тебя там. И хочу тебя здесь. – Он целовал ее, осыпал поцелуями спину; его ладонь лежала на ее ягодицах. Она затаила дыхание, прижимаясь к холодному шелку постели.