Она так любила начало путешествий, что не могла этого описать. Впереди лежало все то, что предстоит узнать, найти и изведать; еще ничего не произошло, только самый первый день, который затем будет вспоминаться как нечто далекое и нереальное. Другие впечатления заслонят его, почти сотрут из памяти, но это чудесное ощущение, когда целый мир лежит перед тобою, не исчезнет. Роуз на мгновение зажмурилась, потом снова открыла глаза. Судно прибавило скорость, в лицо ударил пахнущий йодом ветер. То, что ранее Роуз приняла за облако на горизонте, оказалось идущим к устью чайным клипером; он прошел совсем недалеко, разминувшись с пароходом, и словно бы повеяло другими временами, которые теперь безвозвратно уходили в прошлое. Над клипером кружили чайки, обычно пугавшиеся пароходных труб и любившие паруса; Роуз даже разглядела на борту название – «Ригель».

– Красавец, верно? – Рядом остановился священник, тоже не сводивший глаз с груды воздушных парусов, плывущих к лежащему позади Лондону. – Говорят, скоро парусников не останется вовсе, железные суда полностью вытеснят их.

– Парусники будут всегда, – возразила Роуз. – Люди так просто от них не откажутся. Если человек может играть с ветром, он будет с ним играть.

Священник усмехнулся и протянул руку для приветствия.

– Хорошо сказано. Я отец Джонсон, Иеремия Джонсон.

– О, как пророк?

– Именно в честь пророка.

– Приятно познакомиться, отец Джонсон. Я Розамунд Эллингтон, леди Шелдон.

– Большая честь, леди. Вы впервые отправились в путь?

– Нет, не впервые.

Как он молод, подумала Роуз, хотя вряд ли старше ее самой; и явно если не из благородной семьи, то уж точно из приближенной. Слишком правильная речь, слишком хорошее знание правил игры, и билет первого класса. Скорее всего, второй или третий сын в семье, хотя она не могла припомнить титулованных Джонсонов. Впрочем, у него может быть фамилия отца или же он из нетитулованного дворянства – некоторые его представители владеют большими состояниями.

– А для меня это первое путешествие, – сознался отец Джонсон, кладя на перила широкие сильные ладони. – Хотя мне всегда нравилось море, и качка не пугает. Что такое качка по сравнению с той тьмою, что царит в сердцах людей, не знающих света истинной веры?

– Вы миссионер, – догадалась Роуз.

– Верно, миледи. Ну а вы? Или это тайна?

Роуз еще раньше решила, как станет отвечать на такие вопросы. Обычно она высказывалась без обиняков, поясняя, кто она такая – что ей скрывать? – но тут дело было семейное, потому пришлось ограничиться обтекаемым:

– Я плыву к кузену в Каир.

– Говорят, это красивый город.

– Очень красивый и своеобразный. Я бывала там.

– Надеюсь, вы расскажете мне о нем позже. Это было бы очень полезно для меня, – улыбнулся отец Джонсон.

Роуз улыбнулась в ответ.

– Конечно. А сейчас простите меня, я вас покину.

– Разумеется, миледи. – Он поклонился. – Лелею надежду на встречу за ужином.

Берег таял в предвечерней дымке, солнце уже клонилось к горизонту. «Святая Анна» издала длинный победный гудок, спугнувший с рей самых любопытных береговых чаек.

За ужином выяснилось, что пассажиров первого класса всего шестеро, включая Роуз. С отцом Джонсоном она уже познакомилась. Семейная пара оказалась четой Фултон, решившей провести месяц-другой в Александрии; еще имелся мистер Уорд, тощий субъект лет сорока, член Королевского географического общества; и мистер Гиббс, богатый торговец готовым платьем, одутловатый и краснолицый. Он держался особняком, чувствуя себя, по всей видимости, неуютно среди особ знатного происхождения, смотрел по большей части в тарелку и в беседе участия практически не принимал. Впрочем, и без его внимания она шла довольно оживленно. Кроме капитана, за обедом присутствовал также первый помощник, молодой и жизнерадостный, сразу всех к себе расположивший.

Роуз не любила рассказывать о себе случайным попутчикам, зато обожала задавать вопросы, и, благодаря этому ее скромному таланту, а также любопытству капитана Лероя, разговор не прекращался ни на минуту. Говорили о том, как проходит нынче жизнь в Египте, о плаваниях по Нилу, о дожде в Лондоне, о преобразовании Второй французской империи в Третью республику и прочих весьма интересных вещах. Роуз обмолвилась, что была в Испании два года назад, сразу после окончания гражданских войн, и ее тоже засыпали вопросами. Словом, расходились пассажиры, весьма довольные друг другом, а капитан – тот просто светился от счастья.

«Святая Анна» шла полным ходом, волны мерцали за бортом в лунном свете, и Роуз остановилась посмотреть на них. Другие пассажиры расходились по каютам, разговаривая, а она решила немного задержаться и подышать свежим воздухом. Компаньонка не считала нужным сопровождать ее на такие вот обеды (вернее, не считала нужным подобное сама Роуз), потому можно было наслаждаться спокойствием и относительным одиночеством. Вахтенный матрос поклонился Роуз и сказал: «Доброй ночи, мэм», – она кивнула в ответ и прошла на корму, туда, где можно постоять у борта, глядя на пенный след.

