— Да, — сказал он, — но с недельным испытательным сроком. Если не приспособитесь — значит, ничего не получится.

— Почему же не приспособлюсь, — тихо проговорила она. — Приспособлюсь. Не беспокойтесь.

У него, видно, была такая привычка — барабанить пальцами по чему-нибудь. Сейчас он барабанил по рулевому колесу.

— Самое главное, чтобы вы поладили с девочками, — произнес он. — Я рассказал им о вас. Они хотят познакомиться. Итак, приходите завтра утром. До одиннадцати. Мне надо объяснять, как добираться?

— Нет, не надо, — сказала она. — Я приду.

— Я беседовал с вашей хозяйкой почти час. Она дала вам прекрасные рекомендации.

— Синьора Фиорентини, — улыбнулась Ребекка. — Вот с ней мы ладим отлично.

— Она считает вас замечательной во всех отношениях. Говорит, что вы спасли жизнь ее сыну.

— Он порезал руку, я перевязала. Вот и все.

— Я также порасспрашивал о вас кое-кого, — продолжил он своим тихим, слегка хрипловатым голосом. — Провел, так сказать, изыскания. Никто не сказал ни единого плохого слова. Все без исключения считают вас замечательной во всех отношениях. — Он сделал паузу. — Но при этом никто не смог подтвердить, что вы действительно та, за кого себя выдаете.

— А почему бы мне не быть той, кто я есть?

— Лично я думаю, что все, что вы тогда мне о себе рассказали, сплошная ложь, — спокойно отозвался он. — Но кто в наши дни говорит правду? Так что ничего страшного, вы имеете право на свои секреты, касающиеся личной жизни, какими бы отвратительными они ни были. Мне плевать на ваше прошлое. Для меня главное, чтобы дети были в порядке. Вот что меня интересует в первую очередь. Если можете им помочь, добро пожаловать. — Его голос понизился и стал более хриплым: — Но если вы сделаете им больно, в любой форме, я сделаю больно вам.

— До сих пор, мистер Флорио, я еще не сделала больно ни одному ребенку, — проговорила она напряженно.

Он чуть заметно кивнул. По его глазам было видно, что все говорилось совершенно серьезно. Флорио давал ей понять, что она для него не больше чем инструмент, который можно использовать. Но если этот инструмент окажется негодным, его можно, не задумываясь, отбросить в сторону.

— Нам придется жить в близком соседстве, — сказал он. — Давайте договоримся сразу. Вы делаете свою работу и не задаете никаких вопросов. В ответ мы не будем задавать вопросов вам. Когда все закончится, мы просто повернемся друг к другу спинами и спокойно разойдемся. Это приемлемо?

Она заставила себя улыбнуться.

— Вполне.

Начался дождь. По крыше джипа забарабанили капли, в унисон с его пальцами, которые продолжали барабанить по рулю.

— Я ставлю два условия. Первое: безопасность детей. Все остальное, чем вы будете заниматься, на втором месте. Вы поняли?

Ребекка кивнула.

— Второе: работа у меня предполагает полное и безоговорочное подчинение. Вы будете делать то, что я вам скажу. Мы живем по определенному, раз и навсегда установленному распорядку. Как только вы его уясните, вам придется следовать ему неукоснительно. Без всяких исключений. Никаких инициатив, блестящих идей или импровизаций. Следовать только этому распорядку. Вы меня поняли?

— Вы очень много хотите за пятьдесят баксов.

— Поэтому я с самого начала и предупреждаю. Если вам это не подходит, тогда не будем отнимать друг у друга время. Разойдемся прямо сейчас.

— Я не говорила, что это не подходит, — сказала она, подавляя вскипающую злость. — Я работала в больницах и знаю, что нужно подчиняться распорядку. Но тон, каким вы все это говорите, мне показался неуместным. Как будто вам нужна не женщина по присмотру за детьми, а рабыня.

— Никакое это не рабство, — возразил он. — Больше, чем у синьоры Фиорентини, работать вам не придется. У вас не будет никаких расходов, так что все деньги, какие вы будете получать, можно спокойно откладывать.

Ребекка кивнула.

— Вы правы. — Она понимала, что ей следует примириться с требованиями этого тирана-параноика. Это уникальный шанс оказаться рядом с Терезой, и его ни в косм случае нельзя упустить. Поэтому придется подчиниться его установлениям, какими бы идиотскими они ни были. — Отлично. Я принимаю ваши условия.

Флорио пристально смотрел на ее губы, как будто пытался прочитать по ним что-то другое, обратное тому, что она говорит.

— Хорошо, — сказал он, не меняя топа. Потом потянулся через нее и открыл дверцу. В кабину ворвался холодный мокрый воздух. — Завтра на мельнице. До одиннадцати.

Она вылезла из джипа. Он не стал ждать, когда она закроет дверь, захлопнул сам. Машина ожила, взревела и загромыхала по дорожке. Сквозь запотевшее заднее стекло был виден его темный силуэт. Затем некоторое время из тумана доносился замирающий гул мотора.

