Принцесса Джеки засмеялась.

– Ерунда! – Она выдохнула новое облако пахнущего зеленью дыма, на этот раз направив струю прямо ему в лицо. Когда он поморщился и замахал рукой, чтобы отогнать облако прочь, она опять засмеялась. – Теперь я практически паинька. Только немножко «травки». Чтобы расслабиться.

Она завела руки за голову и потянулась, как кошка. Тонкий хлопковый свитер натянулся у нее на груди. Карим поспешно отвел глаза.

– Что вы делаете здесь, наверху, в такое время? – Он рассеянно поднял с пола один из листков бумаги, разбросанных вокруг. – Как вы пробрались сюда незамеченной, ведь я вас не слышал!

Она придвинулась ближе.

– Ты что-то читал. Когда я проходила мимо, дверь была открыта, но ты не обратил внимания.

– И часто вы вот так приходите поработать? – Ему было любопытно, сколько раз принцесса входила и выходила из здания без его ведома. – Знаете, – сказал Карим, вертя в руке один из набросков, изображавший странную прекрасную фигуру женщины, одетой птицей, – это очень неплохо.

Принцесса Жаклин бросила на него осторожный взгляд.

– А что ты в этом понимаешь? Ты что, модный критик?

Карим покраснел уже не в первый раз.

– Нет, конечно, нет. Просто у вас есть талант.

Их глаза встретились. Они сели рядом под чертежным столом. «Глупо сидеть на полу», – подумал было смущенный Карим, но вскоре переменил свое мнение.

– Ты ведь не думаешь, что я нарочно выслеживала тебя? – мягко произнесла принцесса Жаклин. – Хотя я знала, что ты всегда рядом, когда приходила сюда. Ты из Алжира?

– Из Туниса, с северного побережья. Это рядом с Сицилией.

Она забрала у него наброски и снова разложила их на полу. Одна рука принцессы нечаянно задела его бедро. Это прикосновение обожгло Карима сквозь грубую ткань брюк, как жаркое пламя.

– Ты больше похож на итальянца, – прошептала принцесса Джеки. Длинные полуопущенные ресницы придавали ей сонный вид. – Потому что ты такой высокий. – Она легко положила руку сзади ему на шею и притянула его лицо к своему. – И ты красивый.

Другая рука скользнула вниз к вздувшейся выпуклости в паху. Карим неистово содрогнулся, когда она накрыла пульсирующую желанием плоть теплой ладонью. Принцесса Жаклин широко открыла глаза.

– Карим? – Она быстро поднялась, затем оказалась перед ним на коленях, зажав его лицо в своих ладонях. – Черт, – сказала она, и прямые черные брови сомкнулись над ее переносицей, – ты раньше никогда этим не занимался?

– Все в порядке, – хрипло откликнулся Карим. – Я знаю, что делать. – Он взялся за края ее свитера с изображением скалящейся кошки и стянул его через ее голову.

Он мог только завороженно смотреть на ее обнаженные груди, такие же прекрасные, как и сама семнадцатилетняя принцесса. Призывно качались перед глазами маленькие розовые соски.

– Где твой охранник? – Он едва понимал, о чем говорит, пока Жаклин расстегивала его брюки.

– Внизу, в машине, вместе с водителем. Они не станут подниматься наверх. – Она протянула ему самокрутку. – Хочешь немного? Это помогает.

– Нет. – Карим отстранил ее руку. – Я не употребляю эту дрянь. И тебе не стоит.

– Я же говорю тебе, что это невинная забава! – Чернобровое маленькое личико под копной волос, подстриженных под мальчика, проказливо смотрело на него. – По сравнению с тем, чем обычно занималась.

Карим поднял ладонь к ее щеке, но она отстранила его руку.

– Ах, – сказала принцесса, сдергивая до колен его джинсы. – Ах, Карим! Какое сокровище. Это потрясающе!

Скользнув под него, она снова издала гортанный смешок.

– Сделай это поэнергичнее, – приказала принцесса Жаклин.


Ветер мчался мимо Трокадеро и сквозь железный остов Эйфелевой башни дальше на рю Бу-ленвилье. Элис вылезла из постели, чтобы включить электрический обогреватель. Подумав немного, она решила приготовить себе чашку горячего чая.

«Что за ужасный сон», – подумала она, ожидая, пока вода в чайнике закипит. Всему виной ужин, проведенный с Кристофером Форбсом в старом студенческом кафе. Она позволила себе не только холодные креветки в майонезе и бифштекс с жареным картофелем, но также слоеный пирожок с кремом, «наполеон» и взбитые сливки с карамелью. После обычной для модели диеты этот пир не пошел ей впрок. Результатом явились тяжесть в желудке и ночные кошмары.

Вечер был просто великолепен, и ей следовало знать заранее, что придется платить за удовольствие.

Она заснула, думая о Кристофере Форбсе. После изумительного ужина в Латинском квартале они около часа бесцельно разъезжали по ночному Парижу, беседовали, и несмотря на грядущий рабочий день, ни один из них не стремился приблизить момент расставания. Потом у лестницы он поцеловал ее.

Сначала поцелуй был лишь выражением теплого, дружеского чувства, зарождающегося между ними. Так, по крайней мере, воспринимала его Элис. Но его губы у ее губ, руки на ее талии, ощущение его сильного настойчивого тела – все это заставило перерасти невинный поцелуй в нечто большее. Они оба содрогнулись, когда из горла Форбса неожиданно вырвался низкий чувственный стон.

