Эрик Сигал - Аутодафе

Делани обрадовались ему, хотя он отнюдь не разделял этой радости. Тетя Кэсси неловко выразила свои чувства:

— Если бы только твоя бедная мать была в рассудке…

Ее муж, воспользовавшись случаем, то и дело поднимал бокал.

— Не каждого священника посылают в Рим — в особенности если он еще не при сане. Поверь мне, Тим, тебя сам Господь избрал. И я тебя за это люблю.

Тимоти отметил, что эту фразу дядька произнес впервые за все годы, что они знали друг друга.

Утро того дня, на который был назначен отъезд, стало для Тима самым счастливым.

У него было такое чувство, будто за все дни, проведенные в Бруклине, он не дышал. Разумеется, он регулярно ходил к мессе и встречался кое с кем из своих прежних учителей, но большую часть времени проводил дома за чтением. Он не мог заставить себя даже просто выйти на Ностранд-авеню из страха столкнуться с кем-нибудь из тех евреев, в чьих семьях он когда-то работал. А в особенности — с Луриа.

Он поднимался в шесть часов, быстро надевал свое облачение, обнимал тетю Кэсси, терпел грубоватые объятия дяди Такка и уходил. Пока он шел пешком три квартала до метро, в воздухе разливался колокольный звон, сзывающий на утреннюю службу.

Он уже начал было спускаться в подземный переход, когда увидел, что ему издалека кто-то машет рукой и зовет по имени.

Это был Дэнни Луриа, который бежал к нему во весь дух с тяжелым портфелем в руке.

У Тима бешено забилось сердце. Хотя он ни разу не видел Дэнни с того самого рокового вечера, он был уверен, что в этой семье его по-прежнему проклинают.

Но вот Дэнни оказался рядом.

— Рад снова тебя видеть, — задыхаясь, сказал он и пожал ему руку. — Надолго?

К великой радости Тима, голос его звучал вполне дружелюбно.

— Вообще-то, уже уезжаю.

— На Манхэттен едешь? — спросил тот.

— Сейчас да, а потом далеко.

— Отлично! Нам по пути, — обрадовался Дэнни. — Как раз по дороге поговорим.

Они спустились в недра станции «Бруклин», и Тим не мог удержаться от мысли, что вот они, двое будущих служителей Господа — католик и иудей, — одеты как близнецы-братья. Единственным отличием было то, что черный костюм Дэнни дополняла шляпа.

Купив по жетону и пронеся свои портфели через турникеты, они вышли на длинную пустынную платформу.

— Уже принял сан? — спросил Дэнни.

— Мне еще несколько лет учиться, — ответил Тим. Сейчас его больше всего занимал вопрос, кто первым произнесет имя Деборы. Одновременно он надеялся, что этого не произойдет. — А ты — уже раввин?

— Мне тоже еще во многом предстоит разобраться — главным образом, в собственной голове.

В этот момент из тоннеля с ревом выкатил поезд. Открылись двери, и они вошли в вагон. Пассажиров почти не было, и они устроились рядышком в углу.

— Ну так что за поездка тебе предстоит?

— В Рим, учиться по программе будущих священников.

— Ого! Доволен, наверное?

— Да, — сознался Тим, с нарастающим беспокойством спрашивая себя, почему Дэнни ни слова не говорит о… о скандале.

— Как твои родители? — осторожно спросил Тим.

— Оба здоровы, спасибо, — ответил Дэнни. И почти машинально добавил: — А Дебора все еще в Израиле.

— А-а… — протянул Тимоти. — Она счастлива? — спросил он, подразумевая: «Она замужем?»

— Трудно сказать… Ее письма — как путевые заметки. Ну, то есть о людях в них ничего нет.

Из этого Тим заключил, что замуж Дебора еще не вышла. Странно, а он был уверен, когда она прибыла в Иерусалим, ее там уже ждал найденный отцом жених.

Несколько минут они ехали молча, слушая лишь шум движущегося поезда.

По выражению лица Тима Дэнни понимал, что тот все еще чувствует себя неловко.

— Знаешь, это глупо, наверное, после стольких лет, но мне жаль, что все так вышло, — тихо сказал он. — Я хочу сказать, из того немногого, что мне Дебора рассказала, я понял, что произошло жуткое недоразумение.

— Да, — с благодарностью произнес Тим и подумал: «Никакого недоразумения не было».

— Она где-нибудь учится? — поинтересовался он, надеясь, что не выходит за рамки приличия.

— Не совсем. Можно сказать, она изучает язык.

Дэнни не видел оснований скрывать дерзкий поступок сестры, и он рассказал Тиму о ее неволе в Меа-Шеариме и побеге в Кфар Ха-Шарон.

— А что это такое?

— Это кибуц в Галилее. Она там уже больше года.

— Красивое название, — сказал Тим и моментально продекламировал на иврите: — «Я нарцисс Саронский, лилия долин!» Песнь Песней, глава вторая, стихи первый и второй.

— Эй! — подивился Дэнни. — Да ты иврит знаешь лучше многих моих однокашников!

