Мэгги Дэвис - Атласная куколка

— Бог мой, я и так чертовски много для нее сделал! — Он вскочил, ударил в гневе кулаком по столу. — То, что я сделал из нее Сэм Ларедо, — разве это не подарок для девчонки? Она была ничем, полным нулем, а я дал ей шанс, разве не так? То, что я делаю длиннее сейчас, я делаю по доброте душевной. Так какого черта я еще ей должен?

Сторм размахнулся, и все, что лежало на огромном столе, полетело на пол. Папки рассыпались на ковре у его ног.

— Вечно эти штучки обходятся мне слишком дорого! — орал он. — Боже, с твоим-то опытом можно было что-нибудь сказать прежде, чем мы все это затеяли? Ладно. Отменяем рекламу джинсов, сворачиваем эту линию Составь опись всего, что сделано по проекту «Сэм Ларедо», но избавь меня от этой головной боли! Сбрось цены, отправь на распродажи в «Кей-Март», «Вулворт» — куда угодно. Только отделайся от этого!

Минди предприняла еще одну попытку:

— Джек, ты пытаешься освободиться от всего сразу, послав ее в Париж. Но ты даже представить себе не можешь, с чем ей там, возможно, придется столкнуться!

Сторм резко остановился, словно загнанный в угол хищник.

— Господи Иисусе, мне не нужны эти сложности, — сказал он хрипло. — После стольких лет ты еще споришь из-за какой-то девки, которая стоила мне двух лет работы и кучи денег? — Ставка делалась на ее рассудительность и преданность. — Знаешь, Минди, ты меня удивляешь.

Впервые за многие годы исполнительный вице-президент Джексона Сторма Минди Феррагамо смотрела на него холодно и безучастно. Ведь девчушка думала, что любит его, а он — ее.

— Разве я, — спросила она очень тихо, — спала с этим ребенком? Разве я, Джек?

Он внимательно посмотрел на Минди. Красивое лицо стало жестким. Повернувшись к столу, Сторм с размаху ударил по нему кулаком. Совсем как много лет назад на фабрике, где шили галстуки.

— Черт возьми! Говорю тебе, она едет в Париж и ничего не получит от этой поездки! Так будет, потому что все, что со мной произошло, случилось по ее вине. Она ничего для меня не сделала! Ничего!

Он выпрямился — рассерженный, красивый, властный мужчина. Якоб Штурм, он же Джексон Сторм — король в мире моды. Минди знала, что сейчас он именно так и думает.

Мелькающие за окнами такси пригороды Парижа не произвели на Сэмми ни малейшего впечатления. С разочарованием она смотрела на стандартные жилые районы постоянно расширявшегося во все стороны современного большого города.

Сэмми Уитфилд откинулась на спинку сиденья такси и со все нарастающим унынием наблюдала, как мимо миля за милей проносятся рабочие предместья, застроенные безликими многоквартирными башнями из бетона и супермаркетами с неоновыми вывесками. Утро только вступало в свои права. Всю ночь она провела в самолете «Трансуорлд эйр лайнз» и очень устала. Сэмми не испытывала ни малейшего подъема, хотя ей все вокруг настойчиво твердили последние несколько дней, что она отправляется не куда-нибудь, а в Париж.

Перед отъездом Сэмми выписала чек, который ежемесячно посылала матери, и приложила к нему письмо. Оно начиналось так:

«Дорогая мамуля, только вообрази! Я собираюсь в Париж на недельку. Можешь себе представить?! Я — в Париже! Мне все еще не верится!!!»

Несмотря на то что прошло много лет, она, как и прежде, писала матери именно такие письма — оптимистичные, с бесчисленными восклицательными знаками. Ради того, чтобы — как ни складывалась ее жизнь — мать была за нее спокойна. Глупая детская привычка. Сейчас, когда ей исполнилось уже двадцать шесть, от наивной девочки не осталось и следа. Но мать, которая экономила на всем и выбивалась из сил, лишь бы помочь ей закончить художественную школу, по-прежнему была для нее тем немногим прекрасным, что она знала в жизни. И еще Джек Сторм.

Сэмми ухватилась за кожаный ремешок над сиденьем: водитель, не снижая скорости, проскользнул в узкий просвет между двумя грузовиками и резко свернул с шоссе направо. Сначала она оставила письмо для матери на столе секретарши, чтобы та отправила его с остальной почтой, но в пять часов увидела конверт на том же месте. Тогда Сэмми забрала его и сама опустила в почтовый ящик прямо в аэропорту Кеннеди. В корпорации Джексона Сторма командировка в Париж не считалась большим достижением. Куда труднее добиться такого авторитета, чтобы секретарша вовремя отправляла твою корреспонденцию. «Все придет к тебе, вот увидишь, — повторял ей Джек. — В нашем деле авторитет — дело опыта. Всему свое время».

«Джек…» — повторила Сэмми про себя. Ей хотелось избавиться от тревожных мыслей. Он не приехал в аэропорт проводить ее. Такое случилось впервые. Как уверенно он, бывало, шагал через зал для особо важных персон, высокий, красивый, властный, вечно окруженный толпой журналистов, с охапкой роз в руках, демонстрирующий свое творение — Сэм Ларедо. Поездки стали для нее настолько привычным делом, что она никогда не задумывалась над этим, но на сей раз вместо Джека появилась Минди Феррагамо с таким же букетом роз и карточкой со словами «С любовью», как всегда, не подписанной. Несмотря на все, что между ними было, и на его туманные обещания, Джек Сторм по-прежнему оставался женатым человеком.

