Эмилия Остен - Авантюра леди Шелдон

Тропка, усыпанная гравием, привела Роуз к беседке, стоявшей под ивами на высоком берегу реки; крохотная речушка разливалась только весной, когда приходили очищающие дожди, питавшие ее. После грозы, подумала Роуз, вода в ней снова поднимется, станет зеленовато-бурой от взметенного со дна песка и ила, а затем муть успокоится и осядет, и тогда будет видно темное дно. Над редкими камнями начнут сновать узкие серебристые рыбки, которые годятся разве что кошкам на корм. А ивы станут печально шелестеть, выпевая свою невеселую песню – что-то о потерях, утратах и тех, кто не вернулся. Роуз иногда казалось, что ива – самое грустное дерево на свете.

Она села на скамью в беседке так, чтобы видеть реку, положила руки на перила, а подбородок – на руки. Солнце светило сквозь ивовые ветви, хотя это был уже не радостный, а тревожный, предгрозовой свет. Отсюда Роуз прекрасно видела долину с ее темными пятнами кустарников и перелесков, изумрудно-зелеными полями, желтыми глиняными полосками дорог и белыми пятнышками на склонах холмов – это паслись овцы. Далеко по дороге ехала телега, запряженная двумя лошадьми, за нею поднималась пыль, которую вскоре прибьет дождь.

Многие бегут из Англии для того, чтобы возвращаться сюда как можно реже, например, кузен Александр именно таков. Роуз любила свою страну. Путешествия прекрасны, там столько всего нового, столько яркого и даже волшебного, но хороши они не в последнюю очередь тем, что из них можно возвратиться домой. Пройтись по старому саду, провести ладонью по корешкам книг в библиотеке, которые читала в детстве, услышать осторожный писк мышей в старом амбаре или самой вычистить лошадь, на которой только что проехалась вдоль реки… Спать в своей комнате, которую любишь так, как не любишь ни один роскошный номер в отеле, ни одну экзотическую стоянку под открытым небом, когда звезды мерцают едва ли не в твоих волосах, а ветер заметает в палатки песок, словно поземку. В долгом странствии вспомнишь иногда золу на каминной решетке в гостиной, скрип полов и лестниц, тявканье собак на заднем дворе, мшистый запах у выложенного камнями источника – улыбнешься и подумаешь: «Как будет хорошо вернуться».

Каждый раз, прежде чем уехать, Роуз приходила сюда, в эту беседку. Здесь мысли текли неторопливо и вольно, словно облака над долиной, и казалось, что все всегда будет хорошо. За пределами беседки могли таиться неожиданности и даже неприятности, а в ней самой, за деревянными стенками с большими проемами, под куполом облезлой крыши, цветом сливавшейся с ивовой листвой, время точно останавливалось, запечатанное в спокойный, созерцательный миг, как насекомое в янтарь.

Роуз прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться: мешал налетавший порывами ветер. Итак, бабушка просит, чтобы она нашла кузена Александра. Кузена, которого Роуз видела только раз, да и то мельком.

Ей исполнилось тринадцать, и она гостила летом у бабушки здесь, в Холидэй-Корте, вместе с родителями, когда однажды Александр приехал – без предупреждения, как он любил. Роуз в тот день просто шла по дорожке из деревни (ей доставляло удовольствие изредка удирать туда и наблюдать издали за тем, как живут крестьяне), когда увидела всадника. На гнедой лошади, с волосами, цветом похожими на ее волосы, он показался ей стремительным и словно вырезанным из тумана или сошедшим с картинки в книге. Может, виною этой призрачности являлся пасмурный день, а может, весь облик Александра, который, как иногда выражалась бабушка, «всегда был не от мира сего». Он пронесся мимо, не удостоив Роуз ни взглядом, ни кивком, похоже, приняв ее за дочку служанки или за служанку – в то время она уже была довольно высокой. Девочка поспешила домой, чтобы узнать, зачем приехал этот гость и кто он, увидела, как конюх уводит взмыленную лошадь под дорогим седлом, и попыталась сунуться в бабушкин кабинет, но оттуда послышался голос Эммы, велевшей не мешать.

Лишь час спустя Роуз, уже приведшую себя в порядок, позвали вниз. Бабушка сказала:

– Поприветствуй своего кузена, Розамунд.

Пришлось сделать реверанс и смотреть в пол, как полагается воспитанной девочке. Дух бунтарства проснулся в Роуз немного позже, в ту пору она старалась вести себя хорошо, чтобы ей позволили почаще приезжать в Холидэй-Корт. Так что кузена девочка, считай, и не видела. Он сухо поздоровался с нею, его голос звучал холодно. Александр был старше ее на восемь лет, хотя за его деда Эмма вышла позже, чем за деда Роуз. Запутанные семейные связи.

Парой фраз их знакомство и ограничилось. Роуз запомнила лишь, что кузен чисто выбрит и выглядит старше своих лет, что он очень высокий, прямо как деревенская колокольня, а потом бабушка спросила, останется ли Александр на ужин. Он не остался, хотя с Эммой попрощался значительно нежнее, чем с кузиной. И уехал.

