— Если ты пойдешь со мною, милая, — отвечал он, отвечая на ее улыбку чистосердечным взглядом неизменной любви, всегда сиявшей из его глаз, когда они покоились на жене. — Я пойду выкурить сигару, если ты пойдешь со мной, Лолли.

— Ах ты глупый старый йоркширец! — сказала мистрисс Меллиш, смеясь: я, право, думаю, тебе было бы приятно, если бы я курила твои сигары для компании тебе.

— Нет, дружок, я никогда не пожелаю, чтобы ты делала что-нибудь несовместимое, — серьезно перебил мистер Меллиш, — с обычаями благородной дамы и с обязанностями верной жены. Если я люблю видеть тебя едущею верхом по окрестностям с красным пером в шляпе, это потому, что старая охота английских джентльменов была назначена для того, чтобы ее разделяли их жены, а не такие люди, которых я не хочу называть. Грустен этот свет, Лолли, но мистер Джон Меллиш, владелец Меллишского Парка, не может его исправить.

Мистер Меллиш стоял на пороге стеклянной двери, отворявшейся на луг, когда говорил эту речь, серьезность которой не согласовалась с обыкновенным содержанием его разговора. Он держал в руке сигару и хотел закуривать ее, когда Аврора остановила его.

— Милый Джон, — сказала она, — разве ты забыл, что бедный Лэнгли очень желает тебя видеть, чтобы передать старые счета, прежде чем новый берейтор возьмет в свои руки дела конюшни? Он был здесь за полчаса до обеда и просил, чтобы ты зашел к нему сегодня.

Мистер Меллиш пожал плечами.

— Лэнгли — честнейший человек на свете, — сказал он. — Я не хочу рассматривать его счета: я знаю, что конюшни стоят мне каждый год, и этого довольно.

— Но для его удовольствия, милый.

— Хорошо, хорошо, Лолли, завтра утром.

— Нет, дружок, я хочу ехать верхом с тобою завтра утром.

— Завтра вечером.

— Ты обедаешь в Гольмбёш с полковником Пивинси. Я настаиваю, дружок, чтобы ты хоть раз занялся делами. Ступай в свое святилище, а мы пошлем за Лэнгли и поглядим его счета.

Хорошенький тиран взял Джона под руку и повел его на другой конец дома, в ту самую комнату, где с Авророй сделался обморок, когда она слушала письмо мистера Пастерна. Она задумчиво смотрела на темное вечернее небо, затворяя окна. Гроза еще не начиналась, но зловещие тучи уже низко носились над землей и знойная атмосфера была нестерпимо удушлива. Мистрисс Меллиш выказала большое участие к делам и приготовила целую кучу счетов, которые старый берейтор почтительно подал своему господину. Но через десять минут, когда Джон принялся за этот утомительный труд, Аврора бросила карандаш, которым она делала расчет, и тихо вышла из комнаты, дав неопределенное обещание скоро воротиться, оставив мистера Меллиша с арифметикой и с отчаянием.

Мистрисс Уальтер Поуэлль сидела в гостиной и читала, когда Аврора вошла в ту комнату в большой черной кружевной косынке, накинутой на голову и на плечи.

Мистрисс Меллиш ожидала найти комнату пустой, потому что она вздрогнула и отступила назад при виде бледнолицей вдовы, которая сидела у дальнего окна, пользуясь последними лучами летних сумерек. Аврора остановилась на минуту в дверях, а потом прямо прошла через комнату к тому самому окну, у которого сидела мистрисс Поуэлль.

— Неужели вы идете в сад в такой неприятный вечер, мистрисс Меллиш? — спросила вдова прапорщика.

Аврора остановилась на половине дороги между окном и дверью, чтобы отвечать ей.

— Да, — сказала она холодно.

— Позвольте же мне посоветовать вам не уходить далеко: у нас будет гроза.

— Не думаю.

— Как, милая мистрисс Меллиш, при такой туче?

— Погода целый день такая, а в доме несносно оставаться сегодня.

— Но вы, наверное, не пойдете далеко?

Мистрисс Меллиш, по-видимому, не слыхала этого последнего возражения; она вышла в открытую дверь балкона, потом на луг и направилась к скверу в маленькую железную калитку, у которой она разговаривала со Стивом.

«Зачем она пошла в сад в такой вечер? — думала мистрисс Поуэлль, смотря на белое платье мелькавшее в сумерках. — Стемнеет через десять минут, а она обыкновенно не любит выходить вечером одна».

Вдова прапорщика положила книгу, которая, по-видимому, так сильно ее интересовала, и пошла в свою комнату, где выбрала серое манто из кучи разной одежды в ее обширном гардеробе. Она закуталась в это манто и сошла с лестницы тихими, но быстрыми шагами в сад через небольшую переднюю возле комнаты Джона Меллиша. Шторы в святилище сквайра не были спущены, и мистрисс Поуэлль могла видеть хозяина дома, наклонившегося над бумагами при свете лампы, а берейтор, страдавший ревматизмом, сидел возле него В это время почти стемнело, но белое платье Авроры слабо виднелось на другой стороне луга.

Мистрисс Меллиш стояла возле железной калитки, когда вдова прапорщика вышла из дома. Белое платье оставалось неподвижно несколько времени, и бледная наблюдательница, выглядывая из-под тени длинной галереи, начала думать, что труды ее пропали даром и что, может быть, Аврора не имела никакой особенной цели для этой вечерней прогулки.

