Велем даже сел на скамье, будто подброшенный этой мыслью. Впереди посветлело. Судьба вынудила его сделать то, что он сделал. Судьба привела его на поле и поставила против Грима, а этот гад, увезший и продавший козарам десятки девушек из Вал-города, таких же, как его Краса, уж точно перед родными богами словенов не прав! И если судьба привела его в эти обстоятельства, возможно, она и даст ему победу. Не может такого быть, чтобы вместе с ним судьба собиралась покарать Красу, Дивляну, всю Ладогу! Он, Велем, — выбранный ими боец, и он обязан победить — ради них. Ради тех, кому больше не на кого надеяться. Он сам привел за собой Красу, подверг ее опасности. Он мог бы умереть за нее, но именно ради нее ему нужно было остаться в живых.

Вологор, муж вуйки Велерады, тоже варяг, когда-то говорил, что верить надо сначала в свою силу и удачу, а потом уже в богов. Человек сам делает выбор, определяющий его судьбу. После судьба начинает управлять им, но первоначальное решение за ним. Велем свой выбор сделал. И не сомневался в его правильности. Теперь дело за судьбой.

Те женщины на Числомерь-горе сказали, что они с Красой еще не расплатились за помощь. Вот она, расплата. Но не наказание, а испытание. И Велем верил, что справится. Богини судьбы — женщины, а женщины любят удальцов.

И когда к нему пришли удрученные и встревоженные Гребень с Селяней и прочими братьями, Велем безмятежно спал на овчинах, раскинув руки и улыбаясь. Ему снилась Дубравка, которую он все-таки тогда заманил в повалушу.

* * *

Наутро возле Перунова дуба собралось народу не меньше вчерашнего, разве что женщин не допустили. Небо затянули серые тучи, дождь не так чтобы шел, а слегка накрапывал. Но поскольку небо сочилось влагой не первый день, земля и трава под ногами стали очень скользкими — и теперь Велем обратил на это особенное внимание. Паршиво, но что делать. Гриму тоже будет скользко. В таких условиях ловкость и устойчивость будут особенно важны. А поскольку Велем был моложе противника лет на тридцать, то и скользкую землю записал себе в прибыль.

Грим явился на место поединка в сопровождении Синельва, еще нескольких свинеческих варягов и своей дружины. Вид он имел самоуверенный и надменный и ни словом не заикнулся о том, чтобы ему-де выставить взамен другого бойца, более достойного соперника для молодого и сильного ладожанина. Стало быть, считал себя еще достаточно сильным. Хилым Грима и впрямь никто не назвал бы, но Велем, окинув его телосложение внимательным, оценивающим взглядом, отметил брюшко и поникшие плечи. Видно, в последние годы Гриму чаще случалось пересчитывать шеляги, чем рубиться мечом. Растолстел от хорошей жизни, еще не в такой степени, как друг Синельв, но скорость и ловкость уже не те, что у молодых.

В качестве оружия были выбраны боевые топоры на длинных древках. Хоть Станила и подарил вчера новоявленному родичу хороший меч, Велем еще не привык к нему, был плохо знаком с этим оружием — дома только отец иногда давал помахать — и не хотел рисковать. Оба были в шлемах: Велем — в простом, Грим — с полумаской, из-под которой его глаза сверкали особенно злобно и отчужденно.

Воевода Жданец первым вышел вперед и встал под дубом.

— И сказал Перун: вы знаете крепость Камня! — начал он, подняв руки, в одной из которых был щит, а в другой — меч. — Вы знаете мощь Дуба. Вы знаете силу Огня. Сей Огонь — очи мои. Сей Огонь — рот мой. И Огонь — в деснице моей. В огне и железе на земле, в громах и молниях в небе — Сила моя и Воля моя. Орлом сизым схожу я на вершину Дуба. И рек Перун: сила воина не в оружии, а в его клятве чести и верности. Сила воина — рдеющий свет его веры в победу. Сила Перунова таится в каждом воине, пробуждает же ее свобода сердца от страха. Сражение правды и кривды идет вечно, и каждый волен выбирать тот путь, что ему по сердцу, но лишь правды стезя ведет в чертоги славы. Призовем Перуна, братие, и пусть отдаст он победу тому, за кем знает правду!

Воины вокруг закричали, застучали мечами и топорами о щиты. Жданец сделал знак, и оба противника вступили на поле.

Еще пока воевода говорил, Велем заметил, что от долгого стояния ноги слегка затягивает в грязь. Еще бы — всю ночь шел дождь, только к рассвету немного распогодилось. А значит, стоять на месте — гибель. Кто первый устанет и остановится — увяз и проиграл. Потому что миг промедления, потраченный на то, чтобы вытащить ногу из грязи, будет стоить жизни.

Понимая это, оба противника, однако, не спешили кидаться друг к другу, пытаясь сначала приноровиться к скользкому полю. К тому же топоры, которыми оба были вооружены, требуют бить наверняка — один раз промахнешься, времени замахнуться второй раз не будет.

