– Одна маленькая деталь, – холодно отметил Джеймс, – я не взрываю невинных людей, дабы достичь цели.

Роуз внезапно поняла, как устала, как у нее кружится и болит голова и как ей надоел упертый кузен Александр со своими идеями. Он прав: не может она силой отвезти его на пароход, идущий в Англию. Никто не может заставить человека сделать что-то, если нет для этого способов воздействия, рычагов соприкосновения. Ей даже шантажировать Александра нечем. Он превосходен во всех смыслах и упрям, как тысяча ослов. Кровь Уэйнрайтов дает о себе знать.

– Делайте что пожелаете, – сказала Роуз. – Я завтра напишу бабушке. Я не могу заставить вас силой, а потому пусть Эмма знает, что придется немного подождать.

Она отвернулась от кузена и стала смотреть на свечи, наблюдая, как те роняют восковые капли, теплые и тяжелые, и резное серебро подсвечников покрывается этими светлыми слезами. Роуз не видела, но чувствовала, что Джеймс приблизился к ней, и повернулась к нему только тогда, когда он взял ее ладони в свои.

– Роуз…

Он расправил ее стиснутые пальцы и опустился рядом с ней на одно колено, как рыцарь, изображенный на поеденном молью гобелене.

– Поймите, это не блажь и не каприз. Это дело моей жизни. Вы принесли мне весть о вечных оковах, так дайте напоследок полетать и спеть песенку. Я многого прошу?

– Джеймс, вы знаете, что такое долг.

– И вы. Много ли счастья он вам принес? Мне говорили… – Он остановился и продолжил чуть громче: – Бабушка писала об этом. О вашем замужестве. И, возможно, к лучшему, что судьба… освободила вас. Но титул графа Дарема мне носить до конца дней, если я не пойду против всех правил приличия и не откажусь от него. Чего, – усмехнулся Джеймс, – вы мне сделать не позволите. Вы как живая совесть, Роуз. Настолько честны, что даже помыслить о чем-то вне долга – стыдно. Меня совесть замучила. Сможете вы меня когда-нибудь простить?

– Джеймс…

– Подождите. Я объясню вам. – Он продолжал держать ее за руки, и это тепло от прикосновения, казалось, разбегается огнем по жилам. Совсем близко Роуз видела лицо Джеймса – умное, красивое, открытое лицо, с жесткими чертами и яркими глазами, и это заставляло замереть – только бы не спугнуть мгновение! – Мы ведь с вами долго плыли вместе на «Святой Анне», и я успел вас узнать. Конечно, не так хорошо, как мог бы знать, общаясь чаще. Но я понял, что, несмотря на свою преданность семье, вы никогда не делали из этой верности флага, который несете. Ваш флаг – мир, что вам дозволено увидеть. Ваше вдовство – пропуск на свободу, которой вы так давно желали. Верно?

Она кивнула, не в силах ему солгать – человеку, которого до сих пор не поняла, но который непостижимым образом понял то сокровенное, о чем Роуз никому и никогда не говорила.

– И теперь вы должны меня понять. Я провел столько лет вдали от дома, потому что мой дом – не Англия. Когда-то так было, но я предпочел об этом забыть. Я вольная птица, и тут появляетесь вы и пытаетесь упрятать меня в клетку. Подождите, Роуз, прошу, хоть некоторое время.

В его глазах горело сразу несколько крохотных золотых точек – от свечей.

– Вы что же, хотите, чтобы я… приручила вас?

– Да, – Джеймс улыбнулся. – Как вы правильно сказали. Приручите меня, кузина Розамунд. Давайте сделаем вид, что титул и все к нему прилагающееся – эта клетка, стоящая на полке, – не имеет значения сейчас. Позже, когда я найду карту, я пропою песенку, сяду на вашу руку, и вы внесете меня в клетку и насыплете зернышек. Но сейчас попробуйте представить, что это не плен, а просто дружба.

– Джеймс, я…

– Подождите. Есть кое-какие вещи обо мне, которые вы узнаете однажды, и они вам не понравятся. Сейчас я не могу вам сказать, вы не готовы это услышать, и если услышите – рассмеетесь в лицо либо совсем перестанете мне верить. Однако в тот день, когда вы узнаете, когда я вам расскажу, вспомните сегодняшний вечер. Обещайте.

– Я… не знаю. – Роуз окончательно растерялась. – Как я могу обещать, если не понимаю, о чем идет речь?

– Мне ничего не надо обещать. – Он улыбнулся – на сей раз широко. – Себе, только себе. Я же прошу вас еще и о другом. Едемте со мной в Каир, поговорим с Фонсекой, а потом найдем карту и с нею отправимся в Англию. Так и быть, эту находку я отдам Британскому музею.

– Джеймс, но если поиск карты займет не недели, а месяцы! Я не могу скитаться с вами так долго. У меня есть свои планы, мечты. – Роуз старалась говорить твердо, хотя взгляд Джеймса недопустимо лишал ее остатков воли. Легко поверить, что он так добр и прост, как кажется сейчас! И что их дружба могла перерасти в нечто большее… Теперь с этим покончено. И проводить с ним больше времени, чем полагается, – это похоже на утонченное самоистязание.

– Я знаю, – кивнул Джеймс, – а потому установим срок. Как насчет месяца? Если в течение этого времени карта не будет найдена, я откажусь от поисков – временно, во всяком случае, – и мы едем в Англию.