«Вы имеете право на свои секреты, касающиеся личной жизни, какими бы отвратительными они ни были», — вспомнила Ребекка. Интересно, какие он вообразил секреты? Наркомания? Освобождение из заключения? Мысль о том, что за ней постоянно будут следить эти подозрительные черные глаза, показалась Ребекке непереносимой. Как будто она проглотила кость, которая застряла в горле и душит.

И вдруг ее осенило: «Так ведь я же его одурачила. Одурачила! Он поверил в созданный мной образ. Тереза, слышишь, я только что одержала победу. Победила самого Майкла Флорио. Не он, а я сейчас управляю ситуацией. Завтра! Завтра я встречусь с тобой, Тереза!»

Ребекке не верилось, что это наяву, что это не сон. Через минуту она снова заволновалась. Ведь если Флорио был вынужден переступить через свои принципы, пренебречь конспирацией и пригласить ее в свой дом, значит, с Терезой действительно происходит что-то серьезное. Иначе бы он не решился на такой шаг. Теперь единственным ее желанием было как можно скорее оказаться рядом с дочерью.

Катя на мотороллере по скользкой дороге, она напевала, чувствуя приятное возбуждение, как будто выпила бокал шампанского.

* * *

По мере приближения к мельнице Ребекку неожиданно начали одолевать сомнения. Сумеет ли она выдержать? Сможет ли пройти через все это?

За завтраком она не смогла съесть ни крошки. Желудок съежился в твердый шар и не принимал пищу. Фиорентини не на шутку встревожились, и ей пришлось соврать, что она вчера съела что-то не то. Ее и вправду подташнивало. Теперь, когда она приблизилась к этому вплотную, ее вдруг обуял ужас.

До мельницы можно было добраться, только преодолев лабиринт грязных дорог. Ребекке тогда на почте подробно рассказали, и то она нашла ее с огромным трудом. Из дома был прекрасный обзор почти во всех направлениях, так что приблизиться к нему на машине незаметно возможности не было.

Видно, не зря Флорио еще много лет назад выбрал его в качестве своего последнего прибежища. Как будто знал, что когда-нибудь этот дом ему пригодится. Предчувствовал, что судьба рано или поздно приведет его сюда.

Она остановила мотороллер и несколько секунд рассматривала дом и мельницу. Он оказался больше, чем она предполагала, имел Г-образную форму, а двор был вымощен камнем. Довольно симпатичный, как ей показалось. Серые каменные стены оживляли искорки оранжевого лишайника, а двери и окна обрамляли тяжелые дубовые балки.

Вокруг было очень тихо. Ребекка взглянула на часы — четверть десятого — и направилась к двери. Ей казалось сейчас, что она наблюдает себя со стороны, как во сне. Вот ее рука потянула тяжелое железное кольцо и слегка ударила им о деревянную панель. Потом наступила пауза, которая, казалось, длилась бесконечно долго, дверь распахнулась, и в проеме возник Майкл Флорио.

— Доброе утро, — услышала она свой бодрый голос. — Я не слишком рано?

— Нет, — сказал он. — Входите.

Она заставила себя улыбнуться и вошла внутрь.

Флорио был прав, говоря об отсутствии в доме ненужной роскоши. Ей показалось, что нужной здесь тоже нет Чистый аскетизм. Пахло воском, дымом очага и льняным маслом. Эта смесь запахов показалась ей странно знакомой. Единственным предметом мебели в холле был огромный буфет восемнадцатого века, в замке которого торчал толстый бронзовый ключ.

— Пойдемте на кухню, — сказал Флорио, проходя вперед. Стены представляли собой просто голые камни. Как и в большинстве крестьянских домов Тосканы, пол здесь был земляной. В старину в этой части дома зимой держали скотину. С высокого сводчатого потолка свисал кованый железный канделябр, в ячейки которого были вставлены свечи. Она это сразу заметила, что не электрические лампочки. Две свечи были зажжены, что обеспечивало мерцающий полумрак.

— У вас нет электричества? — спросила Ребекка.

— Пока нет, — ответил Майкл. — Может быть, будет в конце месяца. — Он был одет в клетчатую рубашку и выцветшие хлопчатобумажные штаны. На ногах тапочки. Без мехового пальто он казался не таким уж массивным. Она увидела, что он худощав и двигается с мягкой грацией.

Он повел ее вверх по длинной лестнице, которая выходила прямо в кухню. Просторную, с широкими окнами. Как и в доме синьоры Фиорентини, в кухне почетное место занимала печь, что придавало помещению своеобразный уют. В центре стоял круглый сосновый стол, за которым сидела девочка. Перед ней лежало несколько раскрытых книг и тетрадь.

Ребекка растерялась, как актриса, которой партнер подал неверную реплику.

Девочка подняла голову. Блондинка, очень хорошенькая, почти женщина. Ее карие глаза встретились с глазами Ребекки.

— Привет, — сказала она. — Меня зовут Девон.

«Девон. Старшая дочка. Где же Тереза?»

Ребекка выдавила улыбку.

— Чем занимаешься? — Оживление, с каким она задала этот вопрос, показалось ей неприкрыто фальшивым. — Алгебра, если не ошибаюсь?

Девон подняла учебник и показала Ребекке обложку.

— Дифференциальное исчисление. Только начала на этой неделе.