— Я чувствую себя неловко, мистер Клоппе, действуя относительно вас таким образом. Но признайте, вы не оставляете нам выбора… Вы вынуждаете растереть вас в порошок.

Он сидел на кровати, прямо держа спину, сложив руки на коленях. В замочной скважине заскрежетал ключ. Первым вошел Этторе Габелотти. За ним появился Вольпоне. Он запер дверь на ключ и положил его в карман. Хомер даже не шелохнулся.

— Мы позволили себе, мистер Клоппе, — начал Габелотти, — нанести вам последний визит, перед тем как произойдут необратимые и неприятные события. Чтобы облегчить принятие решения, я откровенно расскажу вам, что должно произойти.

С сильно побледневшим лицом, Вольпоне сидел на табуретке, уставившись неподвижным взглядом в стену убежища. Он сидел неподвижно, но его левая нога отбивала быструю дробь.

— Сейчас двадцать три часа, господин Клоппе. Через час «Трейд Цюрих бэнк» будет разгромлен. Коммандос уже в городе. Они все разрушат и сожгут. От вашего учреждения останутся одни развалины. Одни развалины! Предполагая, что этот инцидент вас не убедит, завтра мы похитим вашу жену. Я не так дурно воспитан, чтобы рассказывать вам, что ее ожидает, прежде чем она найдет покой в смерти. Итак, похитив вашу жену, подвергнув ее пыткам, мы затем сожжем ваш дом. Далее, мы отдадим вас в руки ублюдков, которые, клянусь вам, заставят вас заговорить. Вы — человек здравомыслящий, мистер Клоппе, христианин… Вы понимаете, что мы не блефуем. Таким образом, я вас умоляю, подумайте… Подумайте быстро! Времени немного, но оно у вас еще есть. Возвратите нам наше, и, даю вам слово, мы тут же оставим вас в покое. Вы уже достаточно знаете нас, чтобы понять, с кем имеете дело. В наших действиях мы всегда идем до конца. Я восхищаюсь вашей смелостью, которую вы демонстрировали до сих пор. Но всему есть предел. Ваше упорство становится преступным. А теперь вы в ответе и за свою жену.

Габелотти замолчал. Нога Вольпоне все быстрее и быстрее стучала по бетонному полу.

— У нас с вами есть один общий момент, мистер Клоппе. Вы что-нибудь слышали об омерте? Это — закон молчания. Мы с тем же неистовством следуем ему, как и вы. С одной лишь разницей: наши причины благородны, они касаются нашей чести. В вашем случае речь идет не о чести, мистер Клоппе, а о деньгах! О тех, которые к тому же принадлежат нам. А теперь скажите, вы отдадите приказ разблокировать наш капитал?

Неожиданно нога Вольпоне замерла. Абсолютную тишину нарушало лишь тяжелое, астматическое дыхание Габелотти. Хомер Клоппе медленно поднял голову и внимательно посмотрел на дона Этторе. Этот человек использовал всю силу слова, взывая к человеческим чувствам, уму и здравости рассудка. Но за всем водопадом слов скрывалось одно: завладеть деньгами… А его лицо? За маской человеческого понимания Хомер угадывал насилие, алчность, беспощадность, и что-то холодное, звериное виделось в его глазах. Чтобы достичь той вершины власти, на которой находился этот человек, он должен был убивать, пытать, унижать…

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и Габелотти показалось, что он выиграл, что сейчас банкир заговорит. Ему даже показалось, что у Клоппе шевельнулась губа.

Итало вскочил и бросился на Клоппе.

— Ты будешь говорить, подлый вор! Ты будешь говорить!

Клоппе даже не попытался защититься. Он опрокинулся навзничь под весом тела Вольпоне, который душил его за горло. Габелотти обхватил Вольпоне сзади за талию, приподнял и изо всех сил прижал к себе.

— Итало! Итало!

— Закройся!

Он вывернулся из объятий гиганта и направил на него револьвер. На лице Габелотти появилось огорчение, и он обратился не к Вольпоне, а к Клоппе.

— Поверьте, мне очень жаль, что вы так повели себя, мистер Клоппе. Есть по крайней мере одна вещь, которую вы не украдете у нас: траур и те несчастья, которые обрушатся на вас.

Он повернулся к Итало, фамильярно взял его за локоть, игнорируя револьвер в его руке, и сказал:

— Пошли, Итало, пошли…

Вольпоне позволил увести себя. Когда металлическая дверь с лязгом закрылась, дон Этторе попытался вспомнить оставшихся в живых из тех, кто угрожал ему оружием. Нет, таких не оказалось. Ни одного!

* * *

— Ганс, тебе это не кажется странным?

— Что? — спросил Брегенц.

— Третья машина остановилась у тротуара.

— Ну и что?

— Из машин никто не выходит.

— Не писай кипятком, — съязвил Брегенц.

— Смотри! — воскликнул Романшорн. — Еще одна!

Брегенц увидел, как в тридцати метрах от «Трейд Цюрих бэнк» остановился «опель». Фары погасли.

— Уже четыре, — прошептал Романшорн.

Его лицо напряглось. С интервалом в двадцать секунд подъехали еще две машины. Брегенц озабоченно нахмурил брови.

— И что ты увидел в этом необычного?

— Ты помнишь, о чем говорил Блеч? — спросил Романшорн, не отводя глаз от Штамфенбахштрассе. — Сообщать ему обо всем, что покажется подозрительным. Одна тачка — нет вопросов! Но шесть! В одно и то же время на одной улице! Дай-ка мне говорилку.