– Конечно, если ваш португальский ученый не поведает о том, что карту увезли в Новый Свет, – возразила Роуз.

– Тогда уж точно придется отложить поиски. Как вам такое решение? Не спешите, подумайте.

Было очень сложно думать, когда Джеймс держал ее за руки (а он явно не собирался отпускать!), но Роуз постаралась сосредоточиться.

Что ж, рациональное зерно в его доводах есть. Новость о наследовании титула для такого человека, как кузен Александр, должно быть, и вправду смерти подобна. Он слишком привык к своей свободе, чтобы запросто расстаться с нею. Если кузен не лжет сейчас, если не намерен скрыться по истечении обещанного месяца, то его предложение довольно честное, пожалуй.

А если уж быть откровенной, Роуз очень хотела этого. Хотела, чтобы у них сложилось общее приключение с Джеймсом. И пусть оно сопряжено с опасностями, неважно. Важно то, что еще какое-то время удастся побыть с ним вместе. Когда он станет графом Даремом, вряд ли Роуз сможет наслаждаться его обществом так запросто. У кузена сразу обнаружится множество дел, а матери богатых наследниц возжаждут соединить семейные капиталы. И тогда Джеймс примет единственное верное решение – женится на миловидной кудрявой девушке, которая, став хозяйкой в его поместье, будет воспитывать детей и безропотно терпеть отлучки мужа. Роуз никак не соотносится с этой грядущей новой жизнью кузена, и с данным фактом лучше смириться сейчас, пока она не придумала себе невесть что.

Но в этот миг, когда Джеймс стоит перед нею на колене и держит ее за руки, когда они объединены единственной истинной человеческой жаждой – жаждой свободы, – еще остается возможность помечтать.

– Это справедливо, – произнесла Роуз. – Хорошо. Я даю вам месяц.

– И вы поедете со мной? – настойчиво то ли спросил, то ли приказал он.

Роуз невесело рассмеялась.

– Да я глаз с вас не спущу, будьте уверены! Не могу позволить, чтобы желанная добыча ускользнула.

– Небось охотитесь на лис в Англии, дорогая моя?

– Нет, я не сторонница мучений лисичек.

– То ли дело непутевый кузен, а?

– Вот именно.

Улыбаясь, они смотрели друг на друга.

Роуз вдруг почувствовала себя неловко: прикосновение показалось слишком интимным, взгляд Джеймса – обжигающим.

– Вам стоит встать с колена, кузен, – произнесла она беспечно, дабы скрыть за веселыми словами замешательство. – Это не очень полезно для вашей спины.

– Пожалуй, вы правы. – Джеймс отпустил ее руки, поднялся и сел в свое кресло. – Я, наверное, совсем измучил вас. Вы пережили такой ужас сегодня утром. Сейчас я откланяюсь.

– Что вы говорили о переезде в ваш дом? – перебила его Роуз, которая не хотела даже думать о том ужасе. – У вас дом в Александрии?

– Да. Он не слишком велик, но я бываю здесь достаточно часто, и вот… Я приглашаю вас перебраться туда в случае, если нам придется тут задержаться. Вы моя кузина, – повторил Джеймс, – и правила приличия соблюдены.

– Я ведь ничего не знаю о том, как вы жили все это время. Какие у вас дома, друзья, что вы делали.

– Искал, – без тени веселья сообщил Джеймс. – И этим словом можно всю мою жизнь описать. Я ищу, леди Шелдон.

– Почему вы так назвали меня?

– Я не знаю. – Он покачал головой. Роуз видела серые тени, лежащие под его глазами и на скулах. У нее самой все сильнее кружилась голова, и Джеймс, видимо, это понял. Он поднялся. – Простите за то, что так утомил вас. Но я рад, что мы поговорили. Завтра я вернусь и расскажу остальное.

– Джеймс… – Роуз закусила губу.

Он замер, положив руку на спинку кресла.

– Да?

– Вы ведь не обманете меня? Вы отправитесь в Англию? Я все-таки напишу бабушке завтра о том, что нашла вас и что обстоятельства задержат нас на месяц, но… Если вы не сдержите свое обещание…

Кузен вернулся, наклонился, поцеловал Роуз в щеку сухими потрескавшимися губами и шепнул в самое ухо:

– Я сдержу.

Глава 12

«Когда мы отправляемся в путь, то предвкушаем будущее, и это логично – ведь прошлое невозможно предвкушать. Его давно унесли воды Леты, и нет смысла вглядываться в него, пытаясь сделать так, чтобы оно возвратилось. Прошлое не вернется. Разве что – в виде реликвий, которые оставляет нам время. В виде старых книг, украшений давно почивших цариц, осколков их чаш. И в виде уроков, которые мы понимаем. Будущее же лежит за горизонтом и кажется таким туманным. Так не в настоящем ли моменте таится истинный смысл нашей жизненной дороги?..»

Утром голова у Роуз уже почти не болела, а произошедшее вчера – в том числе вечерняя беседа с кузеном – казалось сном. Но то, что это не сон, подтвердила записка, которую принесли после завтрака: «Кунвар вернулся из Каира, экспедиция Фонсеки возвращается завтра, как и планировалось. Как вы себя чувствуете? Поедете со мною или останетесь в Александрии? Джеймс».