Этот июльский вечер был не совсем весел в Фельдене. Радость Арчибальда Флойда при виде дочери несколько помрачилась странностью ее приезда; в Джоне Меллише осталось беспокойство от вчерашнего вечера. Тольбот Бёльстрод был задумчив, а бедную Люси мучило неопределенное опасение влияния ее блистательной кузины. Я не думаю, чтобы какой-нибудь член этого общества почувствовал сожаление, когда большие часы на дворе пробили одиннадцать и подсвечники для спален были принесены в комнату. Тольбот с женою первые пожелали спокойной ночи, мистрисс Меллиш оставалась с отцом, а Джон нерешительно посматривал на своего белого сержанта, ожидая его приказаний.

— Можешь идти, Джон, — сказала Аврора, — я желаю говорить с папа.

— Но я могу подождать, Лолли.

— Совсем не нужно, — резко отвечала мистрисс Меллиш, — я иду в кабинет папа спокойно поговорить с ним. Ты зевал весь вечер, ты устал до смерти — я это знаю, Джон; ступай же, мой драгоценный душка, и оставь папа и меня рассуждать о денежных делах.

Она надула свои розовые губки и встала на цыпочки, пока высокий йоркширец целовал ее.

— Как ты повелеваешь мною, Лолли! — сказал он несколько робко. — Спокойной ночи, сэр. Берегите мою дорогую.

Он пожал руку мистеру Флойду с тем полулюбящим и полупочтительным обращением, какое он всегда показывал отцу Авроры. Мистрисс Меллиш несколько минут стояла молча и неподвижно, смотря вслед мужу, между тем как ее отец, наблюдая за выражением ее лица, старался прочесть его значение.

Наконец Аврора заговорила:

— Пойдемте в кабинет, папа, — сказала она, — эта комната такая большая и так тускло освещена. Мне всегда кажется, что тут подслушивают в углах.

Она не ждала ответа, но пошла в комнату по другую сторону передней, в ту самую комнату, где она и отец ее так долго сидели вечером перед отъездом Авроры в Париж. Портрет Элизы Флойд смотрел на Арчибальда и на его дочь. На лице была такая свежая улыбка, что трудно было поверить, что это лицо умершей.

Банкир первый заговорил:

— Милая моя, чего тебе нужно от меня?

— Денег, папа. Две тысячи фунтов.

Она остановила его движение удивления и продолжала прежде, чем он успел перебить ее:

— Деньги, укрепленные вами за мной, когда я выходила замуж, находятся в нашем банке — я это знаю. Я знаю также, что я могу взять сколько и когда я хочу; но я думала, что если я возьму вдруг две тысячи фунтов, то это может привлечь внимание и, может быть, мое требование попадет в ваши руки. Если бы это случилось, вы, может быть, испугались бы — по крайней мере, удивились. Поэтому я сочла лучшим сама приехать к вам и попросить у вас денег, особенно так как мне надо их банковыми билетами.

Арчибальд Флойд очень побледнел. Он стоял, пока Аврора говорила, но когда она кончила, он опустился на кресло возле своего конторского столика и, опершись локтем на открытый письменный ящик, опустил голову на руку.

— Зачем тебе нужны эти деньги, моя милая? — спросил он серьезно.

— Это все равно, папа. Это мои деньги и я могу тратить их, как хочу — не правда ли?

— Конечно, душа моя, — отвечал он с легкой нерешимостью, — ты можешь тратить сколько хочешь. Я довольно богат, чтобы исполнять все твои прихоти, как бы сумасбродны ни были они. Но деньги, укрепленные за тобою, когда ты выходила замуж, назначались скорее для твоих детей, чем… чем для… чего-нибудь подобного; и я, право, не знаю, хорошо ли ты делаешь, если берешь без позволения твоего мужа, особенно так как сумма, получаемая тобою на булавки, так велика, что может удовлетворить всевозможные желания.

Старик откинул волосы с своего лба с утомленным движением и трепещущей рукой. Богу известно, что даже в эту минуту отчаяния Аврора приметила слабую руку и белые волосы.

— Когда так, — сказала она, — подарите мне эти деньги, папа. Подарите их мне из вашего собственного кошелька. Вы довольно богаты, и можете сделать это.

— Довольно богат! Да, если бы эта сумма была в двадцать раз более, — отвечал банкир медленно: — О, Аврора, Аврора! — вдруг воскликнул он, — зачем ты так дурно обращаешься со мною? Разве я был таким жестоким отцом, что ты не можешь довериться мне? Аврора, зачем тебе нужны эти деньги?

Она крепко сжала руки и несколько минут смотрела на отца нерешительно.

— Я не могу сказать вам, — отвечала она с серьезной решимостью. — Если бы я сказала вам, что я хочу делать, вы могли бы пойти наперекор моему желанию Батюшка! Батюшка! — вскричала она, внезапно переменив и голос, и обращение. — Со всех сторон меня окружают затруднения и опасности, и есть только один способ спасения — кроме смерти. Если я не воспользуюсь этим способом, я должна умереть. Я очень молода — слишком молода и счастлива, может быть, для того, чтобы умереть охотно. Дайте мне возможность к спасению.

— Ты говоришь об этих деньгах?

— Да.