Он выхватил из руки Брегенца уоки-токи.

— Дорнер? Говорит Романшорн. Где Блеч?

— Что случилось?

— Шесть машин остановились на Штамфенбахштрассе… Никто из них не выходит.

— Сейчас свяжусь с ним, — сказал Дорнер.

Романшорн отключил связь.

— Что будем делать? — спросил Брегенц.

Его часы показывали 11.56.

— Ничего… Ждать.

Привычным жестом Брегенц проверил «кольт» в кармане непромокаемого плаща. До сих пор он пользовался им только в тире, во время тренировочных занятий. Он внимательно наблюдал за кавалькадой машин, выстроившихся вдоль тротуара. Неприятное ощущение, когда никто из них не выходит.

* * *

Лейтенант Блеч лежал на диване в своей холостяцкой квартире и наслаждался стереофоническим звучанием музыки своего любимого композитора Вольфганга Амадеуса Моцарта. Телефонный звонок прозвучал неожиданно и совсем некстати. Блеч посмотрел на часы — 23 часа 56 минут 37 секунд — и решил не поднимать трубку. Но телефон настойчиво трезвонил, нарушая восприятие чарующих звуков его любимой оперы.

— Да!

— Говорит сержант Дорнер, лейтенант.

— Что случилось?

— Только что звонил Брегенц. Шесть машин припарковались рядом с «Трейд Цюрих бэнк». Никто из машин не вышел.

— И что из этого следует? — рявкнул Блеч, все еще находясь под впечатлением музыки.

— Ничего, лейтенант… Извините… Вы просили меня…

— Господи! — воскликнул Блеч. — Немедленно отправьте туда два автобуса с людьми! Перекрыть с двух концов Штамфенбахштрассе! Быстро! Я еду туда.

* * *

Последняя встреча перед нападением на банк была назначена на молокозаводе. Завод находился в северо-восточном направлении от города, чуть в стороне от шоссе, ведущего в Бассердорф. Трехметровой высоты стена окружала всю территорию. На центральный двор можно было въехать только через огромные деревянные ворота. Там, готовые отправиться в дальний путь, стояли четырнадцать цистерн-молоковозок, принадлежавших заводу.

Витторио Пиццу в сопровождении Алдо Амальфи, Винченце Брутторе и Джозефа Дотто вошел в кабинет на втором этаже административного здания. Там уже находились Итало Вольпоне, Этторе Габелотти, Моше Юдельман, мрачный вид которого его удивил, и два «лейтенанта» дона Этторе: Кармино Кримелло и Анджело Барба. В глубине комнаты в окружении Карло Бадалетто, Фрэнки Сабатини и Симеона Ферро сидел Томас Мерта. Он никак не мог привыкнуть к постоянному присутствию членов «семьи» Габелотти. Это соседство ненавистного клана, ставшего неожиданно союзником, казалось ему насмешкой. Слишком долгие годы войны и большое число трупов разделяли «семьи» Габелотти и Вольпоне, чтобы он поверил в продолжительность мирного сосуществования.

— Десять человек из Италии уже прибыли. Не отходите от них ни на шаг, — сказал Итало. — С этой минуты руководство ими вы берете в свои руки и объясните им, чего я от них жду. В одиннадцать пятнадцать вы отправитесь отсюда на шести машинах к банку. После погрома в банке возвратитесь сюда и спрячетесь в тайниках цистерн. До восхода солнца вы уже будете в Милане. Встретимся в Нью-Йорке.

Дон Этторе сделал жест, который, будь он священником, можно было бы принять за благословение.

Витторио посмотрел на часы: без одной минуты двенадцать. Через тридцать секунд он откроет дверцу, что послужит сигналом для остальных. Все соберутся возле центрального входа в банк, на безопасном расстоянии от взрыва. Если этот Пиомбино серьезный человек, взрыв произойдет через тридцать восемь секунд. Витторио открыл дверцу и спустил ногу на асфальт. Одновременно открылись дверцы всех машин. Все молча двинулись к банку.

* * *

В 22.50 Чезаре Пиомбино выбрался из шкафа, в котором хранился инвентарь для уборки помещений. Там он провел семь часов в неестественной позе, борясь с судорогами, сводившими мышцы. Он сделал несколько неловких гимнастических движений, разминая мышцы, присел и едва смог выпрямиться.

Подозрительно озираясь по сторонам, он пошел в направлении центрального входа, не представляя себе, какая система сигнализации охраняет банк. В любой момент могла завыть сирена тревоги. Он подошел к огромной входной двери, которая отделяла центральный холл от Штамфенбахштрассе. Присев на корточки, он раскрыл портфель и достал свое снаряжение. До взрыва оставалось четыре минуты. Он взял шашку тола и присоединил к ней бикфордов шнур. От длины этого шнура зависела его собственная жизнь.

После взрыва он сразу же бросится в пролом и побежит к своей машине, которую оставил на перпендикулярной Штамфенбахштрассе улице.

С помощью ножниц он сделал фитиль на конце шнура, щелкнул зажигалкой и поднес к ней пламя. Когда шнур зашипел, разбрасывая мелкие искры, он пробежал через холл и укрылся за дальней мраморной колонной. Бросив на пол портфель, он зажал уши двумя руками, закрыл глаза и присел, прислонившись спиной к колонне. Он начал считать. При счете «двадцать восемь» невероятной яркости вспышка осветила холл, последовал грохот, от которого содрогнулось здание. По нему прошлась горячая волна плотного воздуха. На пол сыпались осколки стекла, обломки железа и куски бетона…