Так как же его искать? В доме его портретов не имелось, бабушка как-то упоминала, что Александр терпеть не может позировать живописцам или стоять перед камерой, пока на нем отточат искусство дагеротипии. Эмма ставит перед внучкой нетривиальную задачу – проще отыскать одного-единственного морского конька в океане, иглу в стоге сена и путника в пустыне Сахара, чем кузена Александра в огромном мире, где можно затеряться среди толп людей. Одну страну, правда, можно исключить – Англию. Ее, судя по словам бабушки, Александр просто не выносит.

Роуз понимала, что Эмма поймала ее на крючок: проснулся азарт. Во-первых, бабушка в чем-то права, свалившийся на Александра титул графа Дарема – общая семейная проблема. Многие сочли бы это даром небес, но только не их сумасшедшая семейка, всем титулам предпочитавшая интересную жизнь и новые впечатления. Во-вторых, сама задача представлялась сложной, а значит, способной увлечь. Ведь в путешествии важно не просто ехать вперед бесцельно, пусть оглядываясь по сторонам, но и идти к чему-то. Иногда это может быть объект, а иногда – какое-то открытие или же, например, достижение, вроде попытки пройти в одиночку на парусной лодке вокруг света. Невозможно, кажется, только вот если захочешь – невозможного не существует. И Роуз в чем-то понимала кузена, которому Англия с ее викторианской моралью, под правлением мудрой королевы, казалась крепко запертой коробочкой, где и повернуться-то тесно. Для людей подобного склада (бабушка уверяла, что Александр – вылитый дед, а уж своего мужа она знала как облупленного) это смерти подобно.

– Ты ведь уже приняла решение, – пробормотала Роуз, – так чего ждать?

Она поднялась и быстро зашагала к дому; вслед ей летел ветер, несущий первые капли дождя.

Пароход «Святая Анна» был похож на здоровенное морское чудище, какими их, случается, изображают на гравюрах в толстенных фолиантах. Мощный корпус, скрывавший паровую машину, а для комплекта и надежности – три мачты, несущие парусное вооружение; творение первой половины века, «Святая Анна» по-прежнему совершала рейсы на Восток, и ничто ее не брало. Ни штормы, ни штили, ни недобросовестные чиновники. Именно так и выразился капитан, встречавший пассажиров на борту судна и каждого, кто был того достоин, одаривавший пространной речью.

Звали капитана Джек Лерой, он был выходцем из Ньюкасла, немолодым и вертлявым субъектом, ничуть не похожим на тех, чьи портреты любят публиковать в воскресных газетах для назидания и семейного чтения. Если бы перед журналистами стояла задача выбрать кого-нибудь в герои первой полосы, они прошли бы мимо капитана Лероя, даже не удостоив его взглядом. Между тем капитан, по всей видимости, был мастером своего дела, ибо на «Святой Анне» его почитали как морское божество, а корабль под его командованием не развалился, не оброс ракушками, но вот уже пятнадцать лет исправно ходил по морям и океанам. До того «Святая Анна» тоже не простаивала, «однако знали бы вы, леди Шелдон, какое это было корыто!».

Роуз кивала и улыбалась. Словоохотливого капитана можно понять: нынче с пассажирами кают первого класса у него недобор. Хотя английский туризм по-прежнему в режиме постоянного подъема, большинство путешественников, имеющих средства, предпочитают теперь более современные суда. Однако не пропадать же столь крепкому кораблю – вот и приходится снижать цены на билеты, пускать на борт всяческих авантюрных личностей и совершать рейс за рейсом, загружая в трюмы египетские ткани. Роуз подозревала, что половина этой болтовни не совсем правда, но капитану посочувствовала. Удовлетворенный ее расположением, Лерой стребовал обещание, что леди Шелдон непременно появится в кают-компании за ужином, и наконец отпустил ее.

«Святая Анна» строилась как пассажирско-торговое судно, однако в первую очередь предназначенное для людей, а потому каюты первого класса оказались довольно большими – по ним даже можно было пройтись в задумчивости туда-сюда, не натыкаясь на стены. Роуз делила свое временное жилище с компаньонкой, вдовой средних лет миссис Браун, немногословной и услужливой женщиной, исполнявшей в путешествиях также обязанности горничной. Гидеон, слуга и охранник, ночевал в трюме вместе с матросами – ничего оскорбительного и неудобного, так как сам он в прошлом был матросом.

Убедившись, что все в порядке, каюта вполне приличная и вещи размещены как полагается, Роуз, захватив кружевной зонтик, вышла на палубу, чтобы наблюдать за отходом судна. «Святая Анна» медленно, с пыхтением отваливала от причала, из труб валил сизый дым; отчетливо пахло тиной и солью. Роуз поднялась на мостик, где обнаружились еще трое пассажиров первого класса: семейная пара средних лет и молодой священник с красивым нервным лицом. Обменявшись с ними кивками (познакомиться можно и за ужином), Роуз положила руку в тонкой перчатке на ограждение мостика и стала смотреть, как судно проплывает мимо берега Темзы. Вот открылось устье реки, словно ворота в простор и свободу, – «Святая Анна» выходила в пролив, в борт ударила волна, и это первое приветствие моря заставило сердце Роуз вздрогнуть от радости.