На улице было тихо и бело от падавшего снега. Николас Паллиадис быстро провел Элис от лимузина к одной из роскошных построек девятнадцатого столетия. Охранник, скучающий в роскошном холле, пропустил их в маленький изящный футляр латунного лифта, который вознес их на верхний этаж дома. Почтенный слуга в одежде, напоминавшей униформу корабельного стюарда, распахнул дверь в просторную квартиру, залитую тусклым светом, и тут же осмотрительно исчез.

Элис оглянулась. Холл с мраморным полом вел в большую мрачноватую гостиную, украшенную хромом и стеклом в стиле модерн сороковых годов. Темная облицовка из красного дерева покрывала потолок и стены.

Николас Паллиадис снял с плеч девушки легкое пальто и бросил его на кресло, обитое коричневым бархатом.

– Эта квартира принадлежит моей семье более пятидесяти лет. – Он хмуро огляделся вокруг. – Она немного старомодна.

Слова «немного старомодна» вряд ли давали точную характеристику квартире, внутренняя отделка которой напоминала интерьер первоклассного океанского лайнера тридцатых годов. Высокий панельный бордюр из полированного алюминия опоясывал комнату. Под ногами лежал ковер с коричневым и цвета беж геометрическим рисунком. На темные полированные панели хромированные светильники отбрасывали рассеянные пятна света. В те годы, когда оформлялась эта комната, морской арт-деко был, несомненно, последним словом моды, подумала Элис. По крайней мере в кругу людей, наживавших свое состояние на судостроении.

Элис зябко повела обнаженными плечами, щедро открытыми сверкающим платьем Мортесьера. Чем дальше, тем больше она чувствовала себя загнанной в угол. «Это ненадолго, – с отчаянием подумала она. – Час или около того». Она не рассчитывала продержаться дольше.

Николас Паллиадис сделал несколько шагов, чтобы отдернуть коричневые бархатные портьеры, закрывавшие окна в дальнем конце гостиной. Бархатная ткань разошлась в стороны, и через огромные окна открылась панорама ночного Парижа.

Элис невольно застыла на месте, залюбовавшись зрелищем знаменитого Города Огней. На переднем плане – освещенные прожекторами причудливые силуэты Трокадеро и дворца Шайо, за ними мерцающая в свете уличных фонарей зимняя Сена. Над всем возвышался кружевной призрак Эйфелевой башни, скрытый под таинственной вуалью кружащихся снежинок.

Николас повернулся к Элис. Его лицо оставалось в тени.

– Хочешь что-нибудь выпить?

Элис покачала головой. Она не могла больше пить; ее голова и так кружилась под действием шампанского.

– Что ж, хорошо, – сказал он.

Не отрывая от нее черных глаз, он развязал галстук и бросил его на кресло, где уже лежало ее вечернее пальто. Затем расстегнул верхние пуговицы рубашки.

Элис закрыла глаза. Она провела весь вечер в этом ужасном русском ночном клубе и, главное, вытерпела самого Николаса Паллиадиса. А теперь ей предстоит стать его любовницей. Ну что ж, она готова, но только при условии, что это не продлится больше часа или двух, иначе она просто не выдержит.

Через секунду, когда Элис открыла глаза, Паллиадис решительно направился в ее сторону. Она постаралась умерить дрожь, когда он остановился перед ней, высокий, излучающий силу, и положил руки ей на талию, привлекая к себе. Желание овладело им, она почувствовала это сквозь ткань его тонких брюк.

«Этого не избежать», – пронеслось у нее в голове, и она инстинктивно набрала в легкие воздух, склоняя голову.

– Ты прекрасна… – Его черные глаза в обрамлении длинных ресниц мерцали в полумраке гостиной.

Сильные пальцы, сжимавшие ее талию, заметно дрожали. Выражение его лица было исполнено страстным желанием, и это пугало ее.

– Я сошел с ума, – едва расслышала Элис его невнятное бормотание, – если решился на это. Но ты должна стать моей. – Он провел руками по ее волосам, и тяжелые огненно-рыжие пряди рассыпались по ее плечам. – Я подумал об этом сразу, как только увидел тебя сегодня на подиуме.

Элис стояла без движения, как статуя, внутренне убеждая себя в том, что все пройдет гладко, если только она не станет паниковать. Однако ее тревожил горячий напор Николаса Паллиадиса: такое поведение совершенно не вязалось с тем ее спокойным, циничным партнером по ужину, рассказывавшим ей про женщин и про то, что они способны сделать за деньги.

Он бросил на нее странный взгляд.

– С тобой все в порядке?

Элис была не в силах произнести ни слова. Она стояла, стиснутая в объятиях Паллиадиса, ожидая его поцелуев. Разве не это он намеревался делать?

Его руки приспустили узкие лямки платья с ее плеч.

– Такого со мной никогда не случалось, – пробормотал он тихо, словно разговаривая сам с собой. – Я никогда еще не терял голову.

Тяжелая, покрытая бисером ткань соскользнула, обнажив ее высокую грудь.

Николас жадно вглядывался в это совершенное творение природы. Казалось, у него недостает решимости прикоснуться к белоснежной коже Элис.

– Ты воплощение красоты. Неужели ты действительно существуешь? – Она понимала, что он не ждет от нее ответа. – Это пламя волос, белизна кожи!

