Второй раз это случилось год назад, когда младшая девочка, взяв канистру с бензином, устроила кремацию своих кукол. Никаких судебных разбирательств тогда тоже не проводилось, хотя случай был очень странный, и причины, заставившие юную Терезу Флорио так безжалостно расправиться с милыми беззащитными игрушками, никто толком не проанализировал.

В этот раз последствия пожара оказались наиболее трагическими. И все тоже как-то странно получилось. Серьезным образом оказалась повреждена только более поздняя пристройка, в то время как основное здание в викторианском стиле осталось нетронутым. Уж больно каким-то избирательным оказался огонь — быстро и эффективно достиг своей цели и благополучно прекратил существование.

Теперь самое главное — причина. Кто мог все это затеять? Да кто угодно. Любой, кто в это время находился в доме. Например, персонал. Правда, все они жили в другом крыле. Две девочки, которые в эту ночь находились в гостевой спальне. Почему? Потому что в их спальне проводили ремонт. Еще одно странное совпадение, размышляла Стайглитц, которое спасло им жизни. При самом лучшем исходе они обе остались бы на всю жизнь обезображенными. Нет, если бы они в эту ночь спали в своих постелях в детской, что находится в задней части дома, то, вне всякого сомнения, обе теперь были бы мертвы. В данный момент девочки в больнице, и их отец тоже там.

Стайглитц уже опросила двух маляров, работавших в детской. Оба клялись, что ни паяльные лампы, ни горячий воздух для обдирания старой отделки не использовали, и коллоидную массу для грунтовых покрытий тоже вчера на газовой плите не расплавляли. Когда уходили домой в пять, то проследили за тем, чтобы все электрические приборы были выключены из розеток. Буквально через несколько часов после ликвидации пожара место происшествия прочесал собаковод с Алексом, специально дрессированным Лабрадором, который не обнаружил никаких следов возбудителей пожара, типа бензина и прочего.

Динамика пожара и направление ветра указывали на то, что пламя возникло где-то здесь, в спальне Барбары Флорио.

Стайглитц и ее судебный помощник Дэвид Кэнделл тщательно обследовали пожарище, фотографируя и время от времени кладя в пакет образцы пепла. Наверное, таких пакетов понадобится не меньше сотни. Для Луизы и так было ясно, что огонь мог возникнуть в каком-нибудь укромном месте — либо в шкафу, либо под половицами.

Она присела на стул рядом с обезображенным трупом. Специальной бригаде пришлось даже применить лебедку, чтобы очистить место от тяжелых обломков, которые обрушились сверху, из ванной этажом выше. Стайглитц показалось, что Барбара Флорио умерла раньше, чем ее достигло пламя. Тело полностью сохранилось, хотя и сильно обуглилось. Возможно, специальная экспертиза подтвердит догадку Луизы насчет времени наступления смерти. В каком положении в этот момент находилась Барбара, сказать было трудно. В пламени ее мускулы и сухожилия иссохли и сморщились, конечности выгнулись характерным образом, как это обычно бывает у сильно обгоревших трупов, а все тело было скручено.

Луиза Стайглитц всмотрелась в лицо несчастной. За свою жизнь она видела слишком много таких лиц и поэтому не ужасалась. Но, как всегда, испытывала огромную жалость. Она хорошо помнила миссис Флорио по своему последнему визиту в этот невезучий дом — красивая эффектная блондинка, она еще тогда сразу после пожара в саду сильно передозировалась лекарствами, и ее забрали в больницу, вместе с дочерьми. Разумеется, точную идентификацию сделают позднее, по зубам, потому что «это», лежащее перед ней, с человеческим существом сходства практически не имело.

Луиза перевела взгляд на руки. Вот два кольца, они сохранились, это хорошо, может помочь. Она сделала пометку в блокноте и щелкнула затвором фотоаппарата. А затем присмотрелась повнимательнее, и ей вдруг стало холодно под душным асбестовым рабочим комбинезоном.

Ладони погибшей слиплись в молитвенном жесте — для такого случая это было типично. Но они что-то сжимали и прижимали к похожей на черную стиральную доску груди. Это что-то было кремировано вместе с Барбарой Флорио, но в отличие от нее погибло не полностью, потому что одна из частей была керамической.

— Что за чертовщина? — пробормотала она.

Работавший с другой стороны постели Дэвид Кэнделл поднял глаза.

— Что-то нашла, Луиза?

Стайглитц потрогала предмет кончиком карандаша. Действовать следовало очень осторожно, потому что кисти рук, особенно истончившиеся пальцы, были невероятно хрупкими, их ни в коем случае нельзя было потревожить.

Наконец она поняла, что прижимает к себе сгоревшая женщина.

— Боже мой, — проговорила Луиза. — Иди, взгляни на это.


Катманду


— Доктор Кэри! Извините, что побеспокоил.

Ребекка подняла голову. Она, кажется, слегка задремала. У постели стоял мужчина, европеец, в фетровой шляпе с широкими мягкими опущенными полями и куртке. И то и другое мокрое, потому что за окном лил дождь.