Изумленные, растерянные, они отпрянули друг от друга. Кристофер неловко пробормотал что-то насчет того, что они слишком увлеклись вином во время ужина. И хотя они посмеялись над собственным, поведением, Элис отправилась спать в смешанных чувствах.

Сон был тяжелым, но не из-за Кристофера Форбса. Теперь Элис пыталась умерить дрожь в руках, наливая вскипевшую воду в кружку с пакетиком чая. Ее сон, вернее, ночной кошмар, был о Николасе Паллиадисе, мужчине, которого ей вообще не следовало встречать и уж тем более не пытаться использовать в качестве орудия мести.

Элис вынула пакетик из кружки и сделала глоток. Чай был обжигающе горяч. Такими же были и ее сновидения.

Отчего она ощущала себя такой разбитой, почему готова была разрыдаться в исступлении, вспоминая, как во сне Николас любил ее? Физической боли она не испытывала, лишь медленное, безумно нежное обладание, пылкие поцелуи, покрывавшие ее лицо, шею и плечи, пока он входил в нее. Она задрожала.

«Ты нужна мне! – Эти простые слова, сказанные чуть хриплым голосом, все еще звучали в ее ушах. – Не отталкивай меня!»

Элис поспешно поставила в раковину кружку, выключила свет на кухне и по ледяному полу пробралась обратно в постель. Она была полна решимости любыми способами покончить с Паллиа-дисом.


Николас Паллиадис видел, как погас свет в квартире Элис. Он наклонился вперед, чтобы переговорить с мужчиной на шоферском сиденье.

– Он все еще там. – Стеклянная перегородка была опущена, и не было необходимости использовать телефон. Он похлопал по плечу Лакиса, и шофер вытряс сигарету из пачки и протянул через голову, предлагая Паллиадису закурить.

– Восемь часов он провел там, не отходя даже помочиться. А ведь холодно, малыш. – Лакис вытащил зажигалку из приборной доски лимузина и передал ее назад. – У них восьмичасовая смена – с полуночи до восьми утра. Скоро появится кто-нибудь, чтобы сменить его.

Они наблюдали за тенью человека в дверном проеме, который был приставлен следить за девушкой в доме напротив.

– Не понимаю, – сказал Нико по-гречески. – Они ждут, приду ли я к ней? Тогда они смогут захлопнуть ловушку?

Его друг пожал плечами.

– Кто знает? За ней следят уже несколько недель. Мужчина, похожий на шпика, присматривал за ней еще до того, как она работала у Мортесьера.

Внук Сократеса Паллиадиса глубоко затянулся и выпустил облако дыма, глядя прищуренными глазами на только что погасшее окно в доме. Самая прекрасная женщина, которую он когда-либо желал, вернулась в постель. Одна. Он убедился в этом, ожидая в припаркованном «Даймлере» до тех пор, пока американский журналист не привез ее с ужина домой. Он видел, как Кристофер Форбс страстно поцеловал ее у входной двери.

Николас до сих пор боролся с волной гнева, которая поднялась в нем, когда он увидел, как ее руки во время поцелуя обняли шею корреспондента, а тело прильнуло к его телу. Эта картина чуть не заставила его вылететь из «Даймлера» и, бросившись на улицу, растащить их в стороны.

– С ее паспортом по-прежнему никакой ясности, – сообщил Лакис. – Мы проверяли, но ничего нового не узнали, кроме того, что она работает в Париже под вымышленным именем.

Николас ничего не ответил. Он не знал, с кем имеет дело, и это более всего выводило его из себя. Одно было ясно – он представлял немалую опасность для своих врагов. Но и сам он был в не меньшей опасности.

Тем не менее близость прекрасной Элис волновала его; он еще окончательно не выяснил, какая роль была ей предназначена в этой игре.

– Не вижу в этом никакой логики! – пробормотал он себе под нос. – Однако сети, совершенно ясно, расставлены именно для меня.

12

Элис стояла под деревянным каркасом, покрытым клубами ламинированного шелком кружева, чем-то вроде беседки, в конце заполненного толпой демонстрационного зала Дома моды Лувель. Прямо у нее над головой из свежесрезанных ветвей сосны, вывезенной из Норвегии Ляшумом, самым изысканным парижским фитодизайнером, была выложена надпись: «ДЖЕКСОН СТОРМ ПРЕДСТАВЛЯЕТ НЕБЕСНОЕ КРУЖЕВО!»

Сосновые ветки были обрызганы розовой краской (цвета арт-деко по-прежнему оставались модными в этом году) и усыпаны фальшивым жемчугом, изображавшим крупные дождевые капли.

Элис была облачена в придворное платье времен Марии Антуанетты с панье и длинным шлейфом из того же ламинированного материала; тугой низкий корсаж едва прикрывал соски ее грудей. Рыжие волосы были собраны наверху в пышной прическе стиля помпадур, модной при французском дворе Версаля, со свободно ниспадающими на плечи локонами, переплетенными нитями жемчуга. Выглядела она восхитительно. Почти все гости Джексона Сторма отметили это.

Однако в своем пышном наряде Элис чувствовала себя слишком утомленной после поспешно организованной пресс-конференции. Стоя в беседке, она все время бессознательно сплетала пальцы и сжимала их до боли в суставах. Специалист по связям с общественностью Кэнденс Добс не раз подходила к ней и шепотом приказывала успокоиться, так как своими беспокойными движениями Элис разрушала эффект живописной картины.