— Спасибо, — смутился Тим, — я его уже несколько лет учу. Пытаюсь понять, что же на самом деле Господь сказал Моисею.

— А ты считаешь, Бог говорил с Моисеем на иврите?

— Я как-то никогда не подвергал это сомнению. — Тим был озадачен.

— Вообще-то в Библии об этом нигде не сказано. Мы можем с таким же успехом предположить, что они говорили по-египетски. Или, например, по-китайски.

— Тебе не кажется, что ты немного богохульствуешь? — сказал Тим со смешком.

— Вовсе нет, — ответил Дэнни. — В колледже меня отучили от какой бы то ни было предвзятости. В конце концов, Моисей ведь жил уже после Вавилонского столпотворения. К тому времени на земле существовали сотни наречий. Они могли разговаривать на аккадском, угаритском…

Тим кивнул. От Дэнни веяло каким-то теплом. Он казался таким повзрослевшим, таким открытым.

— Что ж, — беспечно сказал он, — а что нам доказывает, что Моисей не говорил по-китайски?

Дэнни взглянул на него и лукаво произнес:

— Если бы это было так, мы, евреи, питались бы намного вкусней.

Наконец поезд прибыл на Сто шестнадцатую улицу. Дэнни собрался выходить, Тим поднялся следом. Уже ступив на платформу, Дэниэл вдруг сообразил.

— Ты же должен был выйти на Семьдесят второй?

— Да ладно, — ответил тот. — Я не спешу. А наш разговор доставил мне большое удовольствие.

— Взаимно, — подхватил Дэнни и протянул руку. — Удачи тебе в Риме — и не пропадай! Ты знаешь, где меня теперь искать.

— И ты тоже, — тепло ответил Тим. И, глядя вслед удаляющемуся Дэнни Луриа, еще раз мысленно прочел: «Я нарцисс Саронский, лилия долин!»

Кфар Ха-Шарон.

Теперь я знаю, как найти Дебору.

Когда Тимоти прибыл в Фордхэм и познакомился со своими товарищами по предстоящей поездке, он еще больше удивился, что оказался в числе этих избранных.

Он предполагал увидеть перед собой весьма образованных молодых людей — и так оно и оказалось. При этом двое из четверых семинаристов, чье обучение оплатил таинственный «комитет», уже могли похвастаться печатными трудами. А самым поразительным было, пожалуй, то, что каждый по-своему излучал прямо-таки животный магнетизм, для которого «харизма» была бы слишком невыразительным словом.

Почему я? Тимоти мучился догадками.

Ночью, лежа в постели и наслаждаясь возможностью побыть наедине с собой в этом небольшом номере, он пытался найти ответ на вопрос, что у него общего с этими импозантными молодыми богословами. Кроме самого поверхностного сходства, на ум ничто не приходило. Все были примерно одного с ним возраста. И все — ирландские католики.

Пролежав без сна до двух часов ночи, он вдруг понял, что причиной его бессонницы является не загадочная причина павшего на него выбора, а все те чувства, которые всколыхнул в нем разговор с Дэнни Луриа. Теперь он знал, что должен еще раз увидеть Дебору. Не для того, чтобы продолжать какие-то отношения, а чтобы подобающим образом их завершить.

На следующий день вечером они вылетели в Рим. Их сопровождал отец Ллойд Девлин, подвижный священник шестидесяти с лишним лет, который, к несчастью, до смерти боялся самолетов. Всю дорогу он боролся со своими страхами, держа в одной руке четки, а в другой — стакан.

Когда в салоне притушили свет и стали крутить кино, Тимоти притворился, что бесцельно листает проспект компании «Алиталия», стараясь, чтобы никто не заметил, как он изучает карту авиамаршрутов.

Да, регулярные рейсы из Рима в Израиль есть. Но как это устроить?

Он попытался представить, что будет, если он все-таки увидится с Деборой лицом к лицу, за многие тысячи миль от тех, кто своей волей их разлучил. Что она ему скажет? Что он тогда почувствует?

Придумать ответы на эти вопросы он не мог. Но знал, что обязан их найти.

Это была самая ужасная ночь в моей жизни.

Меня совершенно измотало изучение «Соломоновой мудрости», знаменитой книги, написанной в середине шестнадцатого века равом Соломоном бен Иегилем Луриа и посвященной различным толкованиям Талмуда — что уже само по себе объясняет, каких это потребовало от меня усилий.

Я совсем было собрался скинуть туфли и повалиться на постель, когда парень из соседней комнаты в общежитии постучал в дверь и сказал, что мне кто-то звонит.

В такое время?

Это была мама. И при этом — сама не своя.

— Что случилось? — спросил я, чувствуя, как у меня невольно забилось сердце. — Что-то с папой?

— Нет, — ответила она дрожащим голосом. — Рена… — Она всхлипнула и выпалила: — В нее вселился бес! У нее галлюцинации… Наподобие транса… Она рычит не своим голосом. Отец думает, что это дыббук.

— Дыббук?! — почти крикнул я, одновременно и испугавшись, и не веря в услышанное. — Ради бога, мама, мы живем в двадцатом веке! Бесы не вселяются в людей! Надо вызвать врача.