— Что вы собираетесь делать?

— Я должна быть с ней.

— Но вы, наверное, предполагаете чего-то добиться?

— Не знаю, — сказала Ребекка, и, несмотря на все усилия, ее прекрасные серые глаза наполнились слезами.

— Думаете, ее вам отдадут?

— Нет, я так не думаю, но твердо знаю, что сейчас нужна ей. У нее нет матери, понимаете.

На сердце у Сингха было тяжело. Он надеялся, что впереди еще много времени, что она останется в Катманду до тех пор, пока окончательно не придет в себя. Он надеялся, что их отношения за это время станут более глубокими. Он надеялся… Мало ли на что он надеялся! Сейчас стало ясно, что его мечтаниям сбыться не суждено. Никакого романа не предвидится. Она покинет Непал, как только снимут гипс. Пусть даже на костылях.

— Но ваш приезд может принести больше вреда, чем пользы.

— Возможно. Но я верю в то, что смогу помочь.

— А девочка знает, кем вы ей доводитесь?

— Сомневаюсь, — сказала Ребекка. — Соглашение было составлено таким образом, чтобы все кадры со мной были из ее фильма вырезаны. Мне официально запрещалось вступать с ней в контакт без разрешения приемных родителей и агентства.

— В таком случае как вы собираетесь вступить с ней в контакт?

— Не знаю. Я это потом обдумаю.

— А если ребенок окажется виновен в этом ужасном преступлении? — спросил он. — Вы собираетесь взять вину на себя?

Ее лицо стало мрачным, таким он его еще ни разу не видел.

— Вину? — повторила она хрипло. — Моан, если тринадцатилетняя девочка совершает нечто подобное, то это потому, что ее в течение многих лет систематически травмировали. Уверяю вас, это не врожденный порок.

Сингх неопределенно качнул головой, что одновременно могло означать согласие и несогласие.

— Вы предполагаете, что с вашим ребенком плохо обращались? Но если эти мистер и миссис Флорио так хотели детей, то почему бы не предположить, что они были хорошими родителями?

Она едва заметно пожала плечами.

— Неизвестно, почему они хотели детей. Может быть, из каких-то темных, ненормальных побуждений.

Он задумался.

— Это родители вынудили вас отдать девочку?

— Нет. Решение я приняла сама. И сделала это задолго до того, как она родилась. Я очень хотела стать врачом. У меня были большие жизненные планы, очень не хотелось, чтобы все расстроилось.

— А отец ребенка?

— С ним то же самое.

— Вы его любили? — спросил Сингх.

— О да. Райан был замечательный. Такое решение далось ему очень трудно. Нам обоим это далось трудно. Но что было делать? Моя беременность — это же в буквальном смысле несчастный случай. Жениться он хотел не больше, чем я выходить замуж. Потому что не время было нам обзаводиться семьей. Планы у него были еще амбициознее, чем у меня. Когда я забеременела, мы оба знали, что ни я, ни он еще долгое время не имеем права вступать в брак, тем более заводить детей. Решение отдать ребенка было обоюдным.

— Вы с ним встречаетесь?

Ребекка помолчала.

— Я не видела его много лет. Он специализировался на педиатрии. Несколько лет назад вступил в брак, примерно в то же время, что и я. Есть ли дети, не знаю.

— Он выбрал ту же профессию, что и вы?

Она улыбнулась вымученной улыбкой.

— Может быть, паши мысли шли в одном направлении. Кто знает?

— Вы не считаете, что с ним нужно поговорить? — осторожно спросил Сингх.

— С Райаном?

— Он отец девочки. И вы говорите, что когда-то любили его.

Ребекка молча покачала головой. Несколько лет назад она получила от Райана длинное страстное письмо. Он женился и развелся, теперь работал в детской больнице в Монтеррее, в Мексике. Предлагал встретиться. Между строчками она могла прочитать, что его чувства к ней сохранились. Райан писал о том, что они совершили ужасную ошибку, что им обоим нужно залечить раны прошлого.

Но письмо это пришло практически накануне ее свадьбы с Малкольмом Бернсом. Она написала ответ в очень нейтральном тоне, дав попять, что пытается найти счастье и устроить свою жизнь с другим человеком. Она знала, что он понял, потому что с тех пор никаких вестей от него больше не поступало.

Сингх внимательно наблюдал за ней. Ее лицо снова просветлело, в нем больше не было ни жалости к себе, ни сентиментальности.

— А с приемными родителями вашей дочери вы встречались? — спросил он. — С мистером и миссис Флорио?

— Только с ней.

— А с мужем?

— Нет.

— А что-нибудь о них знаете?

— Их очень основательно проверили сотрудники агентства и дали нам гарантии. Это было агентство с серьезной репутацией. Мы с Райаном после долгих поисков с трудом нашли такое, которому действительно можно было доверять.

— И вы больше никогда своего ребенка не видели?

— Нет.

— У нас такое было бы совершенно немыслимо. Подобные вещи здесь делаются открыто. В Непале принято усыновлять и удочерять детей. Но они с самого начала знают, кто их настоящие родители, и в большинстве случаев встречаются с ними чуть ли не каждый день.

Ребекка слегка поморщилась.

— Это очень похвально, Моан. Но наше общество на такие вещи смотрит несколько иначе. У нас, наоборот, принято все покрывать вуалью. Это называется конфиденциальностью.

— И что в этом хорошего? — недовольно проворчал он. — Ведь нет ничего позорного, если кто-то возьмет на воспитание чужого ребенка.

— Позорного в этом, разумеется, ничего нет, но существуют другие проблемы. А кроме того, это было тринадцать лет назад. В то время конфиденциальность была нормой. Агентство предприняло официальные юридические шаги, чтобы затруднить мне или Райану общение с ребенком. Мы подписали согласительный документ, что добровольно отказываемся от ребенка. Мы также согласились, что никогда не вступим в контакт с ребенком без предварительного согласия агентства. Вначале они даже не хотели ничего сообщать о приемных родителях ребенка, но я настояла, чтобы встретиться с матерью. Хотела знать, кому передаю Терезу. Документы о рождении у меня ребенка были запечатаны в конверт и положены под спуд. Открыть их может только суд. Взамен были составлены новые, свидетельствующие, что этот ребенок появился на свет в семье Флорио. Много чего еще было придумано, чтобы сделать процесс необратимым.

— Вы советовались с адвокатом?

— Что вы? Мы вообще об этом никому не говорили. Советовались же исключительно друг с другом. И страшно переживали. Для агентства же главными были приемные родители, которые считались клиентами. А мы с Райаном клиентами не были. Мы просто поставляли им нашего младенца как товар.

— Как это все ужасно. — Пейджер Сингха настойчиво забибикал. Обычно он очень гордился этим устройством, но сейчас, поднимаясь, раздраженно выключил его. — Поговорим позднее. И не вставать, Ребекка. — Он строго погрозил пальцем. — Ваше колено может не выдержать напряжения. Постарайтесь сохранять терпение и хладнокровие.

Она молча смотрела ему вслед, погружаясь мыслями в прошлое.

Они отдали Терезу через восемь дней после рождения, Ребекка и Райан Фостер. Теперь надо было выполнять подписанные условия. Думали, что забудут девочку, а вышло наоборот. Они приговорили себя к пожизненной эмоциональной каторге, и память о ребенке терзала и преследовала их всю оставшуюся жизнь.

«Знала бы, что так получится, — думала Ребекка, — обязательно бы настояла на возможности каким-то образом встречаться с дочкой. Это было бы гораздо лучше. А так я запрятала мину замедленного действия в свое сердце, и в сердце моего ребенка тоже. Не эта ли мина взорвалась наконец сейчас в Сан-Франциско?»

В этом своем жутком страхе Ребекка не была способна признаться даже добрейшему Моану Сингху.

Ребенок являлся к ней во сне. Многие годы. Девочка в этих снах ничего не говорила, а только печально смотрела прямо в глаза и молчала. Больно было непереносимо.

Ребекка наконец выучилась, стала педиатром, прочитала много книг по специальности, и ей уже давно было ясно, что ребенок все равно рано или поздно узнает правду, даже если приемные родители будут хранить молчание. И это открытие может отразиться на ней самым пагубным образом, потому что потом всю жизнь девочку будет преследовать комплекс неполноценности. Но может случиться и хуже. В еще не окрепшей душе может образоваться такой эмоциональный хаос, она может почувствовать внутри такую пустоту, что дальше все непредсказуемо. Не это ли случилось сейчас в Сан-Франциско?

Ей вдруг захотелось поговорить с Райаном. Очень сильно. Захотелось ощутить его мудрость, чуткость, доброту. Но Райан был далеко отсюда, на другом конце земли. Когда-то они безраздельно принадлежали друг другу, но с тех пор много воды утекло. Очень много.

Вконец измучившись, она закрыла глаза и позволила сну одержать верх.


Обед Ребекке принесли в двух горшочках. В одном что-то относительно мягкое, овощное, приправленное соусом карри, в другом — жаркое из бочкообразных черных грибов, обильно сдобренных асафетидой. Ребекка, конечно, не знала, что все это приготовили для нее, бедной одинокой американки, за которой некому ухаживать, родственницы Моана Сингха. Впрочем, еда ее интересовала сейчас постольку поскольку, потому что вся она была поглощена своими мыслями. Съев по нескольку ложек из каждого горшочка, Ребекка отщипнула кусочек от плоского индийского хлеба чепати.

Наскоро утолив голод, она отодвинула поднос и при этом невольно напрягла ногу. Колено пронзила острая боль.

Ребекка думала о Барбаре Флорио. Она ей тогда не очень понравилась. В агентстве ни в какую не хотели раскрывать личности приемных родителей. Понятное дело, они хотели исключить для нее любую возможность позднее возвратиться к Терезе. Но Ребекка категорически настояла, чтобы встретиться по крайней мере с приемной матерью, угрожая, что в противном случае все переговоры о передаче ребенка прекращает. Тогда сотрудники агентства с видимой неохотой вынуждены были организовать две короткие встречи.