Мистрисс Уальтер Поуэлль почувствовала жестокую досаду. Вечно постерегая ключ к тайне, существование которой она открыла, она надеялась, что даже эта ночная прогулка может быть звеном в таинственной цепи, которую она с таким нетерпением старалась соединить, но оказывалось, что она ошиблась. Прогулка ночью была нечто иное, как одна из прихотей Авроры — женское сумасбродство, не значившее ничего.

Нет, белое платье уже не оставалось неподвижно в неестественной тишине жаркой ночи: мистрисс Поуэлль услыхала отдаленное скрипение петель медленно отворявшейся калитки. Мистрисс Меллиш отворила железную калитку и прошла по другую сторону невидимой границы, отделявшей сад от парка. Чрез минуту она исчезла под тенью дерев, опоясывавших луг.

Мистрисс Поуэлль оставалась почти испуганная своим неожиданным открытием.

Что могла делать мистрисс Меллиш в десятом часу вечера на северной стороне парка, в дикой, пустынной стороне, в которой никто не гулял, кроме лесничих? Кровь прилила к бледным щекам мистрисс Поуэлль, когда она вспомнила, что домик на северной стороне был отдан новому берейтору. Вспомнить это не значило ничего; но вспомнить это в соединении с таинственным письмом, подписанным А, было достаточно, чтобы по жилам вдовы прапорщика разлился трепет свирепой, ужасной радости. Что ей делать? Пойти за мистрисс Меллиш и узнать, куда она пошла? Безопасно ли было решиться на это?

Она оглянулась на окно комнаты Джона: он все еще сидел, наклонившись над бумагами. Вероятно, он еще не скоро кончит свое дело. Беззвездная ночь и черное платье не выдадут шпиона.

«Если я буду позади нее, она меня не увидит», — подумала мистрисс Поуэлль.

Она перешла через луг к железной калитке, а потом в парк. Платье ее зацепилось за терновник, когда она остановилась на минуту осмотреться вокруг.

Не было и следа белой фигуры Авроры между лиственными аллеями, расстилавшимися перед вдовою прапорщика в диком беспорядке.

«Я не стану отыскивать дорожку, по которой она пошла, — подумала мистрисс Поуэлль, — я знаю где найти ее».

Она пробиралась по направлению к северному домику. Ей недостаточно было знакомо это место; она не прошла той кратчайшей дорогой, которую выбрал Стив по траве, и она довольно долго шла от железной калитки к северному домику.

Передние окна этого сельского домика выходили на дорогу, которая вела к конюшням; задняя часть здания была обращена к той тропинке, по которой шла мистрисс Поуэлль, и в обоих маленьких окнах в этой задней стене было темно.

Вдова прапорщика тихо прокралась к передней стороне, осторожно осмотрелась вокруг и прислушалась; не слышно было никакого звука, кроме шелеста листьев, трепетавших даже в тихой атмосфере, как бы от предчувствия наступающей грозы. Медленными, осторожными шагами прокралась мистрисс Поуэлль к окну и заглянула в комнату.

Она не ошиблась, когда говорила, что знает где найти Аврору.

Мистрисс Меллиш стояла спиною к окну. Прямо напротив нее сидел Джэмс Коньерс в небрежной позе и с трубкою во рту; между ними был маленький столик и единственная свеча, освещавшая комнату, была придвинута к локтю мистера Коньерса. Он, очевидно, зажигал трубку, Аврора говорила. Нетерпеливая слушательница могла слышать ее голос, но не слова и могла видеть по лицу берейтора, что он внимательно слушает; он слушал внимательно, но его прекрасные брови были нахмурены и было очевидно, что он не слишком доволен разговором.

Он поднял глаза, когда Аврора перестала говорить, пожал плечами и вынул трубку изо рта. Мистрисс Поуэлль, приложив к стеклу свое бледное лицо, пристально наблюдала за ним.

Небрежно указал он рукою Авроре на пустой стул, но она презрительно покачала головой и вдруг повернулась к окну так, что мистрисс Поуэлль едва успела отскочить в темноту, прежде чем Аврора отдернула железную задвижку и открыла узкое окно.

— Я не могу выносить этого нестерпимого жара, — неторопливо воскликнула она, — я сказала все и жду только вашего ответа.

— Вы немного времени даете мне на соображение, — сказал он с дерзким хладнокровием, составлявшим странный контраст с тревожной пылкостью ее обращения. — Какой ответ вам нужен?

— Да или нет.

— Больше ничего?

— Больше нечего. Вы знаете мои условия; они все написаны здесь, — прибавила Аврора, протягивая руку к развернутой бумаге, лежавшей на столе, — они написаны так ясно, что ребенок может их понять. Согласны вы или нет?

— Это зависит от обстоятельств, — отвечал он, набивая трубку и с восторгом глядя на ноготь своего мизинца.

— От каких обстоятельств?

— От вознаграждений, какое вы предложите, любезная мистрисс Меллиш.

— Вы хотите сказать, от цены?

— Это низкое выражение, — сказал он, смеясь, — но, кажется, мы оба говорим одно и то же. Только очень большое вознаграждение может заставить меня сделать все это — он указал на написанную бумагу. — Сколько это будет?