— Так ли? — спросил Беллер. — Разве ваша вера рассматривает правду как богохульство?

— То, что вы говорите, не является правдой! — возмутился Лифшиц.

— Вы не могли бы уточнить, что именно?

Вульф побагровел.

— Ну, то, что вы сказали о… о ритуальной проституции.

— Не сомневаюсь, вы дадите мне сто очков вперед в знании иврита, — ответил Беллер. — Могу я вас попросить перевести слово «кодеш», чтобы всем присутствующим было понятно, о чем идет речь?

Вульф неуверенно сказал:

— Оно означает… святость, благочестие. Может относиться даже к святому храму.

— Отлично, — прокомментировал Беллер. — А не знаете ли вы, что означает несомненно родственное ему слово «кедеша»?

По лицу Лифшица скользнула тень беспокойства. Он что-то буркнул одному из своих товарищей, потом повернулся к лектору и ответил:

— По-видимому, оно тоже как-то связано со святостью.

— Так и есть, — подтвердил Беллер с торжествующей улыбкой. — Этим словом на иврите обозначаются жрецы и жрицы — отметьте: и женщины, и мужчины, — которые занимаются проституцией во исполнение культа Ваала и Астарты.

Раздражение мелькнуло на его лице, когда Лифшиц вопросил:

— И где в Библии вы отыскали эти слова?

— Если угодно, — сказал Беллер, — они недвусмысленно присутствуют во Второзаконии, глава двадцать третья, стих восемнадцатый. Могу процитировать дословно, если вам угодно.

— Думаю, я знаю этот отрывок, — ответил Вульф. — Но разве в Библии не сказано, что этого не должно бишь?

— Совершенно верно, — согласился Беллер. — Но факт остается фактом: каким бы отвратительным нам это ни казалось с точки зрения сегодняшней морали, наших предков эта практика привлекала, и она была широко распространена на Ближнем Востоке в древности. Позвольте отослать вас к Кодексу законов Хаммурапи, — продолжал он. — Там употребляется слово «кадишту» — явно родственное с «кедеша». Иными словами, нравится вам это или нет, раннеиудейские служители культа были вынуждены мириться с этой практикой. Могу предположить, что она была действенным стимулом к посещению храма.

Аудитория взорвалась от смеха.

Должен признать, я и сам был несколько огорчен. Но и заворожен одновременно. На протяжении всей тирады Беллера Лифшиц со товарищи продолжали стоять.

— Видите ли, раввины, составившие и канонизировавшие Закон, были достаточно проницательны, чтобы осознать, что самая могучая движущая сила в человеке — это «Йетцер Хара», то есть, если буквально, «порочные наклонности», которые в сегодняшней литературе, особенно психоаналитической, принято называть «либидо».

Беллер оглядел все еще сгрудившихся у выхода оппонентов, после чего снова обратился к нам.

— Как подтвердят наши коллеги, решившие нас покинуть, иудейский Закон требует от мужчины ублажать жену в шабат.

Бросив взгляд на своих оппонентов, он процитировал в оригинале:

— Лесамеах эт ишто[21]. Я не ошибся, джентльмены?

Вульф Лифшиц был непреклонен.

— Вы говорите о мицве[22], доктор Беллер, о заповеди Торы. Мы все должны гордиться тем, что уважительно относимся к супружеству.

— Совершенно верно, — подтвердил профессор. — Но известно ли вам, что требует мидраш[23] от мужчины в момент достижения оргазма?

Его противник сердито взглянул в ответ, но ничего не сказал.

Беллер процитировал отрывок из четвертого тома Краткого свода, глава первая, параграф пятнадцатый:

— «Совершая половой акт, мужчина должен думать о какой-либо теме из Торы либо о каком-нибудь другом священном предмете».

Тут он обратился ко всему залу:

— Не усматриваете ли вы здесь противоречия? Если правоверному иудею предписывается секс, то почему запрещается думать о нем в момент достижения кульминации? И почему ему специально указывается на то, что половой акт служит не для того, чтобы «удовлетворять его личное желание»?

По залу пронесся шепоток. Беллер завершил:

— Ничто, как секс, не способствует высвобождению того Армагеддона, каковым является противоречивая природа души человеческой.

Он дождался, пока стихнет смех, и продолжал:

— Совершенно неважно, что говорит доктрина: «Ты должен совершить половой акт» или «Ты не должен о нем думать». Главное заключается в том, что в обоих случаях на первый план выходит секс.

Он еще раз окинул взглядом группу своих юных оппонентов и сказал без тени сарказма:

— Мне жаль, если вы сочли это для себя оскорбительным.

Снова от лица всех заговорил Вульф Лифшиц:

— Профессор Беллер, оскорбительным мы сочли вас!

С этими словами вся группа дружно покинула зал.

Беллер повернулся к аудитории.

— Ну что ж, теперь я по крайней мере уверен, что те, кто остались, свободны от предубеждения.