Ветер был свеж, и Роуз невольно поежилась. Но идти в каюту за шалью глупо, тогда уж проще сразу лечь спать. Она побудет тут немного и пойдет к себе, а пока есть время подумать.

Где искать Александра? Бабушка дала Роуз то самое письмо, пришедшее восемь месяцев назад; на конверте значился адрес одного каирского отеля. Сомнительно, что кузен до сих пор там, ведь он известен своей тягой к перемене мест, впрочем, как и любой член их семьи – похоже, это заразное, что-то вроде морового поветрия. Подумав о том, Роуз мысленно одернула себя: не хватало еще отпустить подобную шуточку при Александре, учитывая то, как умерли его родители.

Но для того чтобы отпускать при нем шуточки, кузена сначала нужно отыскать. Он может находиться где угодно; бабушка говорила, Александр даже до Америки добирался. Что, если придется пересекать Атлантику? Роуз собиралась когда-нибудь это сделать, однако не столь спонтанно. И все же есть в поисковом азарте нечто совершенно особенное. Наверное, именно из-за этого чувства англичане так любят охоту на лис.

Александр – хитрая рыжая лиса. С бабушкой у него прекрасные отношения, но даже до своего отъезда появлялся он в Холидэй-Корте так редко, что это можно было бы счесть пренебрежением. Эмма, впрочем, так не считала, и Роуз предоставляла решать ей – в конце концов, бабушке виднее. Если единственный и любимый внук носа не кажет, однако уверяет, что испытывает к старушке нежные чувства, – что ж, пусть будет так.

В его письме говорилось, что он собирается подняться к верховьям Нила и, несмотря на обилие крокодилов по пути, получить от этого удовольствие. Интересно, предпринял ли кузен ту поездку, а если да, чем все закончилось? Новых писем не приходило достаточно давно, и хотя бабушка уверяет, что поводов для беспокойства нет, они могут появиться. А если Александр пропал без вести? Что, если он давным-давно упокоился в желудке какого-нибудь крупного крокодила и даже личных вещей не осталось? Роуз полагала, что крокодилом в качестве нового графа Дарема мистер Липман не удовлетворится. У Александра же несомненное преимущество: он может прятаться сколько угодно, так как Роуз понятия не имеет, ни как он выглядит, ни чем сейчас занимается.

Бабушка попыталась описать внучке ее кузена – такого, каким Эмма его запомнила несколько лет назад, – но нельзя сказать, будто это сильно помогло. Под словесный портрет «молодой, красивый, каштановые волосы, почти как у тебя, детка, и глаза серые» подходила едва ли не четверть населения земного шара. Ну хорошо, пусть восьмая часть, но все равно это чертовски много народу. Придется положиться на удачу и совесть кузена Александра, письма которому тем не менее разослали во все концы.

Начинать следует с отеля в Каире, это совершенно очевидно. А дальше… как повезет.

Роуз зевнула и отправилась спать – миссис Браун наверняка уже начинает тревожиться.

То, что в путешествии стояла хорошая погода, можно было посчитать добрым знаком – во всяком случае, Роуз предпочитала думать именно так. Она проводила дни на палубе, сидя в кресле и читая или же глядя в морскую даль. Пароход исправно пыхтел в нужном направлении, периодически слева виднелась береговая линия и встречались другие суда: движение у берегов Европы было оживленным. Не раз близко подходили рыбацкие баркасы, с которых загорелые дочерна люди сбрасывали в ярко-синюю воду заштопанные во многих местах сети.

А еще отец Джонсон, по всей видимости, решил опекать одиноко путешествующую даму и вежливо скрашивал ее часы, просиживая в кресле рядом и ведя длинные беседы. Как Роуз и предполагала, он оказался третьим сыном в знатной, но небогатой семье: первенец наследовал владения, второй сын давно пропадал в Вест-Индии, став блестящим офицером, а молодой Иеремия, с которым все с самого начала было ясно, избрал путь миссионера. Иногда люди в таких случаях противятся судьбе, чувствуя, что предназначены вовсе не для священного служения, но Иеремии, похоже, повезло: в Бога он верил искренне и как-то открыто, заражая этой верой всех, кто оказывался рядом.

– Миссионерство вам подходит, – заметила Роуз на второй день пути.

– Я всегда это чувствовал. Всегда ощущал присутствие Бога. Разве мог я стать кем-то иным?

– Некоторые отворачиваются от того, что дают им небеса, ради других благ.

– Как можно от этого отречься? – искренне удивился отец Джонсон. – Служение Богу – мой долг и моя стезя, я буду идти по ней, пока не умру.

– Надеюсь, это случится еще не скоро, – улыбнулась Роуз, и молодой человек покраснел, как почти всегда при виде ее улыбки.

Невозможно было не замечать, что он неровно дышит к своей спутнице. Это оказалась легкая мгновенная влюбленность, которой отец Джонсон не мог противиться. Да и не хотел, судя по всему. Он не делал никаких намеков и ни к чему Роуз не принуждал, а также не стремился с нею сблизиться – уж уловки великосветских ловеласов Роуз знала доподлинно! Только говорил, смотрел на нее иногда печально, а по большей части – восхищенно и пропускал через себя эту вспыхнувшую любовь, словно она несла ему не испытания, а лишь радость и свет. Роуз понимала, что, когда их пути разойдутся, отец Джонсон некоторое время будет ее помнить, и лишь надеялась, что забудет потом.