Этот джентльмен был полковник Меддисон, который, по-видимому, с восторгом вступил в разговор.

— Да, любезный Меллиш, — подхватил он, — наш приятель, который, по словам его, моряк и приехал к мистрисс Меллиш, мать которой он знал, когда был мальчиком, все рассказал мне об этом ужасном деле. Разумеется, тело надо немедленно убрать, и чем скорее ваши слуги пойдут туда с фонарями, тем лучше. Решительность, любезный Меллиш, решительность и быстрота действия необходимы в этих печальных катастрофах.

— Убрать тело! — повторил Джон Меллиш. — Стало быть, этот человек мертв?

— Мертв, — отвечал моряк. — Он был мертв, когда я нашел его, хотя не прошло и семи минут после выстрела. Я оставил с ним кучера — молодого человека, который привез меня из Донкэстера — и собаку — большую собаку, которая выла около него и не хотела его оставить.

— Вы… видели… лицо этого человека?

— Видел.

— Вы здесь приезжий, — сказал Джон Меллиш, — следовательно, бесполезно спрашивать вас: знаете ли вы этого человека.

— Нет, сэр, — отвечал моряк, — я его не знаю. Но кучер, который привез меня…

— Узнал его?

— Да. Он сказал, что видел этого человека в Донкэстере, только накануне и что это ваш… берейтор, кажется, так он назвал его.

— Да-да.

— Хромой.

— Послушайте, господа, — обратился Джон к своим друзьям. — Что надо делать?

— Послать слуг в лес, — отвечал полковник Мэддисон, — и принести тело…

— Не сюда, — перебил его Джон Меллиш, — не сюда; это убьет мою жену.

— Где жил этот человек? — спросил полковник.

— В коттедже у северных ворот, в которые теперь никогда никто не въезжает.

— Так пусть тело перенесут туда, — заметил индийский воин, — пусть кто-нибудь из ваших слуг сбегает за приходским констеблем, и пошлите сейчас же за ближайшим доктором, хотя, по словам нашего приятеля, и сто докторов не сделают никакой пользы. Это ужасное происшествие! Должно быть, браконьеры.

— Да-да, — торопливо отвечал Джон, — без всякого сомнения.

— Этого человека, может быть, не любили в окрестностях? — спросил полковник Мэддисон.

— Кажется, его не за что было не любить. Он пробыл здесь только одну неделю.

Слуги, разосланные по приказанию Джона, ушли недалеко. Они оставались в коридорах, чтобы быть наготове разыграть свою роль в трагедии. Они готовы были делать все, только бы не возвращаться в свои комнаты.

Торопливо пришли они по зову мистера Меллиша. Он отдал приказания коротко, выбрав двух слуг, а других отослал заниматься своим делом.

— Принесите два фонаря, — сказал он, — и ступайте через парк к пруду в лес.

Полковник Мэддисон, Лофтгауз, капитан Проддер и Джон Меллиш вместе вышли из дома. Луна все еще медленно поднималась на безоблачном небе и серебрила спокойный луг. Три джентльмена шли быстро за Сэмюэлем Проддером, который шел несколько вперед; два конюха несли фонари.

Когда они вошли в лес, они невольно остановились при тех торжественных звуках, которые прежде всего привлекли внимание моряка на ужасное дело, совершенное в лесу — при вое собаки. Он казался издали длинным, однообразным стоном смерти.

Они шли по этому печальному указанию к тому месту, до которого им надо было дойти. Шли они по тенистой аллее, а потом выбрались на тропинку, где одиноко стояла развалившаяся беседка.

Две фигуры — фигура, лежавшая на краю воды, и фигура собаки с поднятой головой — все оставалось точно в таком положении, как моряк оставил их три четверти часа тому назад. Кучер, приехавший с Сэмюэлем Проддером, стоял поодаль от этих двух фигур и подошел навстречу к приближавшимся.

Полковник Мэддисон взял фонарь у одного из конюхов и побежал вперед к краю воды. Собака встала, когда он подошел, и медленно обошла кругом лежащую фигуру с жалобным воем. Джон Меллиш отозвал собаку.

— Этот человек сидел, когда его застрелили, — решительно сказал полковник Мэддисон. — Он сидел на этой скамейке.

Он указал на ветхую сельскую скамейку, стоявшую на краю стоячей воды.

— Он сидел на этой скамейке, — повторил полковник, — потому что он упал прямо против нее, как вы видите. Или я очень ошибаюсь, но мне кажется, что он застрелен сзади.

— Так вы не думаете, что он сам застрелился? — спросил Джон Меллиш.

— Сам застрелился! — вскричал полковник. — Вовсе нет; но мы скоро это решим. Если он сам застрелился, то пистолет должен был бы быть возле него. Принесите доску из беседки и положите на нее тело, — обратился он к слугам.

Капитан Проддер и оба конюха выбрали самую широкую доску, какую только могли найти. Она была гнилая, поросла мохом, но годилась для той цели, для которой назначалась. Доску положили на траву, а на доску положила Джэмса Коньерса с его красивым лицом, страшно искаженным агонией внезапной смерти. Удивительно, как машинально и спокойно повиновались эти люди распоряжениям полковника.