Паллиадис провел кончиками пальцев по ее вздымавшимся грудям, пробуя на ощупь их нежную шелковистость.

Это прикосновение вывело Элис из состояния оцепенения. Она вздрогнула и отшатнулась от него.

– Боже, я испугал тебя! – Паллиадис еще крепче обнял ее. – Нет, нет, я не сделаю тебе больно. Тебе нечего бояться. – Его лицо омрачилось. – Кто-то плохо обращался с тобой? В этом дело?

Широко раскрыв глаза, сам не понимая, что с ней происходит в данную минуту, Элис могла лишь в смятении смотреть на него.

– Э, – начала она, – я…

Она не договорила.

– Нет, нет, это невозможно! Ничего подобного не могло произойти: ты выглядишь слишком невинно. – Он наклонил голову. Его теплый рот коснулся ее губ и прочертил влажную линию от щеки до подбородка и вновь назад, стремясь разомкнуть ее губы. – Мне бы не хотелось думать о чем-либо подобном, – прошептал он. – Это все испортило бы.

Элис видела прямо перед собой длинные ресницы Николаса, морщинки в уголках его глаз, завитки курчавых черных волос на лбу. Она почувствовала, как его тело затрепетало, когда он наконец проник языком между ее губ, запечатлевая столь сладостный и страстный поцелуй, что ее холодное сопротивление было окончательно сломлено.

Она закрыла глаза, с легким трепетом предвкушения отдаваясь своим ощущениям. Однако Николас внезапно огпрянул от нее. Нащупав «молнию» на платье, он резко дернул ее вниз.

– Теперь я желаю убедиться, так же ли совершенно в тебе все остальное.

Тяжелое вечернее платье скользнуло вниз и упало на ковер у ее ног. Элис неожиданно оказалась в одном прозрачном нижнем белье, чулках и зеленых атласных туфельках. Груди и плечи были едва прикрыты ниспадающими прядями рыжих волос.

Элис услышала, как он судорожно набрал воздух в легкие.

– Боже мой, до чего же ты прекрасна!

Элис качнулась к нему, охваченная странным физическим возбуждением, которое буквально сводило ее с ума. Неожиданно пробудившаяся чувственность пугала ее саму, наполняя тело болезненным томлением, требующим удовлетворения.

– Тебе не стоило слишком много пить, правда? – прошептал он.

Пить? Да, действительно, комната плыла перед ее глазами. Но она не была пьяна, с ней происходило что-то странное. Сильнейший трепет, который был ей неведом прежде, полностью овладел ее телом. Она не смущалась своей наготы перед этим незнакомым мужчиной, что само по себе уже было достойно изумления.

«Закрой глаза, – сказала она себе, – и не думай ни о чем».

Но отрешиться от происходящего было невозможно.

Руки и губы Николаса Паллиадиса ласкали ее; его прикосновения были вездесущими. Элис слабела в его объятиях.

– Да, – раздавался шепот в ее ушах. Он прикасался ртом, целовал и соблазнительно посасывал в тех местах, где уже побывали его искусные пальцы. – О да, да, – простонал он у нежной округлости ее груди, очерчивая ее темно-розовые ореолы и превращая соски в тугие точки.

Элис льнула к нему, ее пальцы впивались в его плечи, когда он целовал ее длинную шею, плечи и руки, будто желая испробовать ее полностью. От потрясения и смятения она издала короткий страстный стон.

Для Николаса это словно послужило своеобразным сигналом. Он отстранился и с невероятной быстротой скинул смокинг, затем рванул пуговицы на рубашке и сорвал ее с себя, возобновляя свои пылкие ласки.

– Я хочу тебя, – прошептал он.

Его обнаженная грудь, мощная и мускулистая, с жесткими черными волосками, прижалась к нагим грудям Элис. Они стояли перед огромным окном, так что весь Париж к северу от Эйфелевой башни мог лицезреть их. Она, во всяком случае, чувствовала себя так, будто находилась на ярко освещенной сцене перед переполненным залом.

Он поднял ее на руки и понес по темному коридору в спальню, которая немного напоминала роскошную каюту первого класса на океанском лайнере. Темно-фиолетовое бархатное покрывало было откинуто на ночь слугами, открывая атласные простыни.

Николас опустил ее на постель, нетерпеливо отбросив в сторону покрывало.

Он встал в изножье кровати и, избавляясь от оставшейся одежды, не отрывал взгляда от Элис, от ее стройных ног в черных ажурных чулках и огненных прядей волос, разметавшихся по подушке. Элис пребывала в полном смятении. Ей было удивительно ощущать свою наготу, прохладу шелковистых простыней, пульсирующую горячими толчками кровь. Ее страх, оцепенение, владевшее ее телом, сменились любопытством, желанием испытать наконец новые ощущения. Пути к отступлению были отрезаны. Начиная с того момента, когда Николас расстегнул «молнию» на ее платье, он действовал в безумной спешке.

Она попыталась сосредоточить внимание на поджаром мускулистом теле Николаса Паллиадиса, который действовал на нее самым невероятным образом: лежа на атласных простынях, Элис ждала его с какой-то обреченностью и рабской покорностью, словно бесправная наложница своего господина.