— К тебе пристал какой-нибудь родственник, какой-нибудь прежний сообщник… его?

— Нет!

— Так что же?

— Я не могу сказать вам.

Наступило молчание на несколько минут. Арчибальд Флойд с умоляющим видом смотрел на свою дочь, но она не отвечала на этот горячий взгляд. Она стояла перед ним, гордо потупив глаза, опустив ресницы над черными глазами, не от стыда, не от унижения, а только с суровой решимостью не поддаваться зрелищу горести отца.

— Аврора, — сказал он наконец, — зачем не сделать самого благоразумного и самого безопасного шага? Зачем не сказать Джону Меллишу правды? Опасность исчезнет, затруднение будет преодолено. Если тебя преследует низкий человек, кто может защитить тебя так, как он? Скажи ему, Аврора, скажи ему все!

— Нет, нет, нет!

Она подняла руки и закрыла ими свое бледное лицо.

— Нет, нет; ни за что на свете! — вскричала она.

— Аврора, — сказал Арчибальд Флойд с суровостью на лице, которая покрыла добросердечную физиономию старика подобно черной туче: — Аврора, Бог да простит меня за то, что я говорю такие слова моей родной дочери; но я должен настоять, чтобы ты сказала мне, не новое ли ослепление, не новое ли безумство заставляет тебя…

Он не был в состоянии кончить своей фразы. Мистрисс Меллиш опустила руки от лица и посмотрела на отца глазами, из которых сверкала молния, между тем как щеки ее горели.

— Отец! — закричала она, — как вы смеете делать мне такой допрос? Новое ослепление! Новое безумство! Разве вы думаете, что я мало страдала от сумасбродства моей юности? Разве я малою ценою заплатила за мою ошибку, что вы говорите мне такие слова сегодня? Разве я происхожу из такого дурного рода, — сказала она с негодованием, указав на портрет своей матери, — что вы думаете так низко обо мне? Или я…

Ее трагическое воззвание остановилось на этом, она вдруг упала к ногам отца и зарыдала.

— Папа, папа, сжальтесь надо мной! — вскричала она, — сжальтесь надо мной!

Он поднял ее и привлек к себе и утешил ее, как утешал двенадцать лет тому назад в потере щенка, когда она была так мала, что могла сидеть на его коленах и приютить свою головку на его жилете.

— Сжалиться над тобою, мой ангел! — сказал он, — чего не сделал бы я для того, чтобы избавить тебя от одной минуты горя? Если бы моя бесполезная жизнь могла помочь тебе, если бы…

— Вы дадите мне денег, папа? — перебила она, ласково глядя на отца сквозь слезы.

— Да, друг мой; завтра утром.

— Банковыми билетами?

— Как ты хочешь. Но, Аврора, зачем ты видишься с этими людьми? Зачем слушаешь их бесчестные просьбы? Зачем не сказать правды?

— Ах, да зачем! — сказала она задумчиво. — Не делайте мне вопросов, милый папа, но дайте мне денег завтра и я обещаю вам, что вы в последний раз слышите о моих прошлых неприятностях.

Она дала это обещание с такой уверенностью, что отцу ее засиял луч надежды.

— Пойдемте, милый папа, — сказала она. — Ваша комната возле моей, пойдемте наверх вместе.

Она взяла его под руку и повела на широкую лестницу, расставшись с ним у дверей его комнаты.

Мистер Флойд рано утром призвал дочь в свой кабинет, между тем как Тольбот Бёльстрод распечатывал свои письма, а Люси гуляла по террасе с Джоном Меллишем.

— Я послал телеграфическую депешу за деньгами, моя милая, — сказал банкир, — один из клерков приедет сюда после нашего завтрака.

Мистер Флойд сказал правду. Карточка, на которой было напечатано имя мистера Джорджа Мартина, была принесена ему за завтраком.

— Попросите мистера Мартина подождать в моем кабинете, — сказал он.

Аврора с отцом нашли клерка, сидящего у открытого окна, и с восторгом любующегося богато обработанным садом. Фельденское поместье было священным местом в глазах младших клерков в Ломбардской улице, и поездка в Бекингэм в прекрасное летнее утро, не говоря уже об угощении кексом и старой мадерой, или холодной курицей с шотландским элем считалось не малым наслаждением.

Мистер Джордж Мартин, которому было только девятнадцать лет, встал с уважением и смущением и сильно покраснел при виде мистрисс Меллиш.

Аврора отвечала на его почтительный поклон приятным наклонением головы и села напротив него за столиком у окна. Столик был такой узенький, что ленты на кисейном платье Авроры коснулись о суконные панталоны клерка, когда мистрисс Меллиш села.

Молодой человек расстегнул маленькую сафьяновую сумку, которая висела у него через плечо, и вынул сверток банковых билетов новых и белых.

— Я привез сумму, которую вы потребовали по телеграфу, сэр, — сказал клерк.

— Очень хорошо, мистер Мартин, — отвечал банкир, — вот вам моя расписка. Билеты?..

— Двадцать по пятидесяти, двадцать пять по двадцати, пятьдесят по десяти, — сказал клерк скороговоркой.

Мистер Флойд взял пачку и пересчитал билеты с быстротой своей профессии, еще не забытой им.