После этого он рассмотрел религиозные обряды Востока и Запада в качестве подтверждения того, что во всех случаях секс играет центральную роль.

— Многие культы поощряют плотские удовольствия без всяких угрызений совести. Например, индуизм рассматривает союз мужчины и женщины как отражение и подтверждение вселенской гармонии. В сегодняшней Индии можно видеть буквально тысячи алтарей в честь эрегированного фаллоса, символа бога Шивы. В древнекитайском даосизме секс был торжественным действом, «радостным обрядом», приносившим на землю рай. А в раннем христианстве, — продолжал он, — не было ничего похожего на безбрачие. Многие из христианских святых стали таковыми после богатого опыта заядлых любителей плотских утех — возьмите, к примеру, святого Антония или святого Иеремию, которые сами признают, что до принятия целибата были самыми настоящими распутниками. Вспомним также жаркую молитву, вознесенную Господу Святым Августином в юности: «Ниспошли мне целомудрие и самообладание — но не слишком скоро».

По аудитории вновь пронесся смешок, и я не смог удержаться от того, чтобы не посмотреть на присутствующих среди нас священнослужителей. В отличие от бунтарей-студентов они с уважением внимали Беллеру, а некоторые даже кивали — должно быть, благодаря тому, что были старше и понимали, что он не фабрикует доказательства, а тонко подбирает их.

Подход, который применял Беллер, был сродни фрейдистскому психоанализу, когда слепая вера отметается как нечто иррациональное, невротическое или же как сублимация эротического чувства.

Я прочел практически все, что было рекомендовано учебной программой, глубоко нырнув в круговорот религиозных противоречий. Теперь я и сам не знал, удастся ли мне выйти из него, сохранив свою веру непоколебимой.

Экзамена по окончании курса не предусматривалось. Единственное, что требовалось, — это написать курсовую работу длиной в пять тысяч слов. Поскольку слушателей было слишком много, чтобы Беллер мог лично ознакомиться со всеми работами, к этому делу были привлечены четверо аспирантов. Но я жаждал, чтобы мою работу прочел именно он, и отчаянно изобретал способ этого добиться.

Лекции Беллера заканчивались в час. Обычно, вместо того чтобы бегом мчаться в семинарию на обед, я перекусывал каким-нибудь салатом в студенческом буфете в корпусе Джона Джея.

Как-то раз — это было в четверг, — отстояв очередь и пытаясь найти себе местечко за столом, я увидел профессора Беллера. Он сидел один и, жуя, листал какой-то научный журнал. Я размышлял, удобно ли будет его побеспокоить. Но другого шанса могло и не представиться.

— Прошу прощения, профессор Беллер. Не позволите присесть с вами?

Он поднял глаза и приветливо улыбнулся.

— Буду рад, если составите мне компанию. Только, пожалуйста, называйте меня Аарон.

— Спасибо. Меня зовут Луриа… То есть — Дэнни. Я слушаю ваш спецкурс.

— Правда? — спросил он, с явным удовольствием оглядев мою ермолку и черное одеяние. — Вы оправдываете свое имя, Дэниэл. Вы ведь оказались единственным фруммером, у кого хватило храбрости остаться в логове льва.

Я хотел было сказать, какое огромное впечатление на меня произвел его курс, но он не давал мне и рта открыть, подробно расспрашивая обо мне, моей семье и учебе. С удивлением и гордостью я узнал, что он знает моего отца. Ну, то есть слышал о зильцском ребе.

— У зильцеров прекрасные богословские традиции. Вы, должно быть, мечтаете пойти по стопам вашего отца? — поинтересовался он.

— Да, — признался я. — Хотя мне до него далеко.

— Истинно Сократова скромность, — заметил он.

— Ну, я отнюдь не Сократ…

— А я — не Платон, — отозвался он. — Но это не мешает нам докапываться до неуловимой истины. Скажите-ка мне, что вы хорошего прочли за последнее время?

Малодушно ища его одобрения, я ответил, что купил несколько его собственных сочинений — в твердой обложке! — и собирался их прочесть за предстоящие каникулы.

— Ну что вы! — замахал он руками. — Не тратьте зря денег! Купите Мартина Бубера или Хешеля — «Бог в поисках Человека». Это незаурядные умы. Я всего лишь компилятор. — Он подмигнул. — И профессиональный возмутитель спокойствия.

— Вовсе нет! — Я призвал всю свою храбрость. — Вы проливаете свет на множество темных мест. Во всяком случае, для меня это так.

Я видел, что он искренне тронут.

— Спасибо, — тепло произнес он. — Для учителя это самые приятные слова. Может быть, когда-нибудь вы напишете что-то такое, что вернет меня в лоно веры.

Я был поражен.

— Вы правда хотите верить в Бога?

— Конечно, — прямодушно ответил он. — Вы разве не знаете, что агностики жарче всех ищут доказательств существования Бога на Небесах? Может быть, Дэниэл, вы станете основателем экзистенциализма иудейского толка?

Он вдруг взглянул на часы и поднялся.