Минди уверяла, что ничего не случилось. Просто Джек в Сан-Франциско, и самолет компании не смог вылететь вовремя из-за плохой погоды. Вот и все. Он доверяет ей то, что в данный момент никто другой не может сделать для него: поехать в Париж и разобраться в небольшой проблеме, связанной с зарубежным отделением корпорации. Джек, повторила Минди Феррагамо, надеется на нее. Ну и, в конце концов, речь ведь идет о Париже!»

Такси круто пошло вниз по узкой улочке Монмартра. Сэм, прижавшись лицом к окошку, восхищенно вглядывалась в белые купола базилики Сакре-Кёр, возвышающейся на вершине холма. Теперь, когда они ехали по центру, Париж начинал наконец-то напоминать картинки в путеводителях и открытки, лежащие в ее сумке.

— Не волнуйся, Сэмми, — сказала ей два дня назад Минди Феррагамо, — мы не пошлем тебя неподготовленной.

Ее отправили на инструктаж к Джин Руис, возглавляющей в корпорации Сторма рекламный отдел. Джин несколько лет проработала в Париже репортером, освещая в газетах Среднего Запада вопросы моды, и знала об этом городе практически все. «Париж, — поведала она Сэмми, — разделен на две части: старые, несколько обветшалые строения в окрестностях рю де ла Пэ, и новые, роскошные — там, где на авеню Монтень сверкают витринами Дома Диора, Сен-Лорана и Кардена. Дом моды Лувель расположен в старом городе на улице Бенедиктинцев».

Она так красочно все описывала, что Сэмми захотелось все увидеть своими глазами.

«Париж — город огней, — восхищалась Джин, — берега Сены, парки, общественные здания — все освещено прожекторами. Фантастическое зрелище, которое каждый должен увидеть хоть раз в жизни! Париж — всемирная столица моды, и не только в одежде. Там все великолепно, овеяно легендами и баснословно дорого. Изумительные драгоценности, художественные шедевры! Средоточие богатства и славы. Париж — предел мечтаний! Если ты в это не веришь, — убеждала бывшая журналистка, — подожди, пока не увидишь все собственными глазами».

Спустившись с Монмартра, таксист погнал юркий «Рено» через просторную площадь Оперы на такой скорости, словно рассчитывал выиграть Гран-при на автогонке в Монако. Что есть силы упершись ногами в пол, Сэм едва замечала, как по бульварам, несмотря на раннее субботнее утро, проносятся почти вплотную друг к другу бесчисленные машины, мелькают бесконечные ряды зданий восемнадцатого века, промежутки между которыми заполняют фонтаны, статуи и обелиски в честь многочисленных славных побед французского народа.

«По ночам держись подальше от Булонского леса, — предупредила ее Джин Руис, — там полно жуликов, и тебя вмиг ограбят не хуже, чем в нашем Центральном парке. Водопроводную воду пей без опаски. Довольно приличный гамбургер, если уж очень заскучаешь по ним, можно купить в „Бургер Кинг“ на Ели-сейских Полях, но с наступлением темноты там становится небезопасно: полно туристов и юных французов, ищущих приключений. Берегись воров, особенно цыган — могут обчистить карманы и вырвать сумочку. В этом году французы сходят с ума по всему американскому, особенно по американским джинсам, американской еде и американским долларам, поэтому сейчас они более любезны, чем раньше».

— Одному богу известно, на что это окажется похоже, — сказала Минди Феррагамо в аэропорту Кеннеди. — Рядом с улицей Бенедиктинцев расположены «Шанель», «Гре» и «Нина Риччи», а это неплохое соседство. С другой стороны, кто знает? Это должно быть небольшое ателье-магазин с уютным салоном, примерочными, парой комнат для офиса и подвалом, пригодным под склад.

Такси свернуло на боковую улочку, въехало двумя колесами на тротуар и, резко дернувшись, замерло.

— Приехали, — объявил водитель и, повернувшись, уставился на Сэм тем же затаенно-жадным взглядом, каким встретил ее в аэропорту.

Он больше походил на араба, чем на француза, — смуглый юнец в тяжелой кожаной куртке. Прищурившись, он скользнул взглядом по ее джинсовому жакету, обтягивающему высокую грудь, и, оценивая, задержался на полных губах и светлых волосах.

— Платите, — потребовал он, протягивая руку.

Латунная табличка на здании, перед которым они остановились, гласила: «Салон высокой моды Лувель». Насколько можно судить, это то, что ей нужно.

— О'кей, держите, — сказала она и открыла дверцу. Когда такси отъехало, Сэм отошла назад, чтобы окинуть взглядом дом номер пять на улице Бенедиктинцев. Единственное сохранившееся в этой тупиковой части улицы высокое здание в восемнадцатом веке было, вероятно, частью сплошной, растянувшейся на мили стены из домов. Оно поднималось на четыре с половиной этажа и заканчивалось крытой черепицей мансардой, которую венчал лес печных труб. Когда-то белый фасад из песчаника потемнел от сажи. Массивные деревянные двери с потертой кое-где лакировкой украшали латунные ручки в форме львиных голов с продетыми в пасти массивными кольцами. В Соединенных Штатах такой дом стал бы музеем или памятником. В Париже он был одним из многих.