Джон Меллиш и мистер Лофтгауз обыскали скользкую траву на берегу без всякого результата: на значительном расстоянии от тела не нашлось никакого оружия.

Пока они искали это недостававшее звено в таинственной смерти этого человека, приехал приходский констебль.

Он мало чего мог сказать, кроме того, что, по его мнению, это сделали браконьеры и что, по его мнению, при следствии окажутся какие-нибудь подробности. Это был простой сельский констебль, привыкший иметь дело с непослушными браконьерам и бродягами разного сорта, и едва ли мог сладить с каким-нибудь важным случаем.

Проддер и слуги подняли доску, на которой лежало тело, и пошли по длинной аллее к северному коттеджу несколько впереди трех джентльменов и констебля. Кучер воротился к своей лошади, чтобы подъехать к северному коттеджу, где он должен был встретить мистера Проддера. Все было сделано так тихо, что известие об этой катастрофе не разнеслось далее Меллишского Парка. В тишине летнего вечера Джэмса Коньерса несли в ту комнату, из узкого окна которой он глядел на прекрасный мир только несколько часов тому назад.

Бесцельная жизнь вдруг прекратилась. Путешествие беззаботного странника пришло к негаданному концу. Какое меланхолическое воспоминание! Какая ничтожная и неконченная страница! Природа, слепо милостивая к своим детям, одарила богатейшими дарами этого человека. Она создала великолепный образ, но из всех читавших о смерти этого человека в газетах, никто не пролил ни одной слезы, никто не сказал: «Этот человек оказал мне добро и да сжалится Господь над его душой!».

Неужели я стану сентиментальничать, потому что он умер и сожалеть, что он не остался жив, чтобы он мог раскаяться? Если бы он жил вечно, я не думаю, чтобы он мог сделаться тем, чем он не мог быть по своей натуре.

Печальная процессия медленно подвигалась при серебристом лунном сиянии; трепещущие листья производили тихую музыку в легком летнем воздухе. Носильщики трупа шли медленными, но твердыми шагами впереди остальных. Все шли молча. О чем они могли говорить? В присутствии ужасной тайны смерти жизнь остановилась. В трудном деле существования сделался краткий промежуток, торжественный перерыв в механике трудящейся жизни.

«Будет следствие, думал мистер Проддер, и я должен буду дать показание. Желал бы я знать, какие вопросы сделают мне?»

Он думал это не один раз, а беспрестанно думал с настойчивостью все об этом следствии, которое непременно должно было происходить по вопросам, которые могут быть сделаны. Простая душа честного моряка совсем расстроилась от таинственного ужаса этой ночи. История его жизни изменилась. Он приехал разыграть свою смиренную роль в домашней драме любви и доверия, и запутался в трагедию, в ужасную тайну ненависти и убийства.

В нижнем окне коттеджа мелькал огонек — слабый луч, просвечивавшийся сквозь жимолость и ломоносы.

Носильщики тела остановились, прежде чем вошли в сад, и констебль отвел мистера Меллиша в сторону.

— В коттедже кто-нибудь живет? — спросил он.

— Да, — отвечал Джон, — берейтор имел слугу, полоумного человека, которого звали Гэргрэвиз.

— Стало быть, это он зажег свечу. Я пойду и поговорю с ним. Подождите здесь, пока я выйду, — обратился он к тем, кто нес тело.

Дверь коттеджа была притворена. Констебль тихо отворил ее и вошел. На столе горела свеча; подсвечник стоял в тазу с водой. Бутылка, до половины наполненная водкою, и стакан стояли возле свечи, не комната была пуста. Констебль снял башмаки и пробрался наверх по маленькой лестнице. Верхний этаж коттеджа состоял из двух комнат: одна была достаточно широка, удобна и выходила на калитку, другая, поменьше и потемнее, выходила на огород и забор, отделявший владения мистера Меллиша от большой дороги. Комната побольше была пуста, но дверь той комнаты, которая поменьше, была полуоткрыта и констебль, остановившись послушать, услыхал регулярное дыхание спавшего человека.

Он громко постучал в дверь.

— Кто там? — вскричал человек, вскочив с постели. — Это вы, мистер Коньерс?

— Нет, — отвечал констебль, — это я, Уильям Дорк. Ступайте вниз, мне нужно говорить с вами.

— Разве что-нибудь случилось?

— Да.

— Браконьеры?

— Может быть, — отвечал мистер Дорк. — Ступайте же вниз!

Мистер Гэргрэвиз пробормотал что-то о том, что он тотчас явится, как только найдет разбросанные части своего туалета. Констебль заглянул в комнату и смотрел, как Стив отыскивал свою одежду при лунном сиянии. Через три минуты Стивен Гэргрэвиз медленно сошел вниз по угловатой деревянной лестнице.

— Вы должны отвечать мне на один вопрос, — сказал мистер Дорк, поставив Стива напротив себя, так, что слабый свет свечи освещал его болезненное лицо. — В котором часу господин ваш вышел из дома?

— В половине восьмого, — отвечал Стив своим шепотом. — Часы пробили полчаса, когда он вышел.