— Добрый день.

Мужчина снял шляпу. При этом обнаружились седая голова, мокрые седые усы и красное обветренное лицо.

— Меня зовут Франклин Барбер. Я из американского посольства в Катманду. Приехал вас проведать. Как ваши дела?

Он протянул холодную влажную руку, которую она быстро пожала.

— У меня все в порядке, спасибо.

— Это прекрасно. — Барбер присел на стул рядом и поставил на ее столик полиэтиленовый пакет. Из него торчало несколько американских журналов.

— Я подумал, вам захочется узнать последние новости.

— Вы очень добры.

За окном потемнело, собиралась гроза. Очередная. В палате тоже очень быстро стало темно. Под потолком замигала, включаясь, лампа дневного света, тут же все обесцветив. На окно обрушился ливень, а вскоре прогромыхал гром. Гость сделал жест мокрой шляпой в сторону гипсовой повязки.

— Сильно мешает?

— Как будто в постель положили пушку. — Она улыбнулась. — Ничего, это переносимо.

— Хорошо. Я говорил с доктором Сингхом, вам придется задержаться в Катманду по крайней мере на месяц.

— Я знаю.

— В этом году не повезло с погодой, — продолжил Барбер. — А вообще летом в горах пурга не редкость. Здесь, знаете ли, каждый год кто-нибудь гибнет. Я имею в виду из наших.

Ребекка кивнула.

— Мне повезло.

— Это верно. Мне звонили ваши родители. Они очень беспокоятся. Ваш отец прислал это. Пришло сегодня утром с дипломатической почтой.

— Спасибо. — Она положила тяжелый пухлый конверт на столик рядом с пакетом.

Франклин Барбер изучающе смотрел на Ребекку. Сенатор Кэри был большим человеком, а вообще-то привычки навещать каждого американского туриста, заболевшего в Катманду, у Барбера не было.

— Первое, что хотелось бы сделать, — проговорил он, — так это сегодня или в крайнем случае завтра перевести вас в международную клинику в Наксале.

— Я довольна тем, как меня лечат здесь, — сказала она.

Он не скрывал удивления.

— Но ведь там американские врачи. И условия намного лучше. Разве вы не видите, какая это примитивная больница? В конце концов, окружение у вас там будет соответствующее. Я имею в виду пациентов. Кстати, сейчас почти все сплошь альпинисты. С обморожениями, с переломанными костями, с переохлаждением организма.

Для Ребекки все это было не так уж привлекательно, как со всей очевидностью казалось Барберу. Желания общаться с богачами, купившими по каталогу восхождение на Аппапуну или Эверест, совершенно не было.

— Я обдумаю ваше предложение, — ответила она. — Спасибо.

— В тот же день, когда вы сюда поступили, вас осмотрел наш врач из посольства. Вы, наверное, этого не помните. Он сказал мне, что Сингх в основном все сделал правильно.

— Доктор Сингх хороший врач, — сказала она. Выражение «в основном» ей не понравилось.

Лампа замигала и постепенно погасла. Палата погрузилась в темноту. От оглушительного удара грома зазвенели оконные стекла. Ребекка услышала в темноте голос Барбера:

— Доктор Кэри, сегодня я буду разговаривать с вашим отцом. Могу я сказать ему, что у вас все в порядке? Что вы довольны лечением?

Это было очень похоже на ее отца, избегать прямого контакта, а действовать, например, через сотрудников посольства.

— Да, — ответила она. — Вы вполне можете так и сказать. Спасибо, что пришли меня навестить.

— Нет проблем. — Барбер поднялся и в полумраке нащупал ее руку, чтобы попрощаться.


Сан-Франциско


Майкл Флорио сидел неподвижный, как скала. Это в равной степени могло указывать как на глубочайшую апатию, так и на столь же интенсивное внутреннее напряжение. Проблема состояла в том, что детектив Бианчи не могла сейчас решить, на что именно. Да и никто, наверное, не смог бы наверняка определить, что там творится под броней, какую надел на себя этот человек.

Уж слишком много было противоречий. Например, то, что он одет во все черное, совершенно не обязательно означало траур. Друзья утверждали, что он набожный католик — это, несомненно, свидетельство в пользу траура, — а враги, напротив, характеризуют Флорио как человека глубоко порочного, испорченного и развращенного, приверженного к наркотикам и алкоголю (по крайней мере в прошлом). Если прислушаться к этому, то тогда это вовсе не траур, а просто черпая меланхолия. Глаза скрыты под дорогими темными очками. Зачем? Чтобы спрятать опухшие от слез глаза или просто спрятать? Черные стекла устремлены на лица сидящих перед ним детективов.

Карла Бианчи оперлась о подоконник, стоя спиной к свету. Ее напарник Эл Рейган сидел за столом, загроможденным бумагами. Напротив разместился Майкл Флорио, а рядом — его адвокат Пол Филиппи, имевший репутацию искусного пройдохи. Для четверых маленькая комната дознаний была несколько тесновата. Рассчитана явно не на клаустрофобов.