Велем все-таки двинулся вперед первым. У него было чувство, что он идет по самому краешку бездны. Хорошо рассуждать о судьбе наедине с собой, но вдруг боги все же думают иначе? Он сам хотел поскорее выяснить, прав ли был, и это нетерпение гнало его в бой. Двигаясь по кругу, он надеялся, что у Грима не хватит выдержки и тот бросится на него, нанесет удар и несколько мгновений после этого будет беззащитен. Но Гриму помогал многолетний опыт — он не хуже Велема знал цену опрометчивости и единственного неверного движения, поэтому оставался на месте, лишь переминался с ноги на ногу, вытаскивая по очереди оба башмака из грязи. Мелкая водяная морось, оседая на шлемах, скатывалась с гладких железных боков крупными каплями и падала на лица. Кожаная рубаха Грима уже потемнела от воды на плечах, Велем в шерстяной верхнице тоже промок, но не обращал на это внимания.

Но вот Грим не выдержал — сделал широкий шаг вперед и нанес удар. Велем отшатнулся, кожаная подошва заскользила по грязи, и он чуть не упал. Ловя равновесие, он остановился лишь на миг, но за этот миг Грим успел описать секирой широкий круг над головой и с размаху ударить снова, целясь ему в ногу. Видя, что удар идет на уровне колена наискось сверху вниз, Велем мог бы попробовать перепрыгнуть, но из-за грязи это было слишком рискованно, и он просто подставил свою секиру, отбивая удар. Раздался треск дерева — это рукояти обеих секир столкнулись друг с другом, и сила столкновения сбила Велема с ног.

Он откатился по мокрой земле, но секиру не выпустил; он даже не успел подумать, что это почти все, что ему не хватит времени встать и… Грим метнулся вслед за ним, надеясь добить лежащего, но и его подошва поехала по грязи, он потерял равновесие, удар вышел неверный, и секира врубилась в землю перед лицом Велема. Ладожанин даже услышал чавканье, но сумел отшатнуться и вскочить на ноги.

Но за то время, которое Велем потратил, чтобы встать, Грим вытащил секиру из земли. Опасаясь поскользнуться еще раз, мимоходом смахнув грязь с лица, Велем снова принялся кружить вокруг варяга. А тот, зная, что был в каком-то волоске от победы, уверился, что боги все же подтвердят его правоту, и с большей смелостью пошел вперед. Ведь это божий суд, и боги уже изваляли в грязи молодого наглеца, который обманул конунга, а его, Грима, теперь смеет обвинять во лжи! Скоро он смоет эту грязь собственной кровью! Краем глаза Грим выискивал на земле лужу, чтобы загнать в нее противника, а тот пятился от него, выжидая удобный случай для удара.

Поединок затягивался: противники кружили друг перед другом, больше озабоченные тем, чтобы удержать равновесие, а не нападением. И сами боги, похоже, устали ждать и дали знать о своем нетерпении: дождь усилился, вместо мелкой мороси стали падать крупные частые капли. Рыжая кожаная рубашка Грима стала совсем черной от воды, Велем промок насквозь, напитавшаяся водой шерстяная верхница потяжелела.

Но это его не смущало: он видел, что Грим начал уставать. Велем не давал ему ни на миг передохнуть, и зрелый возраст стал постепенно сказываться. Его движения становились все менее верными, словно бы небрежными. Грим еще делал один выпад за другим, но мимо, теряя на каждом все больше и больше сил. А Велема словно поднимала горячая волна воодушевления: он уже точно знал, что победит. И даже опасался своей уверенности. Вчера, направляясь на свадьбу Станилы, он тоже думал, что все будет хорошо…

Но все это ощущалось где-то очень глубоко в душе, а отвлекаться на посторонние мысли Велем себе не позволял и внимательно следил за противником, не останавливаясь. А тот, убаюканный этим равномерным движением, сосредоточившись на устойчивости ног и дыхании, в какой-то миг не заметил, что противник застыл на месте. Грим таки нанес задуманный удар, попав туда, где Велем должен был оказаться, но где его не было. И тут же Велем ударил по секире Грима и сбил ее вниз, заставив вонзиться краем лезвия в землю, затем быстро ударил снизу вверх, целя в лицо варяга. Попав в полумаску, лезвие смяло ее и поранило лицо; брызнула кровь, а Грим, попытавшись выпрямиться и отшатнуться, опрокинулся на спину и завалился в грязь. От сильного удара о землю он не сразу смог прийти в себя и только лежал, мотая головой, не пытаясь подняться.

Поединок был почти завершен. Велему оставалось поднять секиру и одним ударом покончить с беспомощным противником. Но вместо этого он опустил топор и отступил, давая знать, что закончил. Почему-то ему была противна мысль о том, чтобы добивать старика — седина в бороде Грима особенно ясно бросилась ему в глаза — с залитым кровью лицом, мокрого от дождя и заляпанного грязью с головы до ног. Он доказал свою правоту… но, прямо говоря, Грим, хоть и гад порядочный, не солгал и выходил на поле защищать свою правду. Боги подвели его… а может, отросший живот и немолодые годы. Но у Велема не поднялась рука на человека, сказавшего правду. Довольно того, что он, Велем, оправдан. А с ним и все те, кого он на этом грязном поле закрывал спиной.

Ушей достигли громкий гул, сотни слившихся в едином вопле голосов. Люди кричали уже давно, с самого начала, просто Велем, ступив на поле, перестал их слышать. На этом поле они были только втроем — он, Грим и судьба. Остались двое — варяга уже никто не принимал в расчет.