Джеймс молчал.

– Тридцать? – рискнул Каррингтон.

– Где наши слуги?

– О, с ними все в порядке. Я же не убийца, Уэйнрайт!

– Конечно. Ты предпочитаешь убивать чужими руками.

– Если ты о том небольшом происшествии в ресторане, то ты сам виноват. Мой помощник тебя предупреждал еще в Португалии. Как жаль, что ты не умеешь слушать. – Голос его стал мягче, полился медом: – Мы пришли к соглашению, Уэйнрайт? Тридцать процентов – хорошая сумма, хватит, чтобы купить пару новых рубашек. – Он хохотнул. Роуз не нравилась его самоуверенность. – Так как? Похоже, это подлинный Ортелий, твой информатор не соврал.

– Боюсь, что вынужден отказаться, – произнес Джеймс.

– Я так и думал, – без тени разочарования ответил лорд Каррингтон и внезапно, ухватившись за край стола, перевернул его. Листы карты разлетелись по полу, подсвечники грохнулись, но свечи не погасли. Джеймс выстрелил – было поздно. В следующее мгновение лорд Каррингтон возник рядом с ним, словно выскользнув из ада, и ударил по руке, державшей пистолет. Оружие улетело в дальний угол и там грянулось на пол, похоронив себя под кучами бумаг и книг. Каррингтон хотел схватить Джеймса, но тот отступил, и тут же в руке его оказался палаш. Лезвие тускло моргнуло, отражая растущий свет, и Роуз увидела с ужасом, как огонь от упавших свечей бежит по бумагам.

– Хочешь по-плохому? – тяжело дыша, спросил Каррингтон и вытянул из ножен длинную саблю. – Изволь.

Клинки скрестились, а Роуз бросилась к карте – огонь уже подбирался к ней, – но тут путь заступила леди Каррингтон. Раньше милая, теперь красавица походила на фурию.

– Да как ты посмела? – прошипела она. – Как ты посмела прийти сюда?!

Диана попыталась вцепиться Роуз в волосы, но та оказалась наготове.

«Если хочешь путешествовать, – говорил ей Эндрю, который все знал о мечтах жены, о ее семье, одержимой бесом странствий, – ты должна быть ко многому готова. Встань вот сюда, согни руку так. – Он стоял рядом, сгибал и показывал. – А теперь бей».

Роуз прищурилась и ударила.

Она не ожидала, что наука покойного мужа не забылась: Диана ахнула, схватилась за разбитый нос, и Роуз, не теряя преимущества, добавила еще и по шее. Потом снова и снова. Леди Каррингтон отшатнулась, села на пол, оглушенная, мотая головой. Роуз стремительно оглянулась, чтобы понять, как дела у Джеймса.

Конечно, кабинет не походил на фехтовальный зал, но был достаточно просторен, чтобы двое вступивших в схватку могли развернуться в нем. Джеймс бился левой рукой, отражая неистовые удары лорда Каррингтона, который продавливал его оборону силой и весом. Оливер не стеснялся пользоваться запрещенными приемами и при первом же удобном случае огрел соперника по раненой руке. Джеймс пошатнулся, едва не упал, и Роуз с ужасом поняла: он не сможет. Не сможет убить этого здоровенного, сильного противника, который играет с ним, словно с жертвой, и ухмыляется.

И тогда Роуз крикнула:

– Карта! Карта горит!

Она не солгала – огонь уже лизнул желтый лист с нарисованными на нем дорогами и домиками, обозначающими города, – все, как рассказывал Джеймс. И если для лорда Уэйнрайта карта являлась просто исторической ценностью, а для Роуз – целью его пути, то для лорда Каррингтона это был источник его благосостояния, последняя надежда. Он в ужасе оглянулся, увидел, что Роуз не солгала, качнулся, чтобы бежать, спасать раритет… и почувствовал клинок у своего горла.

– Кажется, мы закончили, милорд, – произнес Джеймс хрипло.

Увидев, что за него можно больше не беспокоиться, Роуз кинулась к горящей карте и поняла, что, увы, опоздала. Старая бумага вспыхивала мгновенно, и огонь жадно поедал драгоценную копию Пейтингеровой таблицы, превращая историю в пепел. Роуз удалось выхватить два листа; она обожгла пальцы, края листов обуглились, и все-таки это было лучше, чем ничего. Прижимая к груди шелестящую карту, Роуз обернулась и увидела в дверном проеме темную фигуру человека, выставившего перед собой пистолет, – и, не успев испугаться, узнала Кунвара. За ним маячил смутный силуэт – по всей видимости, Гидеон.

– Ты пришел вовремя, – сказал Джеймс. – Почему так долго?

– Простите, милорд, – ответил индиец и, не дожидаясь приказа, скрутил руки лорду Каррингтону, который лишь бессильно подвывал, глядя, как погибает его сокровище.

Становилось жарко, огонь перекинулся на книжные стеллажи и занавески. Гидеон вошел, коротко кивнул хозяйке и поднял с пола леди Каррингтон, и не подумавшую оказать ему сопротивление. Джеймс сунул палаш в ножны и, поддерживая правую руку левой, шагнул к Роуз.

– Что теперь? – спросила она, глядя ему в лицо.

Он с усилием улыбнулся.

– Теперь – правосудие.

В Португалии пришлось задержаться на полторы недели – требовалось время, чтобы местные власти зашевелились, разобрались в случившемся и начали думать, куда девать преступников. Джеймс задействовал какие-то знакомства, дабы дело получило ход, и через некоторое время из Александрии приехал тамошний чин, которого весьма интересовали люди, устроившие взрыв в ресторане. Кроме того, лорд Каррингтон застрелил несговорчивого, вздумавшего сопротивляться Серхио Переса, который до нагрянувшего с десяток лет назад отшельничества, оказывается, блистал в Лиссабоне и имел весьма влиятельных друзей. Различные чиновники и полицейские хором обещали, что так просто Оливер и его жена, которую он долгие годы выдавал за сестру (это ему помогало в некоторых мероприятиях), не отделаются. А Роуз и Джеймс, дав все показания, отплыли на пароходе из Лиссабона – на сей раз в направлении Англии.

Все эти дни лорд Уэйнрайт по большей части отлеживался в своих комнатах в гостинице, и Роуз старалась не надоедать ему вниманием. Иногда она заглядывала к кузену вечером, но Кунвар говорил, что господин уже спит, и приходилось возвращаться к себе. Рана заживала плохо, и хотя Джеймс прекрасно держался при разговорах с полицией и прочими уполномоченными личностями, Роуз видела, как ему нелегко. Ни разу они не говорили о том, что случилось между ними за прошедшие недели; ни разу Джеймс не пытался ее поцеловать, не смотрел внимательно и резко, и Роуз больше не чувствовала его сильного, словно бы давящего интереса.

На пароходе «Наяда» каюты были маленькие, темные, но Роуз, испытывавшая облегчение пополам с чувством вины, не обратила на это особого внимания. Миссис Браун, которую неприятные приключения в горах ничуть не выбили из колеи (Гидеон по секрету поведал хозяйке, что вдова вела себя со спокойным достоинством и ни один из злодеев не решился поднять на нее руку), мигом превратила небольшую каюту в приятное и уютное место, и Роуз была благодарна ей за это. Она попросила компаньонку сходить к Джеймсу и спросить, не желает ли тот прогуляться по палубе.

Как ни странно, кузен согласился. Когда Роуз поднялась по трапу наверх, туда, где дул береговой ветер и печально кричали, провожая пароход, чайки, Джеймс стоял у перил, глядя на устье реки Тежу.

– Все-таки есть в этом нечто грустное, – поведал он, когда Роуз остановилась рядом. – Расставание. Хотя я довольно плохо знаю Португалию.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Роуз.

– Предаюсь меланхолии – любимому английскому занятию, – улыбнулся Джеймс, и она вздохнула с облегчением: значит, период черного настроения миновал. – Извини, что мы мало говорили с тобою в последнее время. Я уже сказал, что ты вела себя очень, очень храбро?

– Двенадцать раз, Джеймс.

– Как мило, что ты считаешь, – восхитился он. – Я все забывал спросить – кто тебя научил такому удару? Леди Каррингтон выглядела впечатляюще.

Роуз облокотилась о борт. «Наяду» слегка покачивало, но океан казался спокойным, только над горизонтом повисла облачная дымка. Англичане покидали Португалию и увозили с собой два листа карты, которая затем будет выставлена в Британском музее.

– Мой муж, ныне покойный. Когда он наконец рассказал мне, что болен, мы… подружились. Понимаешь, Джеймс? Эндрю годился мне в отцы, а отца я не помню, мне исполнилось три, когда он глупо погиб.

– Глупо?

– Конечно, ты не запомнил. Отец упал с лошади, когда объезжал наши владения. Никакой корабль не пошел ко дну, никакая болезнь не добралась до него – просто лошадь понесла, выкинула его из седла, а он неудачно приземлился. Я не помню отца, но мама всегда рассказывала мне, какой он был замечательный. А Эндрю… Тридцать лет разницы в возрасте, большой опыт по части женщин, обаяние, похожее на твое… Но я в него не влюбилась, нет. Зато доверилась. И мы стали друзьями, хотя он меня любил очень сильно, я знаю. Эндрю сказал, что я вольна после его смерти выбирать, как жить; никто меня уже ни в чем не упрекнет, никто не принудит к браку. И он научил меня разным вещам, например, как огорошить обидчика, который не ожидает подобной прыти от воспитанной леди.

Джеймс выслушал ее сбивчивый рассказ с чрезвычайно серьезным видом.

– Похоже, твой муж был неплохим человеком, Роуз.

– Мне повезло, – согласилась она. – Если бы Эндрю прожил дольше, наверное, со временем я полюбила бы его, несмотря на то, что он-то как раз терпеть не мог путешествия. Но он научил меня не жалеть о прошлом, не жить будущим, а наслаждаться настоящим. Я так и делаю, и это самый ценный совет, который я когда-либо получала.

– А если будущее не сулит ничего приятного? – спросил Джеймс негромко.

– Оно еще не пришло, – твердо ответила Роуз. – Будущее эфемерно. А настоящее мы можем изменить.

Он покачал головой, то ли соглашаясь, то ли нет.

К Холидэй-Корту подъезжали прохладным туманным днем. Сильный, но теплый ветер нес по небу низкие облака, и чудилось, они кипят над головой. После отточенной синевы южных морей, после желтого и голубого света жемчужный английский день показался Роуз неброской драгоценностью. Уходили вдаль поля, на низких каменных изгородях зеленым ковром расстилался мох, и овцы приподнимали черные головы, когда экипаж проезжал мимо. В карете путников было трое – Роуз, Джеймс и миссис Браун; Гидеон сидел на козлах вместе с кучером, а Кунвар следовал